История государства которого никогда не было.

1921 года он вел самостоятельную партизанскую борьбу против красных в Богучарском уезде. В начале мая 1921 года штаб Махно поручил Пархоменко войти в союз с повстанцами Антонова и возобновить боевые  действия в Воронежской губернии, но к июлю отряд был разбит красными. Тогда же, пережив брата Александра на полгода, был убит красными младший Пархоменко. «Благодаря» советским историкам, мы с вами незнаем и возможно никогда не узнаем о подвигах, совершенных такими героями гражданской войны, как дважды орденоносец комбриг Маслаков или младший Пархоменко – подвигах совершённых ими  даже в рядах Красной Армии, не говоря уже о Повстанческой Армии батьки Махно. Советская история не сохранила даже имени младшего Пархоменко, но благодаря именно таким командирам, имя Махно наводило страх на  разного цвета врагов этого подлинно народного вождя. А то, что Махно враги действительно боялись могут свидетельствовать хотя бы эти записи из дневника одного белого офицера, приведённые в книге Н.В. Герасименко:
«Но тогда, под Токмаком, - пишет офицер, - нас обложили по всем правилам. Грамотно обложили и стали выкуривать. Первый день еще можно было держаться: патронов хватало, да и у красных не было артиллерии. Но даже и без артиллерии прижали они нас крепко, головы поднять не давали, а к вечеру на горизонте, словно призраки из нашего недавнего прошлого, появились пулеметные тачанки. Тут началось нечто вроде легкой паники, кто-то первым брякнул «Упырь», и всем стало не по себе…
...Мы шли до Мелитополя шесть дней, шли на удивление спокойно, хотя во встречных селах пейзане злорадно обещали нам встречу с Упырем. Мы даже не отругивались, поскольку было действительно страшно: налети Упырь со своими тачанками, да еще в чистом поле, - мы бы и десяти минут не продержались.
Махно - это вам не красная чухна. Это людоед Божьей милостью и таврическую степь знает, как собственный карман. С ним только Яков Александрович умел справляться, да и то, имея за спиной, корпус полного состава».
Яков Александрович – белый генерал Слащов, действительно несколько раз наносил весьма ощутимые поражения махновцам. Но даже после громких побед над красными в Крыму, которые покрыли его такой славой, что даже когда «вешатель» Слащов в 1925 году, разругавшись с белой эмиграцией, вернулся в Россию, его не посмели расстрелять, и спившийся генерал, пристрастившийся ещё во время гражданской войны и к кокаину, преподавал в школе комсостава «Выстрел». Слащов, который в 27-м году Будённому в глаза заявил, что тот, как военачальник, бездарность - во время боёв с махновцами говорил: «Моя мечта – стать вторым Махно…». Да что там Слащов – сам Ленин о махновщине говорил: «Эта мелкобуржуазная контрреволюция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство…». «Фактически все крестьяне были махновцами и принимали участие в боях» - напишет в своей книге «Походы и кони» ещё один бывший белогвардеец, которому довелось воевать с Махно, С.И. Мамонтов.
Махно, вот кто, на самом деле в те годы представлял подлинную, народную Украину, а не политические кастраты - продажные  националы.  А потому и не удивительно, что гетман оказался правителем без народа: - «Ну где эти украинцы? Ну дайте их мне! – возмущался Скоропадский - Где они есть?» И после всего этого в 1919 году он в своих воспоминаниях ещё пишет: «Багато людей критикують мій крок і злим оком дивляться на возстановленя Гетьманства.   Зовсім зрозуміло, чому так відносяться до   цього   факту   вороги   української   державности. Оправдувати возстановленя і зміцненя державної української традиції не можуть ці, що хочуть, аби не було української держави.  Відповідати їм на роблені мені закиди — безцільно. Але тим, що звуть себе Українцями, мені хочеться поки що сказати лиш одно:  памятайте, що коли-б не було мого виступу, Німці, кілька тижнів пізніще, завели-б на Україні звичайне ґенерал-губернаторство.   Воно було-б оперте на загальних основах окупації і нічого спільного з українством воно, розуміється, не мало-б.   Тим самим не було-б Української Держави, яка реально появилась   на   світовій   арені   хоч   в   цьому   короткому  періоді Гетьманства».
У гетмна, очевидно была ещё и мания величия. Своё халуйское прислуживание германским оккупантам, он называет  созданием «Української Держави яка реально появилася». Она бы без его ложного украинства, без введения своим гетманством многих людей в заблуждение, появилась бы ещё раньше, благодаря подъёму русского народа на борьбу с грабительскими порядками окуантов. Да и не о державе, а тем боле не о тех  «що звуть себе Українцями», думал Скоропадский, когда немцы захватывали  Украину. Тогда Скоропадскому казалось, что теперь Украина будет под Германией всегда: «Хто-би сказав, - пишет он, - що ця блискуча німецька армія, під кермом прекрасних вождів, що з такою методичностю і швидкостю розгорталась по Україні, через 8 місяців повернеться в отару якихсь балакунів…». Никак не ожидал Скоропадский, что немцы проиграют, потому не «Державу» и не державную власть устанавливал на Украине гетман, а как точно выразился Царинный: «Правильнее называть эту власть «гетманшафт», потому что она опиралась исключительно на реальную силу германского гарнизона. Символом этого может служить такая мелочь: под той комнатой во втором этаже сгоревшего ныне киевского генерал-губернаторского дома, где помещался приемный кабинет гетмана, находилась в первом этаже комната германского караула, ежедневно наряжаемого для охраны особы гетмана; выходило так, что гетман буквально сидел на германских штыках». О том, как Скоропадского от украинцев, которых он ни где не мог найти в своей «Українськой Державі» охраняли немцы, вспоминал и Министр Исповеданий В. Зеньковский:  «Когда я подъехал к дворцу,- пишет министр «против своей воли», - меня поразила вооруженная его охрана (из немцев) с пулеметами наружу и в вестибюле».
 Всё, буквально всё было бутафорское, и «держава», и «запорожцы», и «гетман» с его неверием в силу своего народа и его преклонением перед немецким штыком. Бутафорским было и украинство гетмана, даже неумевшего говорить по-украински, а потому «…речи его, - как писал Потетика, - переводились на  украинский  язык,  но  когда  ему приходилось  читать их  «по  бумажке», «щирых  украинцев»  так коробило  его «украинское»  произношение,  что  они тряслись от негодования,  как трясется черт перед  крестом.  «Як  нагаем бье»  («точно  нагайкой  бьет»), - негодуя говорил известный украинский  поэт Мыкола Вороний, который перевел в 1919 г. «Интернационал» на украинский язык».
Кстати, несмотря на то, что при советской власти никакого запрета на мову не существовало,  скорее наоборот, было её навязывание, - многие наши «державні діячі», в основном и сегодня, отказываясь от родного им русского, а за годы советской власти эти «патриоты» так и не научившись украинскому языку, предпочитают  язык Скоропадского («як нагаем»). Вспомните хотя бы поздравления с экрана телевизора президента Л. Кучмы «з новым рыком» (с новым годом). В этом отношении наши «державні діячи» ни чем не отличаются от критикуемых ими большевиков с их песней-лозунгом «весь мир насилья мы разрушим до снования, а затем…». Эти варвары, разрушающие, ломающие и затаптывающие в грязь язык своих предков, своей матери - кроме «рыка» ничего лучшего и не придумают. Но если большевиков понять ещё как - то можно - они ломали старое в надежде построить что-то своё, новое. Тех же, кто уничтожает своё, чтобы воздвигнуть чужое, (ещё не факт, что это чужое лучше) понять сложно.
Уже от Скоропадского немцы требовали полной украинизации народа Украины. Особенно они стали настаивать в этом вопросе после покушения в Киеве на германского главнокомандующего генерала Эйхгорна, (30 июля 1918 г.) и всё более возрастающего революционного движения в самой Гериании.
«Когда немцы стали нажимать на Скоропадского, настаивая на создании левого кабинета с преобладанием националистических элементов, для меня стало совершенно ясно, что немцы, не чувствуя за собой силы удержать далее Украину в сфере своего исключительного влияния, возвращаются к общей своей политике разложения России» - писал украинский общественный деятель Могилянский в своих воспоминаниях. Но не смотря на все старания из Малороссии сделать вторую Галичину: «в той исторической стадии, в какой жило тогда население Украины, оно было более чем равнодушно ко всяким попыткам и затеям украинизации… Если еще нужно беспристрастное свидетельство полного провала идеи «украинизации» и «сепаратизма», - пишет далее Могилянский, - то следует обратиться к вполне надежному и беспристрастному свидетельству немцев, которые были заинтересованы углублением «украинизации» для успеха расчленения России. Через два месяца пребывания в Киеве немцы и австрийцы, занимавшие Одессу, посылали обстоятельный доклад в Берлин и Вену в совершенно тождественной редакции… доклад красноречиво доказывал, что существующее правительство не в состоянии водворить в стране необходимый порядок, что из украинизации практически ничего не выходит, ибо население стремится к русской школе, и всякий украинец, поступающий на службу, хотя бы сторожем на железную дорогу, стремится и говорить, и читать по-русски, а не по-украински».
Когда до Скоропадского начало доходить, что немцы в Украине явление временное и ненадёжное, он ясно и отчётливо стал осознавать, что в его «реальній Українсській Державі» ему опереться ненакого, что «…шлях (который он выбрал и который) вів до України… до ідеї української державности» привёл его к пропасти. Тогда только гетман вспомнил, что он всё же русский офицер и стал всячески пытаться наладить отношения с Деникиным, который в своих воспоминаниях по этому поводу пишет:
«До конца сентября гетман не делал никаких шагов для сближения. Только с изменением положения центральных держав 9 и 11 октября н. ст. гетман при посредстве своего адъютанта гр. Олсуфьева устроил встречу с представителем Киевского добровольческого центра, полк. Неймирком, причем уверял последнего в своей русской ориентации, в необходимости личины самостийности, как «единственной оппозиции большевизму» и в расположении своем к добровольческой армии. Неймирок не получил никаких указаний от моего штаба и вел беседу от себя лично. В начале октября в Екатеринодар приехал Шидловский и от имени гетмана предложил помощь оружием и снаряжением…».
«Такой же двойственностью отличалась политика украинского правительства, -пишет далее Деникин, - (…) Вдохновитель и правая рука гетмана, Игорь Кистяковский, в конце 1917 года был приверженцем Корнилова и добровольческой армии, весною 1918 года — самостийником и германофилом, в октябре, когда немцы потребовали его удаления с поста,— федералистом и германофобом; а в ноябре... централистом и антантофилом...». Хотя, как известно, были в правительстве гетмана и такие как Дорошенко, который единственным врагом всего украинского счиал Россию и о котором протопресвитер Зеньковский вспоминал: - «Но я помню хорошо, что Д. И.