сон и даже стал чуть похрапывать.
Руки его, тем не менее, продолжали начатое дело: второе зернышко было без промедления посажено во второй горшок, над которым он склонился в полудреме. Затем было вытащено третье из конверта с надписью "Вампирши" и посажено в стоявший рядом горшок, а руки сами закрыли конверты и отправили их назад на полку.
Затем руки сами собой успокоились и он, вздрогнув, словно от толчка, проснулся. Некоторое время он испуганно озирался по сторонам, потом понял, что отключился за работой — последнее время он совсем замотался, а мысли о своей двоюродной бабушке Веронике всегда приводили его в состояние полнейшей релаксации. Самым странным в этом эпизоде, как ему показалось, было то, что его "забытье", в которое он впал минуту назад, было очень похоже на состояние, в которое его погружал гипнотизер — но он уже три месяца не бывал у него в кабинете.
Потом у него в голове мелькнуло, что нечто подобное он уже испытал сегодня. Это было утром, во время интервью с ужасной Эрикой Слайкер.
Но теперь с ней покончено. Вообще, как он убедился, окинув взглядом стоявшие рядом горшки, покончено со всеми делами здесь: остается ждать, пока не появятся первые всходы.
Чего же он тогда торчит здесь, подстегнул он себя, сейчас, в конце месяца, когда у него столько дел. И, круто развернувшись, он засеменил сквозь полумрак помещения к тайной двери. Вдруг, за его спиной раздался резкий звук, — бзззз! — который заставил его подпрыгнуть от неожиданности. На мгновение в нем проснулась его застарелая боязнь пчел — фобия, так глубоко засевшая в недрах его психики, что даже его психотерапевту не удавалось добраться до нее во время сеансов гипноза. Но он тут же одернул себя — это был, всего лишь звонок телефона — и помчался дальше. Это, наверняка, был его главный редактор, и на этот раз этот дурак и пустомеля имел все основания звонить ему по секретному номеру.
В следующие пять дней им предстояла уйма тяжелейшей работы, поэтому нельзя было терять ни минуты. Нужно было успеть уложить в кроватку "Кисок"! Конечно же, речь шла не о безмозглых, назойливых вертихвостках с их непристойными ужимками — так называли время сдачи в набор само их детище: следующий выпуск их потрясающе успешного, известного на весь мир журнала!
В эти дни Таггарт Адамс напрочь забыл о своем тайном дендрарии и событиях, повлекших за собой его последний визит туда. Во время предвыпусковой запарки за садом присматривал престарелый глухонемой из Сицилии, который, хоть и был полоумным, но прекрасно справлялся со своими обязанностями, ибо унаследовал талант садовода от предков, столетиями выращивавших виноград и стригших лужайки в палаццо древних римских патрициев.
Наконец, новый выпуск "Кисок" улегся в ложе, уготованное для него в типографских машинах, первая партия прошла предварительную вычитку и у Тага появилась неделя свободного времени, когда он мог делать все, что его душа пожелает. Ему не надо было тусоваться на официальных раутах, проверять новый набор претенденток, сидя часами на утомительных сеансах отборочного стриптиза, встречаться с новоиспеченными талантами, или знаменитостями, которых надо заманивать в следующий номер. Сейчас только пара ответственных работников его многочисленного штата знали, где он, и с кем он.
Потом он сможет отправиться в поход на каноэ по озерам, затерянным в лесах Канады, добравшись туда на собственной вертушке, или любоваться подводной флорой и фауной островов Вест-Индии в своей полувоенной субмарине. Он мог бы пройтись по самым злачным местам Лондона или вихрем пронестись по столицам Старого Света, пострелять крупную дичь в саванах Африки на пару с седьмым самым богатым человеком в мире, заняться изучением тайн банковской системы Швейцарии, или … просто поработать в своем тайном саду,… предаться тихим вегетативным удовольствиям… Все это так, но сейчас ему не до отдыха — все решится в последний момент, решил он.
В следующий раз, когда бесшумная дверь закрылась за ним, впустив в оранжерею, там стоял "день". Искусственный свет, заливавший все пространство вокруг сквозь огромные витражи, вмонтированные в потолок и стены, на мгновение ослепил его, заставив зажмуриться. Когда его глаза привыкли к свету, он огляделся, и его детище предстало взгляду во всей своей красе.
Все пространство по обе стороны прохода между ним и его рабочим столом, было занято бесчисленными рядами растений в горшках, которые уходили вверх, к потолку. Каждое растение напоминало чем-то проповедника за кафедрой или раджу под балдахином, так как каждый толстый стебель с цветком завершался чем-то вроде большого зонтика, образованного шапкой широких, блестящих листьев из тех, что среди ботаников известны под именем покрывал или прицветников.
Однако, растения больше походили на проповедниц, чем проповедников, ибо под каждым зеленым балдахином скрывалась девушка-цветок высотой не более двенадцати дюймов. У многих угадать их женственность можно было только по небольшим выпуклостям в местах, где должны быть грудь и бедра. Совсем еще неразвитые экземпляры были обозначены лишь торчащими кверху кисточками белокурых, каштановых или рыжеватых волос над зеленой шишкой или чуть лопнувшим зеленым стручком, сквозь образовавшуюся щель которого пробивался наружу выпуклый лобик с крошечными надбровьями и парой стреляющих во все стороны, испуганных глаз. В более развитых цветках верхняя оболочка ровно разошлась впереди, словно курточка-болеро, открывая взгляду восхитительный кукольный бюст, нежно-розовый, как у младенца, но вполне соответствующий тому или иному оригиналу.
Ибо, при более полном ознакомлении с девушками-цветками становилось ясно, что все они в точности воспроизводили отдельных представительниц прекрасной половины рода человеческого. Можно было даже, при желании, узнать среди них некоторых весьма прославленных особ. Здесь в глаза бросались пышные формы или слегка вздернутые кверху груди какой-нибудь кинодивы; там, нельзя было не заметить горделивый профиль светской львицы или обаятельную улыбку нежного отпрыска королевской фамилии. Представленными оказались также некоторые из наиболее прославившихся "Кисок месяца", однако в целом, тенденция была в сторону высшего света. Не каждый цветок обладал неповторимой индивидуальностью. Было несколько идентичных пар, включая три полностью распустившихся цветка в переднем ряду, напоминавших своим внешним видом Эрику Слайкер, что наводило на мысль о том, что они были выращены с помощью фото или обрезков ногтей ее сестры Алисы.
Несколько девушек, стоявших на длинных стеблях, уже отцвели и обзавелись новыми почками. Они стояли с закрытыми глазами, но большинство глазели по сторонам, а в данный момент все их внимание было приковано к Тагу. И хотя у них не было рук, их способность к движению не ограничивалась зрением: по рядам цветков проносился легкий шелест, как будто невидимое дуновение ветерка заставило трепетать эти нежные создания. Их миниатюрные кроны и гибкие стебли, словно магнитом, тянуло в сторону Тага, а микроскопические губки без устали двигались, и воздух был наполнен едва уловимыми свистящими трелями, напоминавшими отдаленное щебетание птиц.
Таг с наслаждением втянул в себя воздух, напитанный ароматами возбужденных девушек-цветков, чувствуя необыкновенный подъем сил. Вот место, где царит совершенство, повторил он про себя в тысячный раз, место, где девицы перестают быть крупными, назойливыми самками, лезущими к нему со своей похотью, правами и желаниями, превращаясь в хрупкие, изящные стебли с бутонами, срок жизни которых настолько краток, что они не успевают надоесть. Здесь они всего лишь цветы, за которыми надо ухаживать, поливать, удобрять, пересаживать из горшка в горшок, доводя до пика их развитие, а затем осторожно опылять и ждать нового потомства, или без всякого сожаления, подчиняясь минутному капризу, с корнем вырывать, прекращая навсегда их никчемное существование.
Выставлять девиц в неглиже в журнале, расходящимся миллионом экземпляров, было, конечно, недурно. Но высаживать их в своем собственном саду, …о, какое это было наслаждение! И как обязан он был им своей двоюродной бабушке Веронике и ее терпеливым, многолетним, недооцененным наукой поискам семян мимикрии! Сколько восторгов ему удалось испытать за эти семь лет, с того момента, когда он случайно наткнулся на конверты с черными семенами и открыл для себя их назначение.
Единственное, о чем можно было пожалеть, это то, что ему не удалось возродить в цветке его великую родственницу. Он не раз пытался сделать это — у него сохранился ее пожелтевший дагерротип, где она была изображена семнадцатилетней девушкой, и ее локон того же времени, но оказалось, что процесс не шел с умершими женщинами. Иначе он воссоздал бы для себя не только десятки цветущих "Вероник", но своих собственных Клеопатр, Мадам Дюбарри, Нелл Гвинс, Лол Монтезес и Джин Харлоуз, если бы ему удалось заполучить их подлинные фото или другие изображения и частички, содержащие их ДНК, пусть даже это будет щепотка пепла. Но очевидно, что для нормального развития девушки-цветка, нужно было, чтобы растение было связано особым способом со своим живущим оригиналом — либо как вампир, либо телепатически, или астрально, в общем, Бог его знает, как — на этот счет даже у его тетушки не было определенного мнения.
Влияние на девушку, личность которой воссоздавалась в цветке с помощью картинки или частички ее физического тела, варьировало от случая к случаю. Часто, насколько было известно Тагу, это вообще никак не отражалось на ее физическом состоянии. Иногда до него доходили слухи, что девушка заболевала, попадала в больницу с высокой температурой неизвестного происхождения или в состоянии легкой (а иногда и довольно тяжелой) комы, особенно в период наиболее интенсивного цветения. Симптомы прекращались спустя некоторое время, и девушка возвращалась к обычной жизни, а растение при этом либо увядало, либо плодоносило, либо и то, и другое. Если Таг высаживал ее заново, как в случае с Алисой Слайкер, то у донора возникали продолжительные депрессии, в результате которых ее отправляли в какую-нибудь психическую лечебницу. Однажды одна шведская королева красоты, растительную копию которой он прикончил с помощью садовых ножниц, погибла в ту же самую ночь — говорят, она попала в автомобильную аварию, во время которой ей оторвало голову, — но Таг списал это на случайное стечение обстоятельств. Какого черта, возмущался он про себя, винить во всем его. Ведь он не занимается черной магией и не делает никому ничего плохого — просто удовлетворяет свои эстетические потребности с помощью средств, предоставленных ему весьма благородной дамой. У него и в мыслях не было кого-то приносить в жертву.
Конечно, если человек заслужил наказание, как, например, эта ужасная Эрика Слайкер, он должен его понести! Эта мысль вывела его из состояния приятной задумчивости, в котором он пребывал последние пять минут, и он помчался мелкими шажками к своему рабочему столу, мимо рядов с Алисами, Бригиттами,
