пожечь свои дома и присоединиться к нам, отшельникам, - так что можно было не опасаться за сохранение тайны нашего поселения.
Впрочем, представители власти в последний раз появлялись в этом медвежьем углу еще в советское время. Здесь перестала работать почта, одновременно по непонятной причине отключили электричество, а единственная дорога, ведущая в райцентр, была заброшена. Вскоре она пришла в такое состояние, что ни пешему, ни конному нельзя было преодолеть её, поэтому крестьяне совершали пятидесятикилометровые походы в районный городок не чаще одного-двух раз в год, пользуясь обходными путями, и путешествие это занимало не менее недели.
Наш поселок был построен на месте бывшего раскольничьего скита знаменитым врачом Карлом Фридриховичем Штутгартом. В тяжелые годы гонений на генетику Карл Фридрихович бог весть каким образом оборудовал тут медицинский центр и достиг поразительных результатов в лечении многих наследственных заболеваний. Сын Карла Фридриховича – Иван Карлович – продолжил дело отца и после определенных жизненных потрясений переехал сюда на постоянное жительство вместе со своей молодой женой Эллис. Случилось так, что я помог Ивану Карловичу в некоторых сложных обстоятельствах, и он пригласил меня погостить в этом удивительном поселке, а если я захочу, то и остаться здесь навсегда.
Я воспользовался приглашением доктора и вот уже два года жил при медицинском центре Штутгартов. Стараясь быть полезным, я участвовал в хозяйственном обеспечении лесной клиники, существующей в автономном режиме. Надо сказать, что ныне покойный Карл Фридрихович великолепно обустроил хозяйство своего центра: здесь был коровник, свинарник, птицеферма, парник, а также обширный сад, в котором плодоносили необычные для Севера фруктовые деревья. Маленькая электростанция, работающая на торфе, подавала ток, котельная обеспечивала поселок теплом, а мощные электронасосы качали воду из артезианских скважин. Население поселковой общины состояло из врачей, обслуживающего персонала и пациентов, находящихся в клинике на излечении. Плата с больных не бралась, и вознаграждение работникам центра не выплачивалось, - медики трудились исключительно на добровольной основе, при этом все необходимое для жизни они получали в хозяйственной службе клиники, а питались в столовой или брали продукты на дом. Детей, появившихся на свет в поселке, по достижении семилетнего возраста отправляли учиться в областную школу-интернат, директором которой также был уроженец лесного центра.
Всё бы ничего, да перед клиникой вечно стояла денежная проблема: надо было закупать медикаменты, аппаратуру для научных исследований, промышленные товары, запасные части для механизмов и многое другое, без чего существование лесного поселения опустилось бы до первобытного уровня или вовсе стало бы невозможным. Некоторая часть расходов возмещалась за счет добровольных пожертвований тех врачей, которые прямо или косвенно были связаны с лесной больницей Штутгартов и внедряли её достижения в широкую медицинскую практику. Однако таких докторов, пользующихся безусловным доверием Ивана Карловича, было мало, и их взносы не могли облегчить финансового положения центра. Отсюда Ивану Карловичу постоянно приходилось ломать голову над тем, где бы изыскать средства для продолжения деятельности лечебницы.
Я заметил, что в последнее время он стал особенно рассеянным и задумчивым. Как-то прекрасным летним вечером, когда мы пили чай на веранде его крохотного домика, доктор пролил чашку себе на брюки.
- Ох, Иван Карлович, Иван Карлович! – с укоризной говорила мужу Эллис, вытирая полотенцем его штаны. – Какой ты неаккуратный! Пойди, переоденься, а эти брюки я потом застираю и высушу.
- Знаешь, он весь извелся, - шепнула она мне на правах старого друга, как только доктор ушел в комнату. – Даже ночью во сне что-то бормочет, - не дает ему покоя мысль, где бы деньги достать! Мне его очень жалко, а помочь ничем не могу.
- Да, положение нелегкое, - согласился я. - Я ведь тоже ничем помочь не могу. Всё, что у меня было, я давно отдал в общую кассу.
- Нет, в данном случае вы заблуждаетесь! Вот вы-то как раз и можете нам помочь! – раздался голос Ивана Карловича из соседней комнаты. – Извините меня за то, что я невольно подслушал ваш разговор, но я и сам собирался побеседовать с вами о том же.
- То есть, как я могу помочь? Это вы о чем? – спросил я.
Доктор, застегивая новые штаны, стремительно вошел на веранду и уселся напротив меня.
- Я вам объясню. Вы, кажется, состоите в дружеских отношениях с нашим отшельником?
- С Сергеем Степановичем?
- Других отшельников у нас нет.
- Если не считать нас самих… Да, я навещаю его. Мы рассуждаем о всякой всячине. Но он сильно сдал за последнее время. Помирать готовится старик.
- Он не пускает меня к себе, но мои коллеги говорят, что его состояние, действительно, критическое. Поэтому я к вам и обращаюсь.
Я вопросительно посмотрел на Ивана Карловича.
- Дело в том, что Сергей Степанович до того, как стать отшельником, был очень влиятельным и богатым человеком, - пояснил доктор. - Поселившись по соседству с нами, он внес значительную сумму денег на содержание нашего центра, а позже в разговоре со мной Сергей Степанович определенно сказал, что он намерен ещё кое-что передать клинике перед своей смертью. К сожалению, через некоторое время мы с ним крупно повздорили по одному принципиальному вопросу и с тех пор не общаемся. Характер у старика тяжелый, сами знаете, поэтому я боюсь, что он ничего не оставит теперь клинике, - тем более, что спорили мы с Сергеем Степановичем именно по поводу её дальнейшей деятельности. Одна надежда – на вас! Вы, похоже, нашли со стариком общий язык, поэтому я вас прошу, – поговорите с Сергеем Степановичем пока не поздно, скажите ему, что мы не сможем лечить людей, если не получим денег. Мы-то проживем как-нибудь, а больные? Что с ними будет? Объясните ему наше тяжелое положение; я уверен, что он прислушается к вашим словам; к тому же вы умеете убедить собеседника, я по себе знаю!
Я покачал головой:
- Боюсь, что вы преувеличиваете мое влияние на Сергея Степановича и мои дипломатические способности. Да, я часто хожу к нему, мы разговариваем с ним о том, о сём, но я бы не сказал, что у нас дружеские отношения. Слишком большая у нас разница в возрасте, чтобы мы были друзьями. А убедить его в чем-либо, вообще, крайне сложно! У него есть свои твердые представления о том, что такое хорошо, и что такое плохо, - и попробуйте-ка переубедить старика, да еще, когда он собрался умирать…
Иван Карлович схватил меня за пуговицу и горячо сказал:
- Прошу, умоляю вас, - побеседуйте с ним! Может быть, всё-таки получится! Я не вижу сейчас других источников по финансированию нашего центра. «Spes est ultumum adversarum rerum solatium», что означает «надежда – последнее утешение в несчастье».
- Постарайся, пожалуйста, - прибавила Эллис, глядя на меня своими обворожительными голубыми глазами.
- Хорошо, я попробую, - вздохнул я, сдаваясь на милость святого семейства, но вовсе не уверенный в успехе моего предприятия.
***
На следующий день, как только солнце стало клониться к закату, я пошел к Сергею Степановичу. Отшельник придерживался строгого режима, им самим для себя установленного, и никогда не отступал от него. С утра до вечера Сергей Степанович, невзирая на состояние своего здоровья, занимался поминутно расписанными работами по дому, огороду или по прилегающей лесной территории. Лишь после ужина старик позволял себе три часа праздности, которые он проводил в чтении книг, раздумьях или в беседах с людьми, пришедшими навестить его. Последних было немного: два-три раза в неделю Сергею Степановичу приносили еду из клиники Штутгарта, врачи осматривали его, когда он позволял им это сделать, да изредка приходили женщины из соседних деревень, считавшие нашего отшельника чуть ли не новым святым. Что касается меня, то я, пожалуй, был единственным, кто постоянно навещал старика, и с кем он подолгу разговаривал.
Жилище отшельника находилось в километре от Штутгартовского центра, у родника, бьющего из-под земли на пригорке среди могучих елей. Неизвестно кем и когда была построена тут крепкая изба на фундаменте из гранитных валунов, в которой и поселился Сергей Степанович, приехавший доживать оставшиеся годы в край своих пращуров. Почему он решил стать отшельником, - никто не знал. Даже мне, часто навещавшему его, старик не рассказывал о своей жизни. До разговора со Штутгартом, я и не подозревал, что Сергей Степанович был раньше богачом и занимал видное положение в обществе. «Как же мне вызвать его на откровенность и попросить о помощи, если старик не желает вспоминать свое прошлое? - думал я, направляясь к его избе. - Да и хорошо ли докучать ему просьбами, когда он болен и слаб?».
Мучимый сомнениями, я не заметил, как дошел до дома Сергея Степановича. Напившись воды из родника, я поднялся на высокое крыльцо и постучал в дверь.
- Войдите, – раздался слабый голос старика, и я взошел в избу. Отшельник лежал на широком топчане и молча смотрел на меня.
- Здравствуйте! Как ваше самочувствие? – спросил я.
- Не только, что дни, но и часы мои сочтены, - строго ответил он, и я стушевался от неуместности своего вопроса.
- Ты знаешь, что я раньше был богат? – тяжело дыша, сказал Сергей Степанович. – Так вот, - то, что у меня было, то что известно всем, - только ничтожная часть моего состояния. Ты видишь перед собой самого богатого человека на земле, и любой миллиардер – просто нищий по сравнению со мной. Не веришь? Думаешь, что это – бред умирающего?
Я пожал плечами:
- Если вы расскажете подробнее, мне будет легче поверить в ваши слова.
- Я и собираюсь это сделать. Слушай. Я – последний хранитель тайной сокровищницы русских царей. Да, не удивляйся, такая сокровищница существует, хотя о ней никто, точнее сказать, почти никто не знает. Первый вклад внес в неё Святой Благоверный князь Александр Невский. После разгрома рыцарей на Чудском озере князь Александр захватил казну магистра Тевтонского Ордена, а в ней был бесценный изумруд размером с кулак семилетнего ребенка. Этот изумруд крестоносцы вывезли из Иерусалима после Первого крестового похода. По преданью камень обладал магической силой и приносил удачу в бою, поэтому рыцари взяли его с собой, когда начали поход против русских. Александр повелел соорудить для хранения изумруда особый тайник в подвале княжеского терема в городе Переяславле, - так было положено начало сокровищнице. Перед своей последней поездкой в Орду, Александр, предчувствуя недоброе, передал сокровища своему младшему сыну Даниилу Московскому, ибо предвидел, что Москва станет в будущем столицей русского государства.
В дальнейшем все московские князья, а затем и первые русские цари вкладывали в сокровищницу самые дорогие самоцветы, обретенные ими по удачному стечению обстоятельств. Упомяну еще о двух драгоценных камнях, хранящихся там. Первый – бриллиант чистейшей воды, такой огромный, что он не умещается на ладони взрослого человека. Афанасий Никитин во время своего путешествия по Индии обнаружил его в одном заброшенном древнем храме и сумел перевезти
