Маргеритами, Софиями, и даже одной Жаклин.
Еще не дойдя до стола, он уже начал довольно ухмыляться. Его "Эрика" взошла, как нельзя лучше. Надо отдать должное Ансельмо, который сделал все, как надо и вовремя подложил витаминные и гормонные удобрения. На месте бутона уже появилось ее личико и на стебле начала оформляться грудь. Она молча уставилась на него гневным взглядом, и ее насупленные миниатюрные брови и обиженно надутые губки пролили настоящий бальзам на его оскорбленное самолюбие. Точно так же, как и мысль о том, что сейчас она наверняка где-то стонет на больничной койке, корчясь от боли, а доктора только в недоумении разводят руками. Он как-то попросил одну из своих ранних жертв рассказать ему о ее пребывании в коме, и она поведала о страшных кошмарах, в которых ее сжигали заживо на костре, сажали на кол и подвергали самым невероятным пыткам и унижениям.
"Пусть это послужит тебе уроком, Слайкер", - произнес он, обращаясь к цветку, и слегка потрепал ее по миниатюрной щечке кончиком ногтя.
Надо сказать, что сходство было просто поразительным. Волосок, обернутый одиннадцать раз вокруг зернышка, и качественная цветная фотография, поставленная у края горшка, поработали на славу.
Однако, что-то было не так: у второго горшка с посаженным зернышком не было соответствующей фотографии. Он быстро огляделся и увидел, что на полу лежит его конверт из крафтовой бумаги, который он вероятно обронил пять дней тому назад. Нагнувшись, он поднял конверт и вытащил из него фото рыжеволосой красавицы-актрисы с задворок Бродвея. В белом маленьком конверте, прикрепленном к ней, все так же лежали обрезки ее зеленых ногтей.
Что же он, черт возьми, тогда посадил вместе со вторым зерном мимикрии?
Его взгляд скользнул по краю стола и уперся в первый раз в растение, гордо вздымающее свой крепкий стебель над поверхностью горшка. Его изумлению не было пределов: верхушка стебля была точной копией его собственной головы размером с грецкий орех, над которой раскинулась миниатюрная крона из листьев. Его лицо, оформившееся во всех деталях вплоть до остроконечной бородки, не отрываясь, смотрело в его сторону, причем крошечный ротик скривила страдальческая гримаса, словно карлик тужился что-то выкрикнуть ему на недосягаемом для нормального слуха диапазоне.
Его первым импульсом, первым побуждением, было с корнем вырвать этого урода и тут же растоптать его на месте. Вторым импульсом был неописуемый ужас от мысли, что может произойти непоправимое. Его всего затрясло, и руки сами собой взметнулись в воздух в жесте отчаяния. Как он мог подумать такое! Его надо холить и лелеять, защищать от всех напастей, словно голландский тюльпан ценой в сто тысяч гульденов. У него, как будто пелена упала с глаз. Он понял, что только полный идиот мог считать случайным стечением обстоятельств жуткую смерть в аварии шведки в ту ночь, когда он отсек ее миниатюрную голову от стебля. Нет, он сделает все возможное, чтобы уберечь этот цветок от дурного глаза. Десятки ужасных вариантов, один страшнее другого, пронеслись в его голове в одно мгновение. А что, если, не дай Бог, какая-нибудь ржа поразит растения его оранжереи! Какая-нибудь смертоносная, ползучая, скользкая плесень…
А вдруг он сейчас тоже впадет в кому! Эта мысль повергла его в такой ужас, что у него зарябило в глазах, дыхание сперло, и он стал с силой бить себя по щекам и топать правой ногой по бетонному полу, приводя себя в чувство. Ясно, что он только что чудом вышел из коматозного состояния. Вероятно, огромное напряжение последних дней перед сдачей в набор очередного номера "Кисок" спасло его от затяжной летаргии.
К тому же сама атмосфера этого жуткого погреба действует на него усыпляющее! Может, действительно, стоило отвлечься в лесах северной Канады с их первозданной свежестью и чистым воздухом, да, но … чистый воздух, озон, говорят, он тоже усыпляет…
А что, если в его отсутствие, кто-нибудь проникнет в его святая святых, и увидит здесь его цветочную копию! Они наверняка похитят ее с целью выкупа, будут мучить и издеваться над ней, а потом возьмут огромные садовые ножницы и … Боже, как он мог столько лет доверять старику Ансельмо!
Постепенно к нему вернулась способность рассуждать здраво, особенно после того, как до него дошло, что его волнение, учащенное дыхание с глубокими вздохами, может уже само по себе довести до обморока.
Он переключился на здравый смысл и заставил себя припомнить тот вечер во всех подробностях. Ему вспомнилось, как он дергал себя за бородку, держа зернышко мимикрии между пальцами. Вероятно пара волосков выпала из нее и оказалась в горшке вместе с ним. А затем он задремал, склонившись над горшком, что, по-видимому, тоже сыграло свою роковую роль, передав его образ будущему растению. Как бы там ни было, даже великая тетушка Вероника, судя по оставленным ею записям, не была уверена в том, что внешние изображения или кусочки плоти были самыми существенными факторами в процессе культивации растений.
Подвергнув ситуацию, так сказать, научному анализу, он смог увидеть ее в правильном свете, и это его несколько успокоило, хотя самой пугающей все еще оставалась мысль о том, что его преступная рассеянность была, возможно, вызвана действием постороннего гипнотического внушения.
Тем не менее, дело было сделано, и теперь не оставалось ничего другого, как наблюдать за развитием цветка по имени Таггарт, который в течение довольно короткого времени должен набрать силу, дать потомство (от этой мысли у него по коже пошли мурашки) и благополучно завянуть. При нормальном уходе все так и будет. В конце концов, кто после смерти его двоюродной бабушки лучше него знает о растениях-имитаторах? Почему бы ему на время не стать своим собственным опекуном. Что же касается комы, то многие девушки в нее вообще не впадали, даже в период цветения их растительных двойников. А ведь, он, к тому же, еще сильный мужчина! И разве великие медики и физиологи не испытывали на себе открытые ими вакцины и сыворотки? Теперь он тоже принадлежит этой великой когорте.
Он взглянул сверху вниз на цветок с его лицом, на котором теперь, когда все тревоги улеглись, играла такая дерзкая, дьявольская ухмылка, что у него сразу поднялось настроение и он так возликовал в душе, что на мгновение — пусть, всего на мгновение, но это было, — представил себя там — в этом ухмыляющимся карлике, глядящим на его огромную лунообразную физиономию.
Какого черта, подумал он, если этому храбрецу удается сохранить оптимизм, то почему он должен падать духом?
Насвистывая что-то веселое, он схватил небольшую красную лейку и с особой тщательностью полил себя со всех сторон, а потом, после некоторого колебания, и Эрику тоже. Ему в голову пришла мысль, что в качестве эксперимента он мог бы скрестить этих двух, когда их бутоны раскроются полностью. Обычно он опылял цветки одного и того же растения, чтобы не изменять его штамм, потому что скрещивание девушек плохо сказывалось на их внешних данных, как выяснилось из многочисленных экспериментов. И конечно, он ни за что бы не захотел, чтобы его растительный двойник плодоносил. Если бы появились семена, то он никогда бы уже не чувствовал себя в безопасности, независимо от того, куда бы он их не спрятал. Но поместить свою пыльцу в пестик Эрики — эта мысль его не только занимала, но даже некоторым образом действовала возбуждающе!
Пребывая в этом приятном настроении, он даже полил и маленькое растение неизвестного происхождения, горшок с которым находился между ним и цветком Эрики, но был ближе к его собственному горшку. Вдруг раздался резкий звук: "бззз", и от неожиданности он даже выронил из рук лейку. Черт бы взял этот телефон, подумал он, наклоняясь вниз, чтобы поставить лейку, из которой вытекала вода. До чего же отвратительный сигнал, совсем как у разозленной пчелы, несущейся к своей жертве. Надо распорядиться, чтобы немедленно сменили его тон. Он давно бы уже это сделал, если бы не осознание того, что тем самым он как бы капитулирует перед своим бессознательным страхом пчел.
Но это было глупо. Конечно, пчелы всегда внушали ему жуткое, необъяснимое отвращение, но должен смело взглянуть в глаза своим страхам, точно так же, как он сделал только что, оказавшись лицом к лицу со своим двойником-растением. Да что там говорить: если б не эта фобия, он уже давно бы провел эксперименты с опылением при помощи насекомых. Представив, как эти мохнатые чудовища ползут по физиономиям его девушек-цветков, с ленивым жужжанием перебираясь с растения на растение, он почувствовал, что ему опять становится не по себе.
Но кто бы это мог ему звонить сюда? Всего с полдюжины наиболее ответственных сотрудников его компании знал этот номер телефона. Последним, кому он сообщил его, был никто иной, как сам Президент Соединенных Штатов!
В трубке зазвучал очаровательный голос:
- Эрика Слайкер на проводе. Привет, Таггартун: хвастун, пачкун, и потаскун. А ну-ка, спать, спать, спать! Теперь, как только ты услышишь эти три слова, ты полностью в моих руках! Ты будешь отвечать на все мои вопросы! Слышишь? Будешь слушать меня во всем! Слышишь, во всем! Ты меня хорошо слышишь?
- Да, мэм, - ответил он послушным, полудетским голосом.
- Ну, хорошо. Ты в саду?
- Да, мэм.
- Отлично. Поставь стул к столу, чтобы лучше следить за обоими нашими цветками. А теперь, садись на стул.
Он тотчас поставил стул спинкой к столу, а сам, оседлав его, как коня, положил руки на спинку, прижав трубку к уху.
- Ну, что, сидишь на стуле и смотришь на растения? Как поживает наша вампирша?
Таг послушно перевел глаза на маленький цветок, стоявший рядом с его собственным, и только сейчас понял, что он из себя представляет. Шесть лет назад он уже высаживал пару этих чудовищ, после чего раз и навсегда зарекся это делать снова. Щупальца одного из них задушили стоящий рядом с ним двойник восходящей порнозведы, а другое резко выпустило свои усики в сторону его мизинца, который по неосторожности оказался рядом с ним, и его присоски в миг обвились вокруг пальца, нанеся ему несколько крошечных, но весьма ощутимых укусов.
- У нее все в порядке, - доложил он в телефонную трубку. – Уже открылся лоб, и я насчитал шестнадцать, … нет, семнадцать светло-розовых щупалец. Они уже около дюйма длиной и начали шевелиться.
- Браво, Таггарт. Продолжай следить за этим растением. А теперь клади трубку и жди дальнейших инструкций.
Таггарт Адамс повиновался (а что он мог сделать!), и на него опустилась Вечность. Время растягивалось на столетия, отмеченные звонками Эрики, в которых звучало одно и то же заклинание "хвастун-пачкун и потаскун", неизменно повергавшее его в транс, а потом и на тысячелетия, в течение которых красные щупальца растения-вампирши угрожающе придвигались к нему.
Спустя три с половиной тысячи лет на свет Божий вылезло лицо вампирши. Он уже давно догадался по кровавому цвету щупалец, что это была рыжая красотка с задворок Бродвея. По-видимому, ее фото и три окрашенных в зеленый цвет кусочка ногтей сыграли свою роковую роль, даже находясь на полу, так как кроме них ничего рядом не оказалось.
У этой фурии недобрый глаз, решил про себя Таг,
