нагнулся, посмотрел и задумался.
- Это, наверное, голова того старшего лейтенанта… Попова. Солдаты говорили, что от него одна нога осталась. Наш комбат рассказывал, что вчера похоронили одну ногу его друга, а голова вот она. Что будем делать?
- Не знаю, не знаю, - зачастил Исаев.
- Заладил «не знаю». Возьми и положи её в сторону, вот сюда. Потом отнесём её миномётчикам.
Артиллеристы до утра с заданием справились. Началась атака, высота была взята. И уже после боя Михайлов рассказал мне об ужасной находке.
С тех пор прошло уже много десятилетий, а я не могу забыть гибели друга.
В 2003 году я приехал в этот район. На той злосчастной высоте сейчас установлен памятный обелиск. Я без труда нашёл место захоронения останков Анатолия Попова, положил скромный букетик. Местный руководитель воткнул в землю колышек и пообещал установить монумент.
Часто оказывается на войне, что при полном напряжении сил и крепком желании невозможное становится возможным.
А.А. Брусилов
Война не может быть справедливой, потому что воевать справедливо нельзя, даже если воюешь за справедливость.
Тадеуш Котарбиньский
ГЛАВА 4
Через Днепр. Калинковичи. Пинские болота
После боя за высоту 260,1 мы получили небольшую передышку, а уже 16 августа нас вывели в тыл. Мы располагались в Брянской области в районе деревень Верхняя и Нижняя Кубань. Я дивился названиям этих сёл, находящихся за многие сотни километров от Кубани – от реки и от всего родного и любимого мною края. Километрах в 10-12 был город Севск. Здесь нам предстояло немного отдохнуть и получить пополнение. Мы нуждались как в личном составе, так и в технике. Кроме того, здесь нам должны были торжественно вручить Красные знамёна, чем мы особо гордились.
Как же хорошо было там – на опушке небольшой ореховой рощи. Орудия были спрятаны под деревьями, а рядом, в больших палатках, располагались и мы. Спали на охапках сена. Никаких тебе нар или, тем более, кроватей с постелями. Но какой же это был чудесный отдых, какое блаженство. Кормили нас хорошо, сытно. Спать можно было вволю. Тут же в низине паслись и наши боевые кони. Им тоже давали отдохнуть. Но самое главное это то, что здесь не свистели пули, не рвались мины, не погибали друзья.
21 августа 1943 года, после плотного завтрака, мы услышали, как заиграл духовой оркестр. Мы догадались, что это начало торжеств. Вскоре действительно поступила команда к построению. Мне это даже нравилось. Было в этом что-то, уже почти забытое, из довоенного или резервного времени: строиться, равняться, шагать, вытягивая носок и поворачивая голову.
По поводу вручения нашим соединениям Боевых Красных знамён был устроен целый парад. Церемонию проводил сам командир 81-ой дивизии генерал Баринов. Это был очень воодушевляющий момент. Нас распирало от гордости за то, что мы победили в крупной войсковой операции, и от радости за то, что остались при этом в живых. Поразительно, а ведь я не получил во всей этой бойне никакого существенного ранения. Если не считать проблем с ногой, о которых я уже и вовсе к тому времени забыл, то, можно сказать, я вышел сухим из воды. Только там, возле брянских посёлков, с тревожащими сердце казака названиями, я, наконец, осознал, из какой мясорубки мне удалось выбраться. Но пройдёт ещё много лет, прежде, чем я смогу сказать, что понял это в полной мере.
Личный состав батареи 76-мм орудий капитана Тагирова тоже участвовал в марш-параде. Я с удовольствием прошёл в колонне мимо наскоро сколоченной трибуны, откуда нас приветствовало командование дивизии.
После этого события мы, практически, сразу же отправились на передний край. Районом действий нашего Центрального фронта были области левобережной Украины и юго-восточной части Белоруссии. Победа на Курской дуге открывала для наших армий дорогу на Запад, где самым серьёзным рубежом сопротивления немецких соединений должен был стать Днепр. Так оно и оказалось.
С 26 по 30 августа проходила Черниговско-Припятская операция. В ходе последующих боёв Центральному фронту была передана резервная 61-ая армия под командованием генерал-лейтенанта П.А. Белова. В состав этой армии вошли соединения 29 стрелкового корпуса, в том числе, и наша 81-ая дивизия.
Мы начали свой марш к реке Десне. Погода была очень благоприятной для быстрого продвижения. До начала осенних дождей и сопутствующей им непролазной грязи оставалось совсем недолго.
Наша дивизия вышла к Десне в районе населённого пункта Гуты. Форсирование не составило нам большого труда и прошло быстро и без потерь. Далее наш путь лежал через город Щорс, сёла Новую и Старую Каменку. Конечной целью нашего 500-километрового марша был Днепр.
Самая большая неприятность, случившаяся с нами во время этого перехода, произошла 26 сентября. Это был хороший солнечный день, казалось, что самое начало неуловимого бабьего лета. Наша колонна шла по достаточно широкой и ровной грунтовой дороге. Я присел на передки, чтобы немного отдохнуть. Недолгое время спустя, по колонне прошёл шум, и я почти сразу понял его причину. Самолёты. Но, как всегда, издалека было не разобрать, чьи они. Авиационный налёт на марше особенно страшен: не укрытий, не противовоздушной обороны. Чаще всего, оставалось только залечь, или, если есть недалеко посадка, то попытаться спрятать орудия и лошадей. Вот, собственно, и всё. Лежишь и ждёшь, пока у них кончатся бомбы и патроны. Из карабинов и автоматов стреляли, конечно, но какой-то эффект это приносило редко. Я всегда полагал, что это было полезно в большей степени психологически.
В тот день нас бомбили пятнадцать «юнкерсов». Убитых и раненых после налёта насчитали около сотни. Пострадал даже начальник штаба нашей дивизии полковник М.Я. Вайсберг.
Через 2-3 дня после этого события группа разведчиков вышла к Днепру недалеко от Любеча. Они должны были определить возможность скрытного подхода, выяснить условия переправы, найти наиболее удобное место высадки на противоположном берегу.
Оказалось, что в этом районе ширина реки была от 200 до 300 метров, а глубина достигала 6-8 метров.
Мы вышли к высокому и крутому берегу и оказались перед широкой залуженной поймой с редкими копнами сена. Дальше был Днепр. Заходящее солнце червонным золотом отражалось в водах реки и блестело в редких зеркальцах луж. Таким я увидел Днепр. Хотел написать, что «запомнил», но передумал, потому что запомнил я его другим.
Погода портилась. Задул прохладный ветер, небо затянули облака.
Мы ожидали, когда будет предпринята попытка захвата плацдарма на правом берегу, так как без этого форсировать реку было равносильно самоубийству.
В ночь на 28 сентября 62 смельчака из 12-ой гвардейской дивизии (наши соседи слева) захватили небольшой островок в излучине реки. Через день части 15-ой и 55-ой дивизий предприняли попытку форсировать Днепр, но это им не удалось.
Первыми перебрались на правый берег в ночь с 1 на 2 октября и вступили в бой воины 2-го и 3-го батальона 467-го полка старшего лейтенанта Меншуна и капитана Быковского. Напротив хутора Змеи, вслед за разведчиками, форсировала реку 3-ья стрелковая рота 1-го батальона под командованием старшего лейтенанта Теплова.
Немцы заметили лодки и открыли по ним сильный огонь. Разведчики начали стрелять в ответ, пытаясь хоть как-то снизить потери и добраться до берега. Главной же их целью было отвлечь внимание противника от переправы основных сил.
Они добрались до противоположного берега. Укрепиться или окопаться времени у них не было. Потому, используя естественные укрытия, они встретили первую атаку врага.
Разведчики выдержали шесть атак. Это были настоящие храбрецы, опытные воины, сознательно шедшие почти на верную гибель. Дело дошло до рукопашной. В итоге, наши убили почти 60 вражеских солдат.
Только интенсивная переправа батальонов спасла их от полного уничтожения.
Надо сказать, что оборона возле самой воды у противника была слабоватой. Местами она состояла из одной позиции, иногда из двух.
Пехоте удалось отвоевать плацдарм метров в пятьсот вдоль берега реки, а глубиной, примерно, триста метров. На рассвете их контратаковали немцы.
С 22 по 30 сентября в разных местах на Днепре было захвачено 23 плацдарма. На нашем правом фланге, в районе Речецы, это должны были сделать штрафники.
Лично я с ними никогда не сталкивался и знаю о них только по рассказам. Вообще, о штрафниках мало что было известно в войсках. Поэтому, я думаю, многое было домыслено. Что говорить о военных годах, когда и многие десятилетия спустя, про них почти ничего не писали. Поэтому я расскажу здесь то немногое, что я слышал тогда, и только то, что мне было известно в годы войны.
Мне рассказывали, что штрафники это сброд осуждённых. Нередко среди них были и уголовники. Когда они шли в атаку, им не разрешали кричать «За Родину! За Сталина!», поэтому у них был свой клич. Когда они поднимались на врага, то их рёв напоминал звериный. Они неслись и орали – мат на мате. Говорили, что перед боем им выдавали автоматы с 5 дисками или карабин со штыком и по 5-6 гранат каждому.
Штрафников посылали на самые опасные участки, зачастую, на верную смерть. Они не имели права топтаться на одном месте, а должны были лезть напролом, громить врага, не жалея своей жизни. А если кто из них отступал, то его расстреливали заградительные отряды, идущие за ними позади. Так стойкость штрафников приобретала упорство смертников.
Штрафники были обязаны искупить свою вину перед Родиной только кровью или даже гибелью. Другого выхода для них не было. Поэтому они лезли напролом, прямо в пекло. Кого ранят, тот будет прощён, кого убьют, того тоже простят, но только он об этом не узнает. Во время войны иначе и не могло быть.
Вот так они и бросались в атаку без «Родины», без «Сталина», а только ревели, как звери. Говорили, что этот ужас невозможно было описать. Сплошной рёв, мат-перемат. Только и слышно было: «…давай…, давай … твою мать!» Немцы боялись их ора больше, чем пулемётного огня. На своём пути они всё растаптывали в пыль, всё сметали с лица земли. В плен никого не брали, а всех подряд убивали, кололи, душили. Вступали они в рукопашную схватку бесстрашно.
Не знаю, много ли здесь правды о штрафниках или нет. Я не ставил перед собой цели достоверно и научно о них написать. Рассказал то, что знали о них, и как представляли себе их многие в те далёкие уже годы.
Так вот, плацдарм для наших соседей справа штрафники успешно захватили. Нам предстояло сделать то же самое в ночь на 2 октября.
Я хорошо помню день накануне штурма – 1 октября 1943 года. Ветер гнал тяжёлые низкие тучи, Днепр бушевал серыми пенистыми волнами. Изредка выглядывало солнце. Я подумал, что скоро опять наступит зима, уже третья на войне. На душе было уныло и грустно.
Одновременно с началом форсирования Днепра передовыми частями нам приказали выдвинуться как можно ближе к реке, на заранее приготовленные исходные позиции. В случае успешных действий наших на правом берегу, мы должны были немедленно начать переправу.
Из Любеча орудийные упряжки, под разрывами снарядов и мин, неслись с грохотом вниз к реке. Впереди, сзади, справа, слева – везде сплошные разрывы. Темно, на небе ни звёздочки. Дорогу нам освещали только немецкие осветительные ракеты на
