История государства которого никогда не было.

примкнула шляхта, среди которой были даже поляки,  некоторые из которых, как например польский шляхтич Морозовицкий (батько Морозенко) стали даже народными героями. Поэтому я не вижу причины не верить служившему, как раз в то время, в гетмановской канцелярии казацкому летописцу Самуилу Величко который знал, что именно Мазепа «…замисливши як підступник якісь хитрощі супроти своїх государів, дозволив йому (Петрику) при особливій своїй таємній інформації від’їхати з Полтави до Запорозької Січі, а звідти до Криму і почати те, про що була дана йому від гетьмана словесна наука». О прямом участии гетмана в попытке поднять запорожье намекал и сам Петрик, о тайных письмах гетмана к Петрику свидетельствовал в Сечи и прикованный за воровство к пушке казак, который неизвестно кем был освобождён и бежал. И даже А. Оглоблин, которого трудно заподозрить в негативном отношении к Мазепе писал что «…сам гетман Мазепа сочувствовал этой акции Петрика, а возможно, что даже Мазепа и поручил Петрику эту миссию…». И хоть поднять Сечь в тот раз не получилось, но недоверие и отчасти даже ненависть запорожцев к Москве, гетману посеять всё же удалось. Когда же молодой император направил всю свою кипучую энергию на выход России к берегам южных морей, и решил завладеть Азовом, Мазепа, наконец, начал понимать, что его идея (вновь воссоединить Гетманщину с Речью Посполитой) – чистая фикция. Ближе познакомившсь с Петром I во время военных кампаний 1695 – 1696 годов гетман понял и то, что с новым государем играть в прятки очень рискованно, а  когда в 1698 году Молдавия и Валахия признали верховенство московского царя, Мазепа окончательно решает в корне изменить свою политику. С этого времени Мазепа становится самым преданным и искренним сподвижником и соратником Петра и его реформ. Вскоре он оказывается одним из самых почитаемых людей из окружения молодого царя и другом канцлера Ф. А. Головина, который о гетмане писал: - «Против гетманских писем много я ему ответствовать буду и за крепость ево от себя благодарить». Царь настолько проникся доверием к умному, обладающему тонким юмором и, как опытный придворный, умеющему не менее тонко и не навязчиво льстить Мазепе, что практически во всех вопросах касающихся Малороссии полагался исключительно на гетмана. Не смотря на то, что Мазепа, чуть ли ни по-каждому самому мелочному вопросу, всегда обращался к Москве (что бы лишний раз показать свою преданность), он почти не сомневался, что в царском  ответе будет написано: - «СдЪлать гетману по собственному разсмотрЪнию, по тамошнему дЪлу какъ-бы лучше и пристойнЪе всё дело вышло», а старшина даже шутила, что государь «…не поверил бы и ангелу, если бы тот донес о злоупотреблениях гетмана». С  решением, верно служить российскому императору, изменил Мазепа и свой взгляд относительно Палия. В период с 1690 по 1694 годы войска Гетманщины, как уже отмечалось, совместно с казаками фастовского полковника Палия совершили не один удачный поход на иноверцев и почти всегда главным героем этих походов был Палий. Будучи в Константинополе (Стамбуле) известный нам поп Иван Лукъянов даже слышал от турецких солдат такое признание: - «У нас де про него страшно грозная слава, да мы де никого не боимся, что его…». Стал опасаться его и гетман Мазепа, и если раньше он был горячим противником переведения Палия на левую сторону Днепра, то теперь, становится не менее горячим сторонником его просьб и постоянным протеже фастовского полковника перед московским правительством. Казалось даже что они стали друзьями. Но надо знать Мазепу, и все иллюзии на счёт дружеских чувств гетмана к фастовскому полковнику исчезнут как мираж.
С тех пор как Мазепа убедил Москву в нецелесообразности переведения полка Палия на Левобережье (хотя другие полковники делали это, как мы видели, ранее не единожды) прошло не так уж много времени но…. За это время Палий стал, в отличие от Мазепы славным полководцем. Если все его боевые операции заканчивались успехом, то о Мазепе этого не скажешь, и затеянные им походы бывало, заканчивались полным провалом. Так, например в 1694 году Мазепа отправил в поход против татар к рекам Кальмиус и Берда казаков и конных компанейцев, всего 10000 человек. Но, перейдя Орель и Самару, казачье войско целыми толпами стало возвращаться назад, оправдываясь тем, что наступила пора жатвенных и сенокосных работ. Подобные случаи случались и во время «Северной войны». Естественно авторитету Мазепы, как полководцу, был нанесёт серьёзный урон. Многие казаки, как на левом, так и на правом берегу Днепра гетманом хотели видеть не Мазепу, а славного фастовского полковника. Дважды приглашали его запорожцы стать кошевым и даже грозились посадить его гетманом. Сегодня те, кто поют славу Мазепе и стараются скрыть его подлую натуру, машинально стремятся унизить и его антиподов, которым, прежде всего, являлся в те годы Палий. Так например Сергей Павленко, автор книги «Иван Мазепа» выводя на первый план тогочастной Украины фигуру Мазепы и затеняя Палия, пишет, что «…загравання з селянством та козаками, запровадження на підлеглій території невисокого й нерегулярного податкового збору, відкрите гоніння на польське панство сприяло зростанню його (Палия) авторитету». Далее, ни словом не обмолвившись о ратных подвигах фастовского полковника, он пишет: - «На початку 1703 р. Посол Петра I  Iван Паткуль мав зустріч з бунтівним полковником і вів з ним переговори. Перше їого враження про співрозмовника досить промовисте: «Палій, - за його донесенням – людина бездарна, яка нездатна навіть мислити, вдень і вночі п’яний, з ним не варто мати ніяких зносин». Усиливает негативный образ фастовского полковника  автор отпиской Мазепы, написанной не за долго до ареста Палия, где гетман сообщает, что Палий «…уже 4 недели как в обозе при мне находится и постоянно пьян и день и ночь: ни разу я его не видел трезвого…». Естественно, после такой характеристики каждый, кто плохо знаком с историей украинского народа скажет: - «И об этом алкаше на Украине песни слагали? Конечно, Мазепа, хоть он в своё время песен и не заслужил, но смотрится гораздо симпатичнее этого пьяницы». Ни чего не скажешь, вероятно, действительно, был за народным героем такой грех, как любовь к «зелёному змию». Но, наверное, частенько хитрый полковник и просто притворялся таковым, хотя бы в тех же переговорах , что бы прикинувшись пьяным, оттянуть время и всё хорошенько обдумать. Ведь не напрасно тот же Сергей Павленко писал, что «…у донесенні інформатора із Львова польській владі зазначалося, що полковник «гультяй, злий і пьниця» але «людина здібна і кмітлива». Ведь будь он таковым, как его показывает Павленко, он вряд ли смог бы так тонко и дипломатично маневрировать между враждующими польскими шляхетскими группировками и отдельными магнатами, используя их вражду с корыстью для себя. Кроме всего этого, он был ещё и отличным администратором и хозяйственником. О чём свидетельствует всё тот же Иван Лукьянов, который, возвращаясь через два года домой, не узнал «Палиивщину» и восхищался многочисленностью, военной ловкостью, богатством убранства и вооружения Палиевых казаков, и рассказывает, как об одном из самых приятных воспоминаний, о гостеприимном приеме, оказанном в Паволочи проезжим московским купцам в отсутствие Палия, его женою. А сам Палий уже давно передумал покидать Правобережье и писал: - «Жаль мнЪ сильно разставаться сЪ этимъ мЪстомъ не только потому, что тамъ много домостройства моего, просторное поле хлЪбом засЪяно, но и потому, что я взял это мЪсто пустое и населилъ его, не польскими подданными, но отъ рЪки ДнЪпра, частію изъ войска запорожского, частію изъ волохов, церкви божіи украшенныя устроил, чего непригоже покинуть». Да к тому же Павленко наверное не дочитал о том, к какому выводу после нескольких дней пребывания у Палия пришёл Иван Паткуль. А тот, уже через несколько дней после первого впечатления от встречи с казацким полковником в корне изменил своё первоначальное мнение и писал о нём же, буквально следующее: - «Клянусь, это единственный человек, который в это время мог бы еще оживить упадшие силы Речи Посполитой». Так что вот такой вот, совершенно не похожий на Мазепу, но ничуть не уступающий ему по колориту, а по моральны и человеческим качествам даже стоящий на несколько порядков выше его, истинный герой и пример для подражания жил когда-то на Украине. К сожалению его даже не включили в состав для голосования 100 великих украинцев. На Украине сегодня такие герои не в моде. Вот Мазепа – дело другое. Так вот, Мазепа очень сильно побаивался авторитета Палия и потому, как это не покажется на первый взгляд странно, начал всеми силами способствовать его переходу под протекторат России. Ведь как самостоятельный руководитель с его размахом хозяйственника и талантом полководца он, в конце концов, чем чёрт не шутит, мог приглянуться и московскому правительству, и тогда будут ли так благосклонны к нему в Москве, да и не только в Москве. Свою братию которая, как явствует из его же стихоизлияний: «Еден живет на поганы…. Другій Ляхам за грош служит…. Третій Москві юж голдует и ей вірне услугует…» он ведь тоже знал не понаслышке, а потому не здорово доверял даже самым проверенным из них. Поэтому он и стремился принять Палия под свою булаву. Ведь будь Палий под ним, он мог с ним сделать что угодно. Пользуясь неограниченным доверием Петра, он мигом расправился бы со своим соперником. Что кстати он и не замедлил сделать стоило ему в 1704 году принять командование над казаками на обоих берегах Днепра. Хочу сразу заметить, что тогда в голове Мазепы даже и мысли не было об объединении земель Украины. Ему нужно было достать, дотянуться до своего врага, в котором он видел явную угрозу своему уже пригретому местечку гетмана. Сперва Мазепа, добиваясь того чтоб царь отдал Палия под гетмановский регемент, пугал московское правительство тем, что Палий уйдёт к запорожцам и вместе с ними  переметнётся «к басурманской стороне». Так что, как он выразился: «Лучше малую искру загасить, чем большой огонь тушить»  Но стоило ему заполучить Палия к себе, как посыпались  на него доносы и обвинения в том что он сотрудничает с поляками, что посматривает в сторону шведского короля и т.д., и т. п., и уже в конце марта Мазепа писал Головину, что он хочет «…Ъхать в Кіев, жебы ПалЪя звабивши з БЪлой Церкви албо в руцЪ его взяти, албо в первое против поляков недоброхотство повернути». А далее объясняет: - «Бо если так з ПалЪем не поступити, то скорЪй Малороссійскому краю вящшаго зла от его сподЪватися, нежели от заграничных непріятелей, як чрез готовый и способный инструмент як на Запорожьи, так и тут на УкраинЪ свое злое намЪреніе снадно будет полякам исполнити, маючи себЪ готовое пристанище в ПалЪевой нынЪшней державЪ». А под конец просит у Головина совета: - «Если теды уваблю его, ПалЪя, з подручными его до себе в Кіев и прійму в свои руки преже имененнаго совершеннаго царскаго указа, его оковавши за караулом отослати в Батурин, чи инак з ним поступити?» «Инак» он, конечно, не поступил, и уже летом 1704 года Палей был предательски схвачен Мазепой и, просидев