выступа, где его оборона была наиболее глубока.
Когда это стало очевидно, наши тылы были вплотную придвинуты к передовой. Каждый расчёт имел по 3 комплекта боеприпасов (420 снарядов). Пехотинцы прошли обкатку танками, ознакомились с их уязвимыми местами. У нас были новые 57-мм пушки вместо 45-мм и множество подкалиберных снарядов.
В ночь на 13 июля наши отряды произвели разведку боем. Они ворвались в первую и частично вторую линию обороны немцев. В некоторых местах разведчики углубились до 4-х км. Успех разведотрядов перерос в масштабное наступление, и через сутки 467-ой полк вступил в соприкосновение с противником, отходящим к Бугу.
В ночь на 15 июля немцы перебросили две танковые дивизии для нанесения контрудара. Все вторые эшелоны были вплотную придвинуты к передовой. Утром противник атаковал. Советские войска упорно сопротивлялись. Завязались тяжёлые бои. Некоторые населённые пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. 76-ой стрелковый корпус прорвал вторую линию обороны. Наша дивизия была срочно переброшена в район Тополище. Ночью мы совершили стремительный марш и развернулись в боевой порядок. Мои артиллеристы, как говорится, поймали кураж. Я вспоминаю ту ночь и подготовку к бою как время высокого эмоционального подъёма.
Наша 81-ая дивизия с ходу форсировала реку Луга, соседняя дивизия, в ходе успешной атаки, вошла в третью полосу обороны в районе Порицка.
18 июля немцы пошли в ожесточённую контратаку. Возле Порицка, в полосе 2-го стрелкового батальона 467-го полка стояли и мои артиллеристы. Противник бросил крупные силы пехоты и восемь танков при поддержке массированного артиллерийско-миномётного огня.
В то время я командовал отдельным взводом 45-мм пушек. У нас в ротах бойцов оставалось совсем мало. Взвод подбил танк и бронетранспортёр. Мы расстреляли все снаряды, а машины продолжали приближаться. Мы беспомощно смотрели, как они давят пехоту. Надо было спасать пушки. Тут же, на огневой, хватаясь за разогревшийся металл, мы втолкнули их в специальные укрытия-карманы. Потом, не долго думая, попадали в ровики, ожидая немецкие танки. Я лежал и всем существом ощущал их приближение. Слегка вибрировала земля, всё громче, изредка посвистывая, лязгали траки, неровно рычали моторы. Ожидание достигло своей кульминации. Я почувствовал, что медленно, почти непроизвольно, начинаю подтягивать ноги к животу. Он упёрлись в стенку ровика. Узко. Я накрыл рукой голову и зажмурился. В это время надо мной навис танк. Своим шершавым от грязи брюхом он закрыл небо, а вместе с ним и весь мир. Он начал проворачиваться надо мной, сверкнул яркий, отполированный землёй трак, на миг сверкнуло солнце, и я снова зажмурился. Меня обдало смрадом горящей солярки. Страх начал своё привычное покалывание. Эти ощущения невозможно описать. Все инстинкты, кажется, начинают кричать и вопить. Как я здесь оказался, почему? Куда спрятаться?
Пушкари терпели, и мне нельзя было показывать свой страх. Если не выдержишь, то конец. Тогда – паника, тогда пиши большими буквами «ПРОПАЛО!» Страх подчиняет себе весь организм, который начинает искать спасения в любой возможности, в любой мелочи окружающей обстановки. В этот момент особенно важно поведение командира. Это я уже хорошо знал. Чтобы выжить, надо победить, а победить можно лишь тогда, когда зол на врага. Защищая жизнь, надо убивать, и чем больше ты убьёшь, тем более надёжным станет твоё собственное существование на войне.
С трудом вытащив ноги из-под обвалившейся стенки ровика, я выглянул и крикнул: «Приготовить гранаты, бей в зад!»
Тогда я не думал о смерти, и, приподнявшись на локтях, снова призвал своих бойцов: «Всем лежать, не высовываться. Гранаты …» Хотел сказать «к бою», но не успел. Меня едва не размазал танк. Я резко развернулся, и, как будто обтекая стенку ровика, сполз на его дно. Всё произошло очень быстро, наверное, в долю секунды. Машина топталась и кружила надо мной, зарывая в землю. Стенки моего убежища оплывали, всё более плотно накрывая меня слоем земли. Я закрыл лицо и глаза руками и почувствовал, что вот-вот отключусь. Тут танк хрипнул, проскочили гусеницы, выбив каскад земляных комьев, и он проехал дальше.
На этот раз выбираться было сложнее. Стряхнув землю с груди, я медленно высунулся из ровика. Четыре «тигра», пройдя наши окопы, продвигались к следующей линии обороны. Два батарейца высунулись из своих укрытий и бросили в направление танков связки гранат. Здесь нам не повезло. Гранаты разорвались, не долетев до машин. Танки остановило минное поле и бутылки с зажигательной смесью, которые припасли пехотинцы.
В этом бою пушкари уничтожили три танка и один бронетранспортёр. За бои под Порицком меня наградили орденом Красной Звезды.
Войска 3-ей гвардейской армии, в которой была и 81-ая дивизия, трое суток гнали немцев к границе. Бои не утихали по всему фронту ни днём ни ночью. Мы продвигались по 15-20 километров в день.
В конце июля дивизия около суток отражала контратаки врага, а в это время фланговые части с боями продвигались вперёд, ближе к границе. Мы немного отставали.
Наконец, и наш полк вышел к неширокой пограничной реке. Ну, вот он – Западный Буг! Шёл сильный дождь. Мы остановились, прислушиваясь и присматриваясь, но ничего подозрительного не заметили. На тот берег послали разведку. Их не было примерно 2 часа. Вернулись в полном составе, доложили: на правом берегу немцев нет. Противник отступил, оставив нам реку – всегда удобный рубеж обороны. Лучше не могло ничего быть. Мы обрадовались, что враг драпанул, что меньше будет крови и жертв.
Стояла тишина. Было как-то непривычно тихо. После дождя пахло свежестью. Впервые за несколько дней она не смешивалась с запахом гари. У самой границы находилась совсем маленькая деревенька – всего несколько домиков. Возле одного из них была пасека. Какие-то солдаты открыли улья. Просто смахнули крышки и вытащили рамки с сочными запечатанными сотами. А пчёлы не различают воинской формы, им всё равно. Солдаты начали отмахиваться, не на шутку их разозлив. В итоге, спасаясь от тучи насекомых, вскоре они разбежались, изрядно покусанные. А пчёлы разозлились не на шутку, и досталось не в чём не повинным лошадям. Особенно потным. Бедные животные так испугались, что начали рваться из упряжек. Двум лошадям это удалось. Они кинулись бежать, и, несмотря на все наши попытки остановить их, куда-то умчались. Пришлось снять из обоза запасных и впрячь в упряжки орудий.
Нашему полку не пришлось форсировать Западный Буг. Мы перешли его спокойно, по понтонному мосту. Первой пересекла государственную границу пехота.
Я сходил вперёд посмотреть, как идет переправа. Возвращаясь, обратил внимание на последний дом. Аккуратная, чисто выбеленная хата стояла почти у самой реки. Во дворе, выходившем на Буг, были вырыты несколько небольших окопов. До нас здесь прошли два полка нашей дивизии (410-ый и 519-ый). В одном ровике я заметил солдата, внимательно наблюдающего за переправой. Он выставил над небольшим бруствером винтовку и смотрел, опершись на кулак.
За рекой был другой мир. Хотя ничего такого, что слишком бы отличало тот берег от этого, я там не заметил. Но, может быть, это только пока. Для многих, если не для всех, это была первая и, скорее всего, последняя возможность увидеть «заграницу».
Я вернулся к своему взводу. Настроение у бойцов было прекрасное. Немного погодя, мы начали движение. Я шёл по самому краю дороги, так, что когда мы приблизились к реке, последний на нашей территории домишко оказался от меня метрах в пяти. Бдительный паренёк также стоял и смотрел. Я уже собрался крикнуть ему, мол, отстанешь, чудак. Хотел спросить его, что он тут делает, из какой части. Уже раскрыл рот, да так и остановился. Я разглядел синие потускневшие, незрячие глаза и застывшее в скорбной гримасе лицо. Он смотрел не мигая, уставившись прямо на берег реки, откуда, видимо, и пришла его смерть. Шинелька была в кровяных пятнах, расплывшихся вокруг трёх или четырёх маленьких дырочек. Убит, бедняга… Вот и он – последний мёртвый солдат, которого мы оставляли на нашей земле. Такой же мальчишка, как и я.
На приграничной территории, уже в Польше, наступавшие первым эшелоном 410-ый и 519-ый полки были встречены сильным огнём противника. Мы шли во втором эшелоне, и нам повезло больше. Дружной атакой батальоны выбили немцев с их позиций. 467-ой полк занял 20 июля Вославице и Трудковице, а 23 июля освободил населённые пункты Лукошин и Тышовице. Первый эшелон нашей дивизии вышел к западной окраине Замостья 25 июля.
Возле одного из вышеупомянутых сёл (точного названия не помню) мы приняли бой, о котором я хочу рассказать подробнее.
Подтянув резервы, в полдень немцы атаковали. А у нас силёнок было маловато. Мы начали отходить. Фрицы открыли плотный огонь из орудий, миномётов и пулемётов. Впереди горели наши танки. Осталось не подбитых всего три, и они, поднимая пыль, катились назад. За ними, спотыкаясь и падая, мчалась пехота. Некоторые валились с разбега и уже больше не вставали. Бойцы бежали, сгорбившись. Я запомнил одного пехотинца, который еле хромал, поддерживая окровавленный бок. Некоторые кричали: «Стой! Стой! Остановись!» А сами продолжали нестись, ещё пуще раздувая панику. Охваченная ужасом толпа устремилась в деревню, откуда стреляли пушки.
Разрывы снарядов и мин, шум моторов, всё слилось в сплошной гул. Противник подбирался к роще, где стояли два наших расчёта, полностью израсходовавших боеприпасы. Батарейцы приготовили гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Взвод был в опасности.
В этот момент начальник артиллерии полка майор Косой (к этому моменту он уже получил своё последнее воинское звание) приказал мне собрать пушки в одно место, в деревню. Здесь размещался второй взвод, у которого было снарядов предостаточно. Рядом был чей-то ординарец, которого бойцы звали Миколой, а фамилия его была Падий. Микола был родом с Украины, собственно, поэтому его так и называли. Послал я его к ездовым в укрытие передать, чтобы они подали передки к орудиям. Вернулся он и доложил, что один ездовой уже уехал к пушкам, в рощу, а второй ранен и убыл в санчасть. Лошади запряжены. Тогда я приказал, чтоб он сам сел на передки и ехал за второй пушкой. У Миколы на физиономии было написано, как это ему в тягость. Ехать ему очень не хотелось. Да вот только не спросил его никто. Приказ получил – давай выполняй. Армия есть армия, особенно во время войны. С постной миной сел Микола на передки и поехал к роще. А на дороге что творилось – страшное дело. Снаряды летели беспрерывно, рвались на обочине, на самой дороге. Всё перемешалось: люди, лошади, подводы, упряжки, танки, автомобили. Все спешили в село, только мой Микола мчался в обратном направлении. Сказать по совести, оснований для того, чтобы расстроиться из-за такого задания у него было предостаточно.
Вот уже передки выехали за пределы села. И тут возле них ухнуло. Разорвался снаряд, засвистели осколки.
Сразу оговорюсь, что всех тонкостей этой истории сразу я не знал. Только потом, уже после боя, я восстановил полностью картину произошедшего. А отдельные детали узнал только несколько недель спустя.
Так вот, снаряд взорвался, а Микола Падий спрыгнул с передков и
