оживить лицо, явить на нем выражение скорби, мужественного сочувствия, покорности под ударами судьбы, готовности честно исправить все допущенные ошибки, — и вообще представить события в неопределенном, но вполне оптимистичном, утешительном свете. Но тщетны были его усилия. Напрягшись так, что, казалось, вот-вот порвутся нервы, он только и сумел, что слегка подмигнуть левым веком, — лучше б ничего не сумел.
Это происшествие совершенно пробудило мистера Мэннеринга от его растительной спячки. Ему стали нестерпимы сковавшие его зеленые узы. Слишком много осталось в нем от человека: надежды, устремленья, идеи, а главное, человеческая способность страдать.
Наступили сумерки и очертания раскидистой, зловеще пышной орхидеи расплылись, превратив ее в нечто более мрачное и отталкивающее, чем то, чем она была в своей яркой дневной роскоши. В теплице стояла духота тропического леса, словно мираж изгнанника в пустыне или тоскливая мелодия саксофона. Кошачьи усики растения поникли, и даже глаза кузины Джейн медленно сомкнулись, а наш страдалец все бодрствовал, вперившись в густеющую мглу. Вдруг в кабинете поодаль вспыхнул свет, и туда вошли двое. Один из них был присяжный поверенный, другой — племянник.
- Как вам и без меня известно, это — его кабинет, - сказал молодой негодяй. - Я еще в среду, по приезде, заходил сюда и ничего не нашел.
- Да, странное дело, просто мистика какая-то, - отозвался поверенный раздраженным голосом. Он явно повторялся: они, должно быть, продолжали беседу, начатую в другом помещении. - Ну, что ж, будем надеяться на лучшее. А пока что, вам, как ближайшему родственнику, и карты в руки. Да, будем надеяться на лучшее.
С этими словами поверенный направился к выходу, а мистер Мэннеринг заметил, как по лицу молодого человека разлилась мерзкая усмешка. Если при появлении племянника ему стало не по себе; то эта усмешка повергла его в настоящий ужас.
Проводив поверенного, племянник вернулся в кабинет и огляделся с живым и злорадным любопытством. Потом он лихо подпрыгнул и выкинул антраша прямо на коврике у камина. Мистеру Мэннерингу показалось, что он в жизни не видел ничего столь гнусного, как это неудержимое ликованье в одиночку бывшего изгоя, ставшего полновластным хозяином в чужом доме. Как пошло выглядел в глазах невольного наблюдателя его мелочный триумф; как отвратительна была мелочная злоба; как гадки злобная мстительность и жестокосердие! Ему вдруг вспомнилось, что еще в нежном возрасте племянник издевался над насекомыми, отрывая мухам крылышки и лапки, и варварски обращался с кошками. Пот мелкими росинками покрыл лоб добряка. Ему казалось, что стоит племяннику взглянуть в его сторону, и все откроется, при этом он совсем забыл, что из освещенной комнаты во темноте теплицы ничего разглядеть было невозможно.
На камине стояла большая не обрамленная фотография мистера Мэннеринга. Племянник очень скоро заметил ее и подскочил к ней с наглым смешком.
- Что, старый ханжа! – глумливым тоном начал он. - Решил тишком проехаться с ней в Брайтон, а? Каков гусь! Да чтоб тебе там и сгинуть! Чтоб тебе там сверзиться со скалы, чтоб тебя унесло в море приливом! Пропади ты пропадом! Ну ничего — я тут тебе покамест так наворочу, что ты долго не разгребешь. Ах ты, старый скряга!
Он вытянул руку и презрительно щелкнул несколько раз портрет по носу. Затем мерзавец удалился, оставив свет гореть во всех помещениях: столовая с баром была ему явно милее, чем строгий кабинет ученого.
Всю ночь напролет слепящий электрический свет из кабинета изливался на мистера Мэннеринга и кузину Джейн, словно муторное сияние искусственного солнца. Если вам случалось видеть в полуночном парке, как несколько бессонных астр изумленно торчат под прожектором, обесцвеченные его въедливым, безжалостным лучом, как они стоят, ни живы ни мертвы, застыв в напряжении неврастенического транса, то вы можете себе представить, как провела ночь наша злополучная пара.
А ближе к утру произошло событие, которое само по себе, было, конечно, незначительным, но в сочетании со всем прочим, едва не доконавшее кузину Джейн и преисполнившее ее родственника смятением и угрызениями совести. По краю объемистого ящика с землей, в котором помещалась орхидея, пробежала маленькая черная мышь, сверкая злыми красными глазками, ослепив острозубым оскалом и поразив чудовищными, как у нетопыря, ушами. Мерзкая тварь шмыгнула прямиком по нижним листьям отростка с головой кузины Джейн. Это было просто ужасно. Пружинистый стебель извивался, словно угорь на сковородке, листья свело мучительной судорогой и они свернулись, словно мимоза. Содрогаясь от омерзения, перепуганная дама чуть не выскочила из горшка вместе с корнями. Я думаю, что и выскочила бы, если б мышь задержалась на ней чуть дольше. Но та, пробежав несколько сантиметров, глянула вверх и увидела, что над нею склонился, топорщась от прилива эмоций, цветок, который они, мыши, знали по имени Тиб, на которое кошка откликалась ее хозяйке. Мышь замерла в ужасе, а кошачья голова могла только смотреть и облизываться. Внезапно глаза человеческих наблюдателей увидели, как один коварный отросток с пучком листьев, мягко изгибаясь, подбирается сзади к застывшему в ступоре животному. Кузина Джейн, которая только что с восторгом думала: "Ах, вот сейчас она убежит и никогда, никогда, никогда сюда больше не вернется", вдруг ощутила нависшую над тварью страшную угрозу. Собрав все свои силы, она судорожно затрепетала листьями и вспугнутая мышь, повернувшись, как заводная, пустилась бежать. Однако, хищная ветка орхидеи уже преградила ей путь. Мышь кинулась напролом, пять-шесть усиков из-под пучка листьев в одно мгновение цепко впились в беглянку и вскоре ее тельце сморщилось и исчезло в пучке отростков. Сердце кузины Джейн переполняли жуткие предчувствия, она медленно, с трудом поворачивала усталое лицо то в одну, то в другую сторону, силясь угадать, где появится новый бутон. Зеленый сочный боковой побег с плоской головкой, обвивавшийся вокруг главного стебля кузины Джейн, вдруг стал набухать прямо у нее на глазах. Она с ужасом косилась на него, следя, как зачарованная, за его превращениями. Может, это воображение играет с ней злую шутку? Нет, все так и есть…
Вечером дверь в кабинет опять отворилась и туда вошел племянник. На этот раз он был один и было заметно, что он явился прямо от стола. По его раскрасневшейся физиономии блуждала пьяная ухмылка. В руке у него был графин с виски, накрытый сверху перевернутым стаканом, а под мышкой сифон с содовой. Он поставил все на стол и, повернувшись к сигарному ларчику мистера Мэннеринга, достал связку ключей и, чертыхаясь, стал подбирать их один за другим, пока наконец ларчик не открылся. Он тут же запустил в него лапу и выбрал самую лучшую сигару. Как ни огорчительно было наблюдать этот бессовестный грабеж его собственности, как ни унизительно видеть, с каким презрением раскуривают его лучшие сигары; но горше всего нашему доброму джентльмену была мысль о том, что его гнусный племянник держит в руках ключи от всего, что было ему когда-то родным и близким.
Пока что, однако, этот грабитель вроде не собирался рыться по углам. Он налил себе полный стакан виски и раскинулся в вальяжной позе в любимом дядюшкином кресле. Но очень скоро молодому бездельнику наскучило его уединение. Он еще не успел созвать в дядин дом своих собутыльников, а постоянное общение с бутылкой виски лишь разжигало в нем желание как-нибудь поразвлечься. Он бросил взгляд на дверь оранжереи. Рано или поздно, но это, конечно, должно было случиться. Утешит ли подобная мысль приговоренного к смерти, когда раздастся роковой стук в дверь его камеры? Нет, не утешит. Так и трепетные сердца заключенной в теплице пары эта мысль совсем не утешила.
Пока племянник в нетерпении крутил ручку стеклянной двери, кузина Джейн медленно приподняла две покрытые густой листвой ветви и заслонила ими свое измученное лицо. Мистер Мэннеринг увидел, что она совсем неплохо укрылась от постороннего взгляда, и испытав новый прилив надежды, поспешил последовать ее примеру. К несчастью, ему пока не дано было столь же успешно управлять своими — членами? Несмотря на все свои старания, он не смог поднять ветки выше подбородка. Дверь отворилась и племянник стал искать в темноте выключатель. Настал тот миг, когда спасти положение может лишь отчаянное усилие. И мистер Мэннеринг был готов его совершить.
С неимоверной натугой ему удалось приподнять правую ветку над головой — не прямо перед собой, конечно — и подтягивая ее вверх, и превозмогая боль, он сумел завести ее за голову, точно руку, и опустить над теменем. Как раз в тот момент, когда зажегся свет, пучок листьев на ее конце разошелся веером, наподобие сочного, широкого листа конского каштана, заслонив его раскрасневшееся от волнения лицо. Какое облегчение! Племянник вошел в Смотровую, и тут оба скрытых от его глаз родственника разом вспомнили о гибельном для них соседстве кошки. И разом их соки, словно кровь, застыли в жилах. Племянник прошелся подле растения. Кошка, будучи сообразительной скотиной, безошибочно учуяла, что перед нею стоит лодырь, паразит и распутник, грубый хам, неуважительный к возрасту, гонитель слабых и мучитель кошек. Поэтому она притаилась, как могла, уповая на то, что расположена низко в глубине растения, а также на защитную мимикрию и тому подобное, и что вообще полупьяный племянник может ее просто не заметить. Но все было напрасно.
- Что это? - воскликнул племянник, - Кошка? - И он замахнулся на безобидное существо. Однако, полный собственного достоинства, невозмутимый вид жертвы, должно быть, так поразил его пьяное воображение, что вместо того, чтобы ударить ее, этот буян, будучи, как все буяны, трусом в душе, завертел головой в разные стороны, стараясь избежать твердого, презрительного взгляда храброго существа. Увы! В глаза ему тут же бросилась что-то белое, скрытое в темной листве. Он откинул ветви, чтобы присмотреться. И увидел голову кузины Джейн.
- О! - вскричал молодой человек, несколько смутившись. - Так вы, значит, вернулись. А зачем вы там прячетесь?
Некоторое время он смущенно и тупо глядел на нее, недоуменно разинув рот. Наконец до него дошло истинное положение вещей. Большинство из нас, будучи на его месте, наверно попытались бы как-то установить контакт или чем-то помочь. Или, возможно, став на колени, возблагодарили Творца за то, что, по милости Его, их минула чаша сия, или уж стремглав кинулись бы вон из теплицы во избежание дальнейших неприятностей. Но разогретый алкоголем и закореневший во зле негодяй не испытывал ни страха, ни благоговения, ни благодарности. Когда он понял, в чем дело, по лицу его расползлась дьявольская ухмылка.
- Ха-ха-ха! - сказал он. - А где же старикан?
Он оглядел растение, выискивая дядю, и тут же нашел его под ненадежным лиственным забралом, скрывавшим лицо нашего героя, пребывающего в смятении чувств.
- Привет, Нарцисс! – произнес племянник.
Последовало долгое молчанье. Злобный наглец был так доволен, что не мог произнести ни слова. Он удовлетворенно потирал руки, облизывал губы и, словно ребенок, не мог наглядеться на
