Булеков Н.П. Так дышала война. Воспоминания ветерана 81-ой стрелковой дивизии (сентябрь 1940 - июль 1946 гг.)

было хорошо известно, только не всегда это соответствовало действительности. А уж те места, где могут немцы сидеть – нас дожидаться, редко успевали помечать.
Батарея выдвинулась глубокой ночью, и обходным путём вышла к помеченному на карте району. До утра рыли ровики, оборудовали огневые. Надо сказать, что мы оказались не в чистом поле, а на окраине города. Когда рассвело, всё было готово к бою. Рядом с нами был длинный сарай из красного кирпича, а чуть поодаль четырёхэтажное здание из такого же кирпича и под красной черепицей. Из его окон, с той стороны, которая была нам не видна, строчил пулемёт. Огонь был направлен в лесок, очерчивающий край города. Мы поняли, что хороший дом уже заняла пехота, и решили расположиться в добротном сарае, тем более, что он был буквально под носом.
Проспав несколько часов, мы отдохнули от тяжёлого ночного перехода и оборудования огневых позиций. Потягиваясь, я вышел во двор и позвал своего ординарца. Я стоял возле дверей сарая в одной нательной рубахе и ждал, когда он принесёт мне воды и сольёт на руки. Прекрасный тогда был день. Несмотря на то, что был ещё февраль, в воздухе явно уже пахло весной. Хорошо. Ветер не шелохнёт листву, солнышко пригревает, только пулемётчики из большого дома строчат и строчат, не давая забыть, что война не кончилась.
Вдруг кто-то окликнул меня по имени. Я обернулся по сторонам, но никого не заметил. Слышу опять: «Комбат! Комбат! Булеков!» Тут я заметил прячущегося в кустах заместителя командира батальона капитана Костина. Он махал мне рукой и показывал, чтобы я зашёл обратно в сарай. Когда я, совершенно не понимая в чём дело, вернулся в помещение, туда, секунду спустя, влетел и сам Костин. Некоторые батарейцы ещё спали. Другие только протирали глаза. Фраза, которую произнёс Костин, быстро привела всех, как говорится, в полную боевую готовность: «В том доме немцы, они положили пехоту в пролеске, головы не дают поднять». Вот это номер! Значит те пулемётчики, которых мы приняли за наших, на самом деле косили этих наших всё время, пока мы здесь копались и отдыхали.
Быстро поднимаем расчёты, разворачиваем орудия. Я подозвал командиров орудий, показал, кто по каким окнам должен стрелять. Командую: «К орудиям! К бою!» Доложили о готовности. «Батарея, беглый огонь!» Осколочные снаряды с визгом полетели в крепкий четырёхэтажный дом из красного кирпича. Скоро на фасаде уже не было живого места. Батарея стреляла непрерывно 7 минут. Мы выпустили по врагу более двухсот снарядов. Мы, в буквальном смысле слова, забросали ими дом. Они влетали в окна, крошили стены. Вокруг строения повисло облако дыма и красной кирпичной пыли. Пулемётчики замолчали.

Во время войны выходили специальные фронтовые газеты. Например, мы получали «Сталинское знамя». Эти газеты имели свой главной целью воодушевление солдат и офицеров и подержание у них высокого боевого духа.
Например, героями номера за 15 апреля 1945 года стали наши соседи из 126-го стрелкового корпуса 38-ой армии. В статье говорилось о сержанте Токатаеве, который, на мой взгляд, совершил подвиг, сравнимый разве только с подвигом библейского Давида. В газете сообщалось, что Токатаев, наводчик 76-мм орудия, имея 15 снарядов, подбил 13 танков в одном бою (В.Ш.: в наградном листе указано, что Токатаев подбил 9 танков и 4 бронетранспортера). Мне этот случай казался результатом фантастического везения, помноженного на ловкость и мастерство артиллериста. В статье были подробно описаны обстоятельства этого невероятного боя.
Как я и предполагал, у Токатаева была очень выгодная позиция для начала стрельбы – танки оказались к нему боком. И, конечно, такие подвиги – это почти всегда результат коллективных усилий. Но организовать людей тоже уметь надо. Например, в данном случае, у орудия осталось только двое (Токатаев и Кердань), и они вели огонь по танкам, а остальные номера расчёта отстреливались от наседавшей пехоты. Увидел я здесь и изрядную долю везения. Два танка успели выстрелить по орудию Токатаева, но оба промахнулись. А вот то, что началось потом, согласно описанию корреспондента, мне было хорошо понятно, это всегда мне напоминало дуэль со смертью, соревнование на скорость стрельбы.
Когда позиция была раскрыта, и уже совершены два неудачных выстрела, сразу несколько танков стали наводить свои дула на орудие Токатаева, а он определял, какой из них опаснее всего и стрелял именно в него.
Токатаев и Кердань клали по снаряду на танк. Только на «тигра», выскочившего прямо на них, им пришлось потратить три, так как этот вид танка, какой бы ты умелый и ловкий ни был, в лоб сразу не пробить.
13 танков в одном бою – это невероятно много для одного расчёта, это сродни мировым или олимпийским рекордам, если бы речь шла о спорте.
Токатаеву и Кердань были присвоены звания Героев Советского Союза. Это были настоящие герои. Мы с батарейцами долго обсуждали эту статью, я ставил им этот случай в пример.

Мы покинули Карпатские горы, продвигаясь вдоль границы и не раз пересекая её.
Однажды, когда мы оказались в каком-то польском селении, в батарее произошёл любопытный случай.
Был перерыв в боях. Мы стояли на хорошо оборудованных позициях, а немцы были совсем рядом. Нас разделяла нейтральная полоса.
У меня в батарее был один боец – Миша Найдёнов. Пройдоха, каких мало. За девчатами Миша аж трясся. Стоит бывало на посту и только в бинокль пялится, всё девок высматривает по дворам, по улицам. В этот раз его сильно привлекла нейтральная полоса. Он там заметил одну молодую польку.
На следующий день он уговорил одного солдата составить ему компанию и пойти в нейтральную полосу. Быстро нашли нужный дом, зашли внутрь. Их встретила молодая привлекательная селянка. Она что-то готовила у плиты. Миша спросил нет ли немцев. Она ответила, что нет. Тогда этот Найденов и говорит своему спутнику: «Ты пойди в следующий дом проверь, а я тут просмотрю потолки». Тот ушёл, но скоро вернулся. Поляки надавали ему еды почти полный вещмешок. Можно было возвращаться, однако, Миша не торопился. Он начал отнекиваться, говорить, что останется поужинать и тому подобное, в общем, отправлял своего спутника. Солдат постоял-постоял и ушёл обратно в расположение батареи.
Как рассказывал потом Найдёнов, только ушёл его товарищ, как полька накрыла стол, поставила горилку. Поужинали. Миша не удержался и полез целоваться. Она не сопротивлялась, и вечер у Найдёнова сложился наилучшим образом. Когда он уже засобирался, она ему говорит, чтоб приходил послезавтра. Миша поинтересовался почему. Она ответила, что вообще будет лучше, если он станет приходить через день. По причине того, что русский язык она знала, примерно также как, и Миша польский, деталей он не понял. Миша ушёл, однако, ещё по дороге назад решил, что завтра всё-таки пойдёт.
На следующий день, взяв ППШ и пару гранат, он отправился к польке. Подойдя к дому, он обратил внимание, что дверь приотворена. Миша заглянул внутрь и увидел прислонённый к стене немецкий автомат. Он потихоньку вошёл и поднял оружие. В комнате он увидел немецкого офицера и «свою» польку за тем же самым занятием, из-за которого и он здесь вчера задержался. Найдёнов направил на немца автомат и крикнул: «Хенде хох!». Немец вскочил, судорожно подтягивая штаны. В таком виде Миша и привёл «языка» в батарею.
А «язык» оказался очень ценным. У него мы выяснили, что их войска готовились к наступлению на наши позиции. Узнали, когда они собирались это сделать и какими силами. Вот так Миша Найдёнов отличился, как говорится, совместив приятное с полезным.

15 апреля 1945 г. войска 4-го Украинского фронта возобновили наступление. Они наносили главный удар правым крылом вдоль реки Одер, в направлении города Оломоуц. В этом районе действовали три армии: 60-ая, 38-ая и наша 1-ая гвардейская. Завязались тяжёлые бои. Лишь на четвёртый день враг был отброшен за Одер и Ольшу. Это позволило войскам двинуться на Моравска-Остраву.
Немцы придавали этому городу огромное значение. В тот период войны Моравско-Остравское промышленное производство во многом определяло жизнеспособность вермахта и судьбу всего рейха. Этот район защищала группа войск под командованием Фердинанда Шернера, одного из фанатично преданных Гитлеру военачальников. Он отличался железной волей и откровенной жестокостью в отношениях с подчинёнными, особенно если дело касалось выполнения важной стратегической задачи.
Моравско-Остравский район был очень хорошо укреплён. Здесь были поставлены железобетонные доты разных типов: пулемётно-артиллерийские, с 6-8 амбразурами, и пулемётные. Среди последних число амбразур было различным: встречались доты даже с одной, но редко более шести. Почти у всех укреплений было по 2-3 пулемётных колпака, возвышавшихся над землёй не более, чем на полметра. Полоса обороны состояла из 4-х линий укреплений. Все сооружения были хорошо замаскированы.
81-ая дивизия получила приказ о переходе в наступление на 20 апреля. Утром, после двадцатиминутной артподготовки, полки пошли в наступление. Когда до Моравска-Остравы оставалось не более 20-25 километров, каждый шаг давался кровью, редко бойцы преодолевали более 1-2 км в сутки.
В апреле 1945 года наша дивизия лишилась более чем 600 человек.
30 апреля начался штурм Моравска-Остравы. В течение дня войска 38-ой и 1-ой гвардейской армии освободили город. Эта войсковая операция была закончена. Главной целью становилась Прага.
В этот период времени произошло одно событие, которое никак не повлияло на ход Второй мировой войны, но, наверняка, запомнилось всем моим батарейцам на всю жизнь.
Несколько дней мы укрывались в одном особняке. Немцы били по нам с закрытых позиций так, что не высунуться. Помню, во дворе был большой искусственный водоём, в котором прежние хозяева разводили какую-то декоративную рыбу. Если я не ошибаюсь, это был карп. Так вот, фрицы били по двору, и попали в этот пруд. Рыба всплыла. Митя Шокур, мой ординарец, сильно рискуя, выловил несколько штук, и так мы вдоволь наелись рыбы.
Но это к слову. Рассказ мой совсем о другом.
Митя попал в армию из… Германии. Его туда угнали на работы, но он сбежал. Он рассказывал, как его преследовали собаки, как он бежал речкой, чтобы сбить их со следа, как добирался до наших и т.д.
В общем, я об этом слышал уже раз десять до того, как в одной из комнат особняка он обнаружил карту Германии и начал рассказывать мне всё это в очередной раз, тыкая в неё пальцем. Я хотел отмахнуться от него, но Митя, будто не слышал. «Вот сюда привезли…» «Вот здесь бежал…» «Собаки…» «Наши…». Я слушал его, слушал, а потом сказал: «Давай сюда эту карту, посмотрим».
Шокур снял карту со стены. За ней открылись несколько рядов неоштукатуренной кирпичной кладки. Подозрительно. Он начал простукивать их, и, действительно, мне тоже показалось, что за ними пустота. Тогда я ему сказал, чтобы принёс кирку.
Митя быстро вернулся с инструментом. Я сам решил поломать стену, а ординарцу сказал, чтоб ушёл на всякий случай, вдруг рванёт. Шокур ответил, что тогда мы погибнем вместе. Вот такая жизнь. На войне привыкаешь рисковать.
Я размахнулся, и от первого же удара несколько кирпичей провалились внутрь. Ещё через два-три удара в образовавшееся