(Дорошенко) представлялся мне тогда человеком не очень умным — во всяком случае, в вопросах политики (которыми он должен был заниматься...), но «себе на уме», сдержанным и скрытным… Единственным пунктом, в котором Дорошенко ясно разбирался, был увы — вопрос о русско-украинских отношениях. Его отношение здесь было ясно совершенно, вопрос ставился им совершенно трезво и ясно, — и тем более, для меня например, все это было трагично. Для Дорошенко Россия (или Московия) была просто чужим государством, с которым недобрая судьба приказала пребывать в соседстве; вся русско-украинская проблема заключалась для Дорошенко (по крайней мере тогда) в том как отгородиться от России». Но опять же, как не чужда была Дорошенко и ему подобным Россия, но едва вылупившиеся из скорлуы, птенцы из под германской квочки, уже проявляли свой агрессивный характер и захлёбываясь слюной с вожделением посматривали на чужую, «отгороженную» территорию.
«Кстати, вспоминаю одну пошлую и отвратительную фразу, - пишет Зеньковский, - сказанную Ф. А. Лизогубом при обсуждении лукавого вопроса о русско-украинской границе. Беседа возникла в связи с докладом С. П. Шелухина, невообразимого дилетанта, размашистого политикана, ужасно храброго в своих претензиях (а он был представителем Украины в «мировой комиссии», где ему приходилось бороться с таким опытным и умным, хотя и циничным человеком, как Раковский [в то время представитель Советской России в Киеве Н.Г.]). Для Шелухина с его мегаломанией пределы Украины расширялись беспредельно, захватывали даже Орловскую губернию на северо-востоке, а уже об юго-востоке нечего и говорить. Д. И. Дорошенко тоже строил очень его увлекавший план «федерации» с Донской областью (Крым, конечно, весь инкорпорировался...). Было противно и стыдно слушать все это — когда фактически «Украиной» называлась территория немецкой оккупации. И вдруг — по поводу этнографических разногласий между русской и украинской комиссией, когда мы рассматривали карту, принесенную Шелухиным, когда из его доклада было ясно, действительно, что большевики оперируют с преувеличенными данными, Лизогуб вдруг вскричал: «нет, это невозможно, недопустимо! Мы все пойдем бороться с большевиками за наши границы...» Это было так фальшиво, так пусто — и так было стыдно слушать это... Мне вообще часто бывало стыдно в Совете Министров — как и что меня выручало в этих случаях, скажу дальше. Но и политические планы, и не знающая сомнений и колебаний мегаломания Дм. Ив. (Дорошенко) меня всегда раздражала…». Но только есть такая русская пословица: - «Не по Сеньке шапка», и захватнические планы Украиной российских территорий могли строить только люди, находящиеся в большой недружбе с собственной головой. Нет армии, нет единства в правительстве, добрая половина которого возле украинцев и рядом не стояли, при этом всех этих министров вмести с их гетманом, как мальчиков, мог построить любой немецкий полковник и даже офицер ниже рангом… - Летать не умеют, но орлы.
«Много видных гетманских сановников и представителей генералитета,- писал о создавшемся в Киеве положении генерал Дениенин, - присылали «с оказией» в добровольческую армию уверения в своей верности русской идее. А более экспансивные, не раз, быть может, авантюристы, неоднократно «испрашивали разрешение» устроить в Киеве «дворцовый переворот». Приезжал в штаб армии делегат даже от гетманского конвоя...».
Уже после убийства Эйхгорна в Киеве воцарилась паника, начались массовые аресты. Сам Киев, как и при правлении Центральной Рады, был отрезан от всей Украины и только доносившиеся всё лето глухие отзвуки далёкой артиллерийской конононады да всевозможые слухи говорили о том, что за городом очень даже не спокойно. В октябре, сменивший, распоряжавшегося на Украине, после смерти Эйхгорна, генерала Людендорфа генерал Тренер заявил: «Положение момента выдвигает сейчас перед Украиной задачи укрепления здоровых национальных устоев и привлечения народных кругов к участию в строительстве страны, как и в ее управлении. И здесь, как и в Германии, в состав правительства будут привлечены представители левых и демократических течений...».
Ещё летом, по требованию немцев, был освобождён из тюрьмы, арестованный в июле гетманом Петлюра, который вскоре и возглавит вооружённый антигетманский переворот. А гетман был вынужден привлекать в состав правительства абсолютно чуждых его идеологии украинских социалистов, и усиливает пресс украинизации. «Новый состав совета министров,— говорит премьер Лизогуб представителям печати 17 октября,— в области внешней и внутренней политики будет стремиться к более резкому выявлению национального лица украинской державы, отстаивая всеми силами самостоятельность и суверенность Украины». Но не смотря на такое заявление, уже в июле 1918 года, почти все украинские партии выступали против гетмана, и создали так называемый Украиинский национальный союз (УНС). Именно с этим антигетмановским УНС и пытается первое время наладить отношения гетман. Но, переговоры «гетманшафта» с «Союзом» успеха не имели. А 9 ноября в Берлине вспыхнула революция, и уже 11 ноября Германия подписала соглашение с союзниками о капитуляции.
«У гетмана войск было мало. – Вспоминает Полетика. - В надежде договориться с Радой, (с УНС) он запретил с самого начала в Киеве, куда сбегались со всех концов России офицеры старой царской армии, формирование Русской, то есть Добровольческой армии. Но уход немцев заставил его решиться на эту меру. Однако гетману офицеры уже не верили. Тогда гетман объявил поголовную мобилизацию всех лиц призывных возрастов от 15 до 35 лет, способных ходить и двигаться. Белые билеты отменялись. Коменданты домов отвечали своей головой за явку всех лиц призывного возраста, живших в доме. Приказ угрожал, что за сокрытие мужчин призывного возраста коменданты будут расстреляны. Мобилизация кончилась провалом. Призывники куда-то исчезли».
Попавший случайно в ряды таких призывников, советский писатель К. Паустовский, которого буквально за руку привёл на призывной пункт один из комендантов домов - позже вспоминал:
«Я показал офицеру свои документы и твердо сказал, что я, как гражданин Российской Советской Федерации, (он приехал незадолго до этого в Киев из Москвы Н.Г.) призыву в гетманскую армию не подлежу.
-- Какой сюрприз! -- сказал офицер и, гримасничая, поднял брови.-- Я просто очарован вашими словами. Если бы я знал, что вы соблаговолите явиться, то вызвал бы военный оркестр.
-- Ваши шуточки не имеют отношения к делу.
-- А что имеет? -- зловеще спросил офицер и встал. -- Может быть, вот это? Он сложил кукиш и поднес его к моему лицу. -- Дулю! -- сказал он.-- Дулю с маком стоит ваше советско-еврейское подданство. Мне начхать на него с высокого дерева.
-- Вы не смеете так говорить -- сказал я, стараясь быть спокойным.
-- Каждый тычет мне в глаза это «не смеете», -- грустно заметил офицер и сел.-- Хватит! Из уважения к вашему лиловому подданству я назначаю вас в сердюцкий полк. В гвардию самого пана гетмана. Благодарите бога. Документы останутся у меня. Следующий! (…)
Нас, мобилизованных, повели под конвоем в казармы на Демиевке… (…) Большинство мобилизованных состояло из «моторных хлопцев». Так называли в городе хулиганов и воров с отчаянных окраин -- Соломенки и Шулявки. То были отпетые и оголтелые парни. Они охотно шли в гетманскую армию. Было ясно, что она дотягивает последние дни, -- и «моторные хлопцы» лучше всех знали, что в предстоящей заварухе можно будет не возвращать оружия, свободно пограбить и погреть руки. Поэтому «моторные хлопцы» старались пока что не вызывать подозрений у начальства и, насколько могли, изображали старательных гетманских солдат. Полк назывался «Сердюцкий его светлости ясновельможного пана гетмана Павла Скоропадского полк». После первого же боя с петлюровцами этот полк (многие с оружием) разошёлся по домам.
В начале ноября киевские военные начальники заявили гетману, что войска их выходят из его подчинения, являясь поборниками общерусских интересов. В связи с сложившейся обстановкой чтобы хоть как-то обеспечить себя поддержкой военных Скоропадский вынужден был объявить себя приверженцем русской монархии и сторонником федерации и поспешил передать командование остатками своих войск очень популярному и уважаемому офицерами ещё с начала войны генералу от кавалерии Келлеру. Бывший сослуживец Келлера, будущий генерал и командующий кубанским белым казачеством, Андрей Шкуро так писал о своём командире: «Воин с головы до пят, богатырь двухметрового роста Федор Артурович Келлер в трудные моменты лично водил полки в атаку и был дважды ранен. Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования». Был он к тому же человеком очень порядочным, а поэтому честь для этого генерала была отнюдь не пустым словом: - «Мне казалось всегда отвратительным и достойным презрения, когда люди для личного блага, наживы или личной безопасности готовы менять свои убеждения…» - говорил он. Поэтому до самого конца он оставался убеждённым монархистом. Когда был получен текст присяги Временному правительству, Келлер отказался приводить к присяге корпус: - «Я христианин, и думаю, грешно менять присягу!».
Вот такому человеку решил доверить своё дело Скоропадский, и 5 ноября он издаёт приказ: «Ввиду чрезвычайных обстоятельств, общее командование всеми вооруженными силами, действующими на территории Украины, я вручаю генералу от кавалерии графу Келлеру на правах главнокомандующего армиями фронта, с предоставлением ему, сверх того, прав, определенных ст. 28 Положения о полевом управлении войск в военное время. Всю территорию Украины объявляю театром военных действий, а потому все гражданские власти Украины подчиняются ген. графу Келлеру».
«Лично очень храбрый, - пишет о Келлере в своей «Неизвращённой истории» А. Дикий, - политически — монархист и «единонеделимец», Келлер прежде всего произвел мобилизацию находившихся в Киеве офицеров. Несмотря на объявленный «расстрел в случае неявки в течение 24-х часов», из 15 - 20.000 офицеров, зарегистрированных в Киеве, явилось всего около 6.000, которые и были распределены в две «дружины», во главе формирования которых были генерал Кирпичев и полк. кн. Святополк-Мирский. Кроме того в подчинении Келлера была гетманская гвардия, «сердюцкая» дивизия около 5.000 бойцов, а также кадры разных, начавших только формироваться, частей, как гетманских, так и предназначавшихся для отправки в Доброармию (наприм. Ольвиопольского и Кинбурнского кавал. полков). Всего у Келлера было около 12 - 15.000 войска».
Но перед тем как вступить в должность главнокомандующего войсками гетмана Келлер принял приглашение генерала Деникина самостоятельно сформировать Северную группу Добровольческих войск в районе Пскова и Витебска. Уже по пути в Псков, он и получил предложение гетмана Скоропадского командовать
Но такой текст осилить нелегко. Как говаривал Солженицын, неподымный.
Вот бы выжимку страниц на 10.