Уже хорошо были различимы чёрные кресты на крыльях, когда полетели бомбы, быстро увеличиваясь в размерах. «Ложись! Ложись!» Я кинулся в укрытие к лошадям и упал им прямо под ноги. И тут нас накрыло, будто огромным чёрным парашютом, внутри которого постоянно сверкали молнии, и грохотал гром. Земля подо мной знакомо запрыгала. Кто-то выкрикнул: «Опять пикируют!» И опять с треском ухнуло, сверху ударило жарким, тряхнуло, сдвинуло в сторону, как будто меня приподняло.
Артиллерийский обстрел, танки – всё это стало для нас привычным делом, а вот к бомбёжке привыкнуть нельзя. Взрыв снаряда или мины можно в какой-то мере предугадать; сложно, но можно бороться с танками, а когда на тебя, с воем, падает бомба, не знаешь, что и делать. Чувствуешь себя беспомощным и беззащитным. Остаётся только сжаться в комок и ждать, когда ухнет.
Вот так и я – лежал под ногами у лошадей и ждал, закрыв голову руками. Когда приподнялся, то увидел, что одна лошадь ранена осколком. Она, бедняжка, упала и инстинктивно старалась отодвинуться подальше от выхода, в глубь убежища. Другая, стоявшая рядом, забеспокоилась, забилась и начала мелко трястись. Я подполз посмотреть насколько серьёзным было ранение. У лошади было пробито брюхо. Рана не большая, но, почти наверняка, смертельная. В глазах бедного животного были крупные слёзы. Лошадь плакала, как будто она поняла весь смысл этой войны, так несправедливо закончившейся для неё. Как мне жалко было её убивать. Я достал пистолет, вложил ей в ухо и… не смог выстрелить. Закусил губу и ещё раз наставил оружие...
Я вышел из укрытия. Карусель стервятников сдвинулась и теперь кружилась над переправой, основной удар сместился туда, но расслабляться было ещё рано. Батарейцы пластом лежали на земле. Переправа горела. «Юнкерсы» метались за рекой. Зенитки не умокали, задрав в небо свои длинные и тощие стволы. Отбомбив, немцы начали уходить на север, и тут (наконец-то) появились и бросились за ними вслед наши истребители. Я заметил шесть. Они завязали бой. Настоящее светопреставление. Удалось подбить два немецких самолёта. Они понеслись к земле, потянув за собой пышные дымные хвосты. Сбили и нашего. В небе повисли парашюты, напоминавшие огромные чистые одуванчики на фоне всей этой гари и дыма. Наш пилот был уже довольно низко, когда немец решил заложить вираж у самой земли и расстрелять его из пулемёта. Это было хорошо видно. Я не мог понять, для чего надо было так рисковать. Вокруг наши зенитки, пехота палит из винтовок, часть своих уже ушла, а он решил убить одного лётчика без самолёта. Кто их поймёт? Может быть, злость такая была, а, может, решил показать своё превосходство (для немецких асов это было очень характерно), а, может быть, кто-то из сбитых лётчиков был его другом. Короче говоря, пошёл он низко, поливая из пулемёта, а тут возьми да и случись маленькое чудо, кто-то из пехотинцев выстрелил и попал прямо в пилота. «Юнкерс» врезался в землю, выбросив в небо яркий огненный шар. Такое можно сравнить с лотереей. Получилось это, скорее всего, случайно, но факт есть факт: копеечная пуля сбила дорогущий самолёт, спасла жизнь нашему лётчику и ещё куче народа сегодня и в будущем. Вот так бывало на войне.
Мне хотелось подняться с земли. Только бы подняться, не остаться на этом мокром и холодном песке. Как же хотелось жить! Вокруг смерть: рядом со мной лежал солдат, его лицо уже посинело, а руки не выпускали винтовку. Дальше труп лошади. Я встал и побежал к батарейцам. И тут меня накрыл взрыв. Всё перевернулось вверх тормашками, замелькало, в глазах зарябило, нос забило землёй, грудь сжало, сдавило, из носа и изо рта хлынула кровь. Звуки становились тише и тише, белесые пятна порхали в глазах и множились, закрывая собой окружающее. По телу побежали мурашки, все мышцы ослабели. Упал, но сознание не потерял. Как-то вдруг стало зябко. Лежу на земле, глотаю кровь, во рту солоноватый, металлический привкус. Открыл глаза, ничего не вижу, только бледная пелена. Звуков нет. Потом, откуда-то издалека, закричали батарейцы: «Комбата убило! Комбата убило!» Поднялся с третьего раза. Голова кружилась. Меня затошнило. Когда рвал, согнулся и, не удержав равновесия, упал вперёд. В теле была отвратительная слабость. Кто-то подхватил под руки. Я ничего не видел, почти ничего не слышал. Раскрываю рот, а слов сказать не получается. Думал, что отвоевался.
Меня отвели в хозвзвод. Там я лёг, и зрение довольно быстро ко мне вернулось. Потом и слух, а вот с речью были проблемы. Потом я очень долго заикался. Когда вернулся на батарею, команды подавал заикаясь, а вот когда матюкался, так хоть бы раз. В санчасть не пошёл, не любитель был туда ходить. Там обстановка была уж очень гнетущей.
После возвращения в батарею сразу же попал под разрывы мин. Миномётчики у немцев были очень умелые. Наши не сразу научились. Ранило моего связного. Помню, весь в крови был, но выжил. Отправили его в госпиталь. В тот день мы меняли наши огневые позиции. Было уже пора, так как плацдарм расширили до 6 километров.
Смотрел я в лица батарейцев: простые ребята, некоторые совсем ещё молодые. А сражались как богатыри. Жизнью рисковали не ради денег, не ради выгоды, а ради счастья Победы. Вот они, русские герои.
Батарея была готова начать движение, и я скомандовал: « Вперёд! Ры-сью марш!» Орудийные упряжки покатились по полю с дребезгом и лязгом, подскакивая на ухабах. Бешено скакали ездовые. Немцы открыли орудийный огонь. Мы продирались к высоте, которая прежде принадлежала им, и которую мы обстреливали ещё вчера.
По дороге на высоту передовым отрядам пехоты удалось захватить немецкий обоз и кухню. Когда мы докатились, немцы уже были обезврежены. Наш старшина Ерошенко быстро договорился со старшиной пехотинцев, чтоб нас тоже накормили из походной кухни фрицев. Каша в бачках была ещё тёплой. Немцы не успели пообедать. Я помню, что меня поразило соотношение крупы и мяса. В котле их было, чуть ли не поровну. Сытно кормились солдаты противника.
Добравшись до места, оборудовали огневые позиции, подготовили орудия к бою, потом осмотрелись. Высота была разворочена – живого места нет. Сплошь чернели воронки, ходы сообщений завалены землёй, торчали брёвна перекрытий блиндажей, валялись искорёженные пулемёты, окровавленные бинты и клочья шинелей, лохмотья серых мундиров, перемешанные с землёй гильзы и каски. В окопах попадались и полузасыпанные тела, но их было мало. Немцы во время боя подбирали убитых и увозили в тыл.
Бруствер был срезан ровно, до основания, чисто и аккуратно, будто бритвой. Было много прямых попаданий. Так поработала наша артиллерия.
Я посмотрел назад, на Днепр, туда, где ещё вчера стояла моя батарея. Всегда интересно взглянуть на свои позиции из укреплений врага. Дай Бог, чтоб не в последний раз.
Мы закрепились, а немцы и не думал далеко отходить. И началось: атака за атакой.
Нашей дивизии пришлось 20 суток сражаться на Днепре, расширяя плацдарм и переходя к наступательным действиям. За это время немцы совершили 35 атак. На своей шкуре мы прочувствовали, какое значение они придавали своему «Восточному валу», как рассчитывали нас остановить, как надеялись на Днепр. Мы смогли перейти к планомерному наступлению только 12 октября. Освободили деревни Старую и Новую Лутаву и ещё какие-то. В этих боях почти полностью погиб 1-ый батальон нашего полка, вместе с командиром майором Курловичем. Поредели и другие подразделения. 81-ая дивизия понесла большие потери и 21 октября была отведена во вторые эшелоны.
Двадцати двум самым отважным воинам 81-ой дивизии было присвоено звание «Герой Советского Союза». Среди них был и рядовой Георгий Майсурадзе, подвиг и история которого особенно примечательны. 9 октября, во время атаки на позиции врага, он бросился на дот, закрывая собой амбразуру, то есть повторил подвиг Матросова. В роте, естественно, его посчитали погибшим. Но санитар заметил в израненном теле признаки жизни. В госпитале он очнулся и узнал, что ему присвоили «Героя Советского Союза» посмертно.
А ещё один случай был в деревне Деражичи, недалеко от Старой Лутавы. И смех и грех. В небе шли воздушные бои. Сбили один наш самолёт. Лётчик катапультировался и приземлился на окраине деревни. Туда уже бежали немцы и полицаи. Они видели, что летчик упал куда-то в этот район, но двор точно не засекли. Лётчик забежал во второй от края дом. Внутри была хозяйка – молодая, справная баба с маленьким ребёнком на руках. Вот уже и немцы близко. Лётчик мечется туда-сюда. Что делать? И тут хозяйка прямо посреди комнаты, возле стола села на него, как на табурет, и накрыла огромной юбкой. Полицаи и два немца зашли в дом, осмотрелись. Женщина, для отвода глаз, крепко ущипнула ребёнка, тот громко заплакал. Немцы потолкались и вышли. Лётчик потом ушёл к партизанам, а позже его переправили за линию фронта. Он остался жив и после войны часто навещал свою спасительницу.
Эту историю мне рассказала сама её главная героиня – Прасковья Ивановна, когда я в составе ветеранов 81-ой дивизии в 1988 году был приглашён в Белоруссию на встречу с жителями освобождённых нами сёл. Слышал этот рассказ не я один.
Так закончилось для нас форсирование Днепра и бои за плацдарм на правом его берегу. Впереди была Белоруссия.
Зиму 1943-1944 года мы провели в Белоруссии. Прошли с боями от Днепра до самых Пинских болот.
В конце декабря 1943 года от нас забрали нашего командира дивизии генерал-майора А.Б. Баринова, который провёл нас через ад Курской битвы и форсирование Днепра. Его назначили командиром 25-го стрелкового корпуса. После войны А.Б. Баринов был назначен на должность начальника Военного управления Советской военной администрации в Германии. Потом преподавал в военной академии. Не забывал он и однополчан. У нас он был председателем Совета ветеранов 81-ой дивизии.
Нашим командиром с декабря 1943 г. стал полковник И.П. Хориков.
После боёв на Днепре, как я уже говорил, дивизия попала во вторые эшелоны, а это всегда некоторая передышка. В этот раз она не затянулась. Пробыли мы в этом положении с 22 по 26 октября.
Дивизии было приказано прорвать оборону противника, овладеть населённым пунктом Простинец и дальше идти на Николаевку. 28 октября, после часовой артподготовки, полки пошли в наступление. К 10 часам ночи Простинец был освобождён.
За четыре дня наступления части освободили Будице, Новую и Старую Ольшевку, при этом были уничтожены до 700 солдат и офицеров врага, 2 миномётных батареи, 3 автомашины.
Здесь возникла непродолжительная пауза в боях, во время которой мы получили небольшое подкрепление личным составом. В связи с этим в батарее произошёл один любопытный случай, как говорится, из фронтового быта. Из-за определённой части этого самого пополнения мои офицеры чуть не передрались. Понятно, что речь идёт о девчатах.
В отделение связи прислали трёх телефонисток. Я их ещё и не видел даже, а взводные, вместе со старшиной, их уже распределили. Сказали, что одну оставили исключительно для меня. В первую же ночь возле того помещения, где разместили девушек, собралась целая компания. Начали ругаться, спорить, старшина схватился за пистолет. Короче говоря, ситуация стала взрывоопасной. Наутро я узнал об этом и вызвал «активистов» к
