существование, - она просто-таки разваливалась и в буквальном, и в переносном смысле слова. Скажу без ложной скромности я спас клинику; результат налицо - больница процветает. Еще раз повторю, - в этом моя и только моя заслуга: я спас клинику Штутгарта и оздоровил ее!
Кобылятский щелкнул пальцами и самодовольно подкрутил усы. На экранах показался великолепный остров с райскими деревьями и голубыми озерами; со скал низвергались водопады, и шум их сливался со свистом и щебетанием дивных птиц.
- А процветания вы добились с помощью нелегальной торговли донорскими органами? – ехидно поинтересовался я.
- В том числе, в том числе! Прошу заметить, - нелегальной, как вы изволили выразиться, только оттого, что наши законы в этой области несовершенны. Ну, а по сути, что здесь плохого, дорогой мой? Что плохого, спрашиваю я вас, если я беру у мертвых живое для живых? Не понимаю, почему такое благое дело не поставлено у нас на поток в масштабе всей страны.
На экране незамедлительно появился Кремль, и зазвучала музыка государственного гимна.
- Не кощунствуйте! – строго сказал я Кобылятскому. – Вы используете пересадку органов исключительно для личного обогащения.
На стенах тут же замерцали какие-то диаграммы и графики. Облик профессора переменился: Кобылятский преобразился в солидного господина, одетого в респектабельный дорогой костюм. Гладко выбритое толстое лицо этого господина имело серьезный, важный и несколько надменный вид. Тоном, не терпящим возражений, Кобылятский проговорил:
- Демагогия, помноженная на экономическую безграмотность! Бизнес, не имеющий потребительской пользы, обречен на разорение. Стабильные, постоянно растущие доходы от нашего предприятия доказывают, что производимый нами продукт необходим потребителю. Получаемая лично мною часть стоимости, извлекаемая после реализации товара, является компенсацией за интеллектуальные, физические и моральные затраты, понесенные мной в ходе создания и развития моего бизнеса. Значительный процент прибыли, приносимой моим предприятием, я, верный своему общественному долгу, отчисляю на благотворительные цели. Между прочим, ваш покровитель господин Обдиралов, организовавший и профинансировавший кампанию по дискредитации моей деятельности, имея значительно больший доход, чем я, переводит на благотворительные нужды несравнимо меньшие суммы.
- А ваша связь с террористами, а лаборатория в горах? – парировал я его выпад.
- Вы и про это узнали? Много же вы накопали! – удивился Кобылятский. – Хорошо, я объясню вам свою позицию. В принципе, я не обязан перед вами отчитываться, но вы мне симпатичны; хотелось бы надеяться, что вы из врага обратитесь в моего союзника.
На экранах виды древних храмов стали сменять друг друга, и восточная мелодия сопровождала эти картинки. Кобылятский был теперь загорелым бородатым человеком в защитной форме и в чалме.
- Дорогой мой, - мягко сказал он. – Я никогда не поддерживал террористов. Правда, я установил кое-какие отношения с определенными этническими и религиозными группами, действующими у нас в стране, но они не занимаются террором, хотя, не стану отрицать, среди их представителей есть, к сожалению, экстремисты. Вот, послушайте образчик рассуждений этих сорвиголов, я вам зачитаю: «Посмотрите на ваш мир, - он прогнил и смердит! Ваше общество превратилось в клоаку, наполненную мерзкими нечистотами пороков. Ваши женщины потеряли стыд, а мужчины – мужественность; ваши дети рождаются уродами! Вы смертельно больны и заражаете здоровых людей, поэтому мы взяли на себя тяжелую миссию по спасению человечества». Каково? Какая милая наивность, какая святая простота; они думают, что людей можно исправить, а человечество можно спасти!
Я общаюсь с ними, разумеется, не потому, что разделяю их взгляды. Нет, другие причины сближают меня с этими безумными идеалистами: будучи неглупым человеком, я понимаю, что будущее принадлежит тем этносам, к которым они относятся. Мы стоим на пороге новой этнической эры: господству евроамериканцев приходит конец. Новые народы идут им на смену; они многочисленны, активны, упорны. Посмотрите, - их все больше и больше, они везде, они уже стали хозяевами многого и имеют огромные богатства. Поэтому, думая о будущем своего бизнеса, я просто обязан вращаться в таких влиятельных и перспективных деловых кругах. Если понадобится, то я готов перенять их обычаи, выучить язык, одеваться на их манер. Пусть меня назовут Аль-Кобылийятом или бен Кобылденом, - лишь бы не оказаться на обочине определившегося пути.
- Видимо, убийство пленных с целью получения донорских органов является для вас чем-то вроде делового партнерства с вашими новыми друзьями? – спросил я Кобылятского.
- Вы ошибаетесь, если считаете меня инициатором этой мерзости, - обиделся профессор. – Я принципиальный противник убийства; в свое время я активно боролся за введение моратория на смертную казнь в России. Меня втянули в негодяйство с пленными помимо моей воли. Можете поверить, что я всячески стремился воспрепятствовать этому безобразию. Бесполезно! Со мной или без меня известная вам лаборатория всё равно была бы организована.
- Но свою долю от работы лаборатории вы не забываете получать? – продолжал издеваться я над ним.
- Эти деньги жгут мне руки! – воскликнул Кобылятский. – Я бы с удовольствием отказался от них, да нельзя, - кровная обида! Впрочем, мои доходы здесь невелики и не покрывают даже моих расходов на благотворительность. К тому же, я абсолютно убежден, что подобные чудовищные деяния - не что иное, как издержки роста новой цивилизации. Если вспомнить историю европейских народов, то мы найдем в ней еще большие злодейства… Повторяю, не считайте меня отцом зла, - я только следую правилам, установленным людьми.
- Хорошее оправдание, – сказал я.
- Это вы вынуждаете меня оправдываться, - возмутился профессор. - А в чем я виноват? Я зарабатываю деньги своим трудом, оказываю помощь больным, забочусь об инвалидах и малоимущих. Я – добропорядочный гражданин! Да, признаюсь, я люблю приятно провести время, так что в этом дурного?
Пока он это говорил, его облик снова изменился. Кобылятский превратился в вакханина, возлежащего у стола с яствами и винами. Пальцы профессора были унизаны бесценными перстнями, на умащенных кудрях его возлежал золотой венок. Я уже не понимал, новое ли это мое видение или опять голограмма.
- Утром встаю я с перины, пухом легчайшим набитой, - томно произнес он. – Встав, окунаюсь вначале в бассейн с теплой морскою водою, а после – в ванну с живительной влагой из гор. Освеженный купанием зову я раба; маслом меня благовонным он растирает, разогревает мне мышцы умелым движеньем. Облаченный в тончайшие ткани, к завтраку я направляюсь неспешно, лакомств изысканных аромат предвкушая. Много не ем: моря дары дарами полей дополняя, мясо и дичь оставляю на вечер, к пиру с друзьями готовясь.
День провожу я в праздных заботах: сад осмотрю свой, диковинных полный растений, чудных ландшафтов, приятных для глаза. В цветами овитой беседке слушаю я изреченья мудрых науки адептов; подношенья искусства жрецов благосклонно приемлю. Ума и таланта творенья золотом я поощряю, но в меру, рвенье богатством ослабить боясь…Наскучат мне музы, - гимнастикой их заменяю, дающей здоровье и силу.
Вечером в дом мой приедут избранные гости. Их я учту интересы: гурманов порадую блюдом редчайшим, азартом сердца игроков оживлю, для сластолюбцев устрою забавы Амура.
Ночью глубокой с друзьями расстанусь, и, утомленный часами веселья, спать я улягусь, довольный, беспечный, не зная тревог и волнений.
Кобылятский предстал, между тем, на экране в виде ковбоя. Взгляд его был зловещим, а рука лежала на кобуре пистолета.
- И вы хотите покуситься на мой образ жизни? – угрожающе спросил он. – Не получится! У меня есть средство, которое обезвредит вас.
Он расстегнул кобуру и достал оттуда шприц с какой-то прозрачной жидкостью.
- Не пугайтесь. Я не собираюсь вас убивать. Вы еще не поняли, что я – гуманист, и уважаю права человека? Умрет только ваше прежнее «я». Вы начнете жизнь сначала. Вы забудете прошлое; у вас будет другое имя и другая профессия. Мне нравится ваш склад ума, поэтому после вашего преображения, я, возможно, приму вас на работу, например, руководителем центра по связям с общественностью...
- Но прежде вы устроите мне пышные похороны, как в случае с Иваном Карловичем? – догадался я.
- Какой вы умница! Определенно возьму вас к себе на работу! Для того чтобы начать новую жизнь вы, естественно, должны расстаться со старой. В нашем городе столько людей гибнет под колесами автомашин или в несчастных случаях, что найти изуродованный невостребованный родственниками труп, подходящий под ваши антропометрические данные – пара пустяков!.. Бог мой, что я говорю! Мне понадобятся два трупа, а не один! Вашего друга Акима ждет та же участь, а после мнимой смерти из него получится отличный начальник моей личной службы безопасности. Ивану же Карловичу покойник-дублер не нужен, доктор формально давно уже мертв.
- Кстати, почему вы держали Штутгарта в плену, а не вкололи ему сразу ваше уникальное средство? – поинтересовался я.
Лицо Кобылятского озарилось белозубой улыбкой.
- Хороший вопрос! Позвольте задать встречный: не упоминал ли милейший доктор о некоем пристанище, где он мог бы провести остаток жизни? Не бойтесь, отвечайте прямо; клянусь, что Ивану Карловичу это никак не повредит!
- Ну, упоминал…
Профессор расхохотался.
- Ах, Иван Карлович! Я знал, что он обязательно проговорится! В этом-то убежище все дело. Я вам объясню; очень скоро вы все равно забудете то, о чем я вам сейчас расскажу. Отец Ивана Карловича – Карл Фридрихович – в годы гонений на генетику при Сталине устроил секретный исследовательский центр где-то на севере, в глухих лесах, чуть ли не в бывшем раскольничьем ските. По слухам, Карл Фридрихович добился потрясающих результатов в лечении некоторых врожденных заболеваний. Я провел обследование нескольких человек, которых он в свое время лечил, прочитал их истории болезней, - невероятно, просто невероятно! Все эти люди должны были умереть или, в лучшем случае, стать инвалидами, а они живы и здоровы! Даже современная медицина в подобных случаях была бы бессильна, а Карл Фридрихович уже более пятьдесяти лет назад излечивал больных, считающихся у нас безнадежными! Почему он позже, когда можно было заниматься генетикой, не обнародовал результаты своих открытий, - одному богу известно. Штутгарты, вообще, семья со странностями; я убежден, что Иван Карлович втайне тоже совершает чудесные исцеления, используя опыт своего отца.
Как вы понимаете, мне бы очень, очень хотелось ознакомиться с материалами, полученными Карлом Фридриховичем, и осмотреть исследовательский центр, в котором он работал. К сожалению, Ангелиночка не успела выведать у Ивана Карловича, где находится тот раскольничий скит. Однако я полагал, что, проведя некоторое время в горах, доктор сам расскажет о нем, - и тогда я осуществил бы мечту Ивана Карловича о тихой безмятежной жизни. Под именем Ивана Ивановича Иванова, например, он мирно жил бы в уютном чистом домике у моря,
