взглядам и вкусам, притом появился бы незаметно, как бы между прочим, тогда можно было бы подумать, но и то…
- Но и то… - передразнила меня Аня. - А вот Катя от большой кухни отказалась, от громадной квартиры, от полного достатка, лишь бы быть вместе с Михаилом.
- И его котом, - напомнила я.
- И ведь эту квартиру не надо убирать, - продолжала Аня. - Обычно, когда речь заходит о таких вот площадях, то в голову сразу лезет мысль: «А как всё это держать в порядке?» Тут же представляешь, как всё свободное время проводишь с тряпками, щётками и пылесосом. А у Петра наверняка есть уборщица.
- Это точно, - согласилась я. - И хорошая уборщица, потому что такой человек, как он, не станет церемонится и быстро укажет ленивой женщине на дверь.
- Юля его, наверное, устроила бы, - решила Аня. - Хорошо убирает. Ни пылинки, ни соринки, правда, я не особо приглядываюсь.
- Если бы оставалась грязь или какая-нибудь не подобранная бумажка, то ты бы сразу заметила.
Слово «бумажка», которое я же и произнесла, стало навязчиво вертеться в мозгу, словно с ним было связано какое-то воспоминание. Где-то я слышала или читала о какой-то бумажке, а может, видела её. Неприятное чувство, когда не знаешь, о чём хочешь вспомнить. Можно даже сказать, что я не хотела вспоминать о какой-то никчёмной бумажке, но воспоминание само пробивалось сквозь толщи каждодневных впечатлений разного рода.
- Аня, мы с тобой не говорили ни о какой бумажке? - спросила я.
- Да почти каждый день. Как раскинешь свой «голландский натюрморт», да обложишься бумажками, да начнёшь их перетасовывать…
- Не то, - оборвала я её.
- Списки разные составляли на бумажках. Как сейчас помню: «Жив», «Мёртв», «Кем убит». Теперь-то об этом думать не надо, бояться некого и незачем, но как вспомнишь, какой насыщенной жизнью мы жили, как обсуждали каждое слово, которое можно было бы отнести к нашим тайнам, то начинаешь жалеть, что всё это закончилось слишком рано. Мы с тобой уже говорили об этом.
- И ещё не раз будем говорить, - предположила я.
- Ещё бы! Такая была интрига! А что сейчас? Тишина и покой. Серые будни.
- А я убеждена, что, несмотря на тишину и покой, а тем более, серые будни, ты не решишься одна подняться даже на второй этаж, я уж не говорю о чердаке.
Аня благоразумно промолчала.
- Вот то-то. Поменьше говори о серых буднях, тишине и покое.
- А ты не каркай, - попросила Аня. - Конечно, в нас ещё живёт прежний страх. Это уже привычка. Потом мы перестанем опасаться каждого шороха, а пока мы ещё не можем освободиться от прежних страхов.
И вдруг нам стало так тревожно и неуютно в этом большом пустом доме, что, не сговариваясь, мы встали и вышли в сад.
- Посидим, позагораем, - сказала Аня. - Уже недолго осталось.
- Да, - согласилась я. - Надо напоследок насладиться.
- А чего тебе наслаждаться напоследок? - спросила моя подруга. - У тебя есть дача. Ты туда поедешь и будешь точно так же лежать в шезлонге под каким-нибудь розовым кустом.
- Под розовым кустом вообще не полежишь, потому как он невысок, а у меня под ним, тем более, не полежишь, потому что у меня его нет. Под яблоней полежать можно. Но любоваться придётся на сорняки, потому что цветы растут только вдоль дорожки, а там слишком жарко, потому что нет тени. Ни мне, ни родителям не доставляет удовольствие работа на земле, а приезжаем мы туда поздно, когда уже бессмысленно что-то сажать.
- Ты работаешь, я понимаю. Но можно ездить туда на выходные.
- У меня выходные разбиты, - сказала я. - Воскресенье и четверг. А ехать ради одного дня - только накапливать усталость.
- А родители? - не унималась Аня. - Я раньше не думала, какая это прелесть - дача, а теперь удивляюсь, почему ты не используешь как следует свою.
- И наши годы уже немолодые, а годы родителей так просто старые, - напомнила я. - Не думай, что копать землю очень легко. Наоборот, я счастлива, что родители этим почти не занимаются. Содержать участок в идеальном порядке им уже не по возрасту. Михал Михалыч любит это дело, поэтому и работает с удовольствием, а так как у него всё давно обработано, то ему нетрудно поддерживать порядок. Но начинать всё с самого начала… Ты не представляешь, какой это гигантский труд! Моя бабушка была просто влюблена в этот участок и так его холила и лелеяла, что он был образцовым. Хуже всего, что она всё старалась сделать сама. Знаешь, этакая гордость перед самой собой, что она одна способна поддерживать такое великолепие. И цветы у неё были красивые, и сад-огород. Самое интересное, что всё приживалось и процветало. Мы, мои родители в основном, убеждали её меньше сажать, но она - ни в какую. И что же? Умерла прямо на участке. Как говорится, скоропостижно скончалась. Нет, городскому жителю надо с очень большой осторожностью подходить к возне с землёй. Работа у нас сидячая, не требующая физического напряжения, мы нетренированны. Сидим себе большую часть года неподвижно, а потом вдруг начнём совершать сельскохозяйственные подвиги. Вот тут-то он и подкрадётся.
- Кто?
- Инфаркт. Или инсульт.
- Да, не хочу дачу, - сказала Аня. - Я временами подумывала о ней, но ты рассказывала, что надо поддерживать дом, заборы и так далее, и я сразу же переставала её хотеть. А вот пожила у Марины…
- Притом, только отдыхая… - в тон ей протянула я. - Всего лишь любуясь на работу Михал Михалыча…
- Вот именно, - согласилась она. - Он с таким вкусом всё делает, что кажется, что это очень просто.
- А ты попроси его, чтобы он дал тебе что-нибудь вскопать, - предложила я. - Кто знает, может тебе понравится. Обнаружишь у себя скрытый талант садовода.
- Нет, не хочу, - засмеялась Аня.
Было странно лежать в шезлонгах, полузакрыв глаза, и никого не выслеживать, ничего не обдумывать. После усиленной работы воображения, нынешняя наша расслабленность была не только непривычной, но даже казалась неестественной. Когда я работала и училась в вечернем институте, готовилась к сессиям, сдавала экзамены, потом защищала диплом, а попутно читала, ходила в театры, в кино, в гости, на концерты, жизнь была динамичной, до минуты заполненный разными делами. Дни казались длинными, ёмкими. И вдруг после защиты диплома выяснилось, что огромная часть нагрузки исчезла, мне не надо по вечерам бежать на учёбу, не надо вникать в конспекты, учить, решать, чертить. Я могла позволить себе читать несколько лишних часов в день, рисовать, а я неплохо рисовала. И я до сих пор отчётливо помню то своё состояние. Я имела полное право на отдых, не должна была сидеть над тетрадями, а я никак не могла освободиться от прежнего напряжения. Всё мне казалось, что я обязана что-то делать, а не сидеть просто так. Я даже испытывала чувство неловкости, словно я отлыниваю от дела. Вот и сейчас у меня было сходное чувство. Будто куда-то спешила, а не добежав до нужного места, остановилась в полной растерянности, потому что выяснилось, что мне туда уже не нужно.
- Может, устроить слежку хотя бы за Таней? - предложила я в шутку.
Когда твои мысли заняты только одним предметом, то часто кажется странным, что другой человек не сразу соображает, что ты имеешь в виду. Впрочем, понять мою подругу было легко: она, оказывается, спала, а я нечаянно её разбудила.
- Зачем это тебе? - удивилась она.
- Скучно, - пояснила я. - Прежде нас призрак развлекал, а теперь и его не стало.
- Зачем разбудила? - проворчала Аня и вновь заснула.
«Бумажка, - вдруг вновь подумала я. - Что за бумажка? Почему она мне опять вспомнилась?»
Я сидела, разглядывая крыльцо у дома. Удобное крыльцо, как всё у Марины. У нас тоже было удобное крыльцо, но оно за сорок пять лет немного подгнило снизу, а когда мы меняли фундамент, то попросили рабочих сколотить новое крыльцо. Оно было прочным, хотя и не рассчитано на сорок пять лет службы, однако ступеньки сделали слишком крутыми.
«Юля приходит убирать, - лезли мне в голову самые несуразные мысли. - Был бы её работой доволен «партнёр»?»
Почему меня это заинтересовало? Какое мне, в сущности, дело до того, будет чем-то или кем-то доволен этот не слишком приятный мне человек? Юля у него не работает. По какой причине я продолжала об этом думать? И при чём здесь какая-то бумажка?
Мысли сами собой вяло копошились в мозгу, пока не выстроились в такую картину: я стою в спальне с пакетиком семян в руках и слышу не то шорох, не то шипение. Вот я испуганно озираюсь, даже опускаюсь на пол, чтобы посмотреть, не заползла ли под кровать или ещё куда змея. Никакой змеи я не нахожу, а под столиком у кровати лежит маленькая бумажка.
«Господи! - мысленно взвыла я. - И из-за вот этого нелепого эпизода я ломала себе голову? Именно с ним у меня ассоциировалось слово «бумажка»? Но с какого бока сюда затесалась Юля?»
До чего непостижимо устроен мозг человеческий! От нашего с Аней разговора о хорошей работе Юли он перешёл на бумажку лишь для того, чтобы вновь вернуться к приходящей уборщице. Мне осталось только подождать, когда мы с Аней поднимемся в спальню, заглянуть под столик и посмотреть, лежит ли там бумажка. Если лежит, то Юле у «партнёра» или хозяина его типа не приработаться. Хорошо, что Сергей предоставил ведение хозяйства целиком Марине и не вмешивался в такие мелочи, как работа уборщицы. Девушка мне нравилась, и мне бы не хотелось, чтобы у неё были неприятности.
Я поймала себя на мысли, что я словно заранее убеждена, что бумажка лежит под столиком, и почему-то говорю о неприятностях, которые могут ожидать Юлю, словно Сергей жив. Наверное, полусонное сознание всё ещё не могло освободиться от размышлений о погибшем хозяине этого дома. Неприятный был человек. Сразу вспомнился разговор Михал Михалыча и Юли, до позавчерашнего дня казавшийся таинственным и подозрительным. Девушка жаловалась, что Сергей к ней приставал, говорила, что только после его смерти она чувствует себя спокойно. О покойниках принято говорить только хорошо или вообще не говорить. А куда денешь воспоминания? Поневоле помянешь его недобрым словом, когда убираешь в доме и припомнишь, как ещё недавно вздрагивала и прислушивалась, не идёт ли он и успеешь ли убежать. Поганый был человек, а лучше сказать про него словами Островского, которые недавно привела Аня: «Злокачественный мужчина».
Я поняла, что почти сплю, но уже почти перестав улавливать связь между отдельными эпизодами здешней жизни, я всё-таки успела уловить, что чем-то недовольна, не удовлетворена каким-то объяснением или, наоборот, отсутствием объяснения. Что-то я видела? А видела ли я что-нибудь?
- Девочки, пойдёмте пить чай, - разбудил нас с Аней голос Кати. - Умираю, как хочу чаю!
Мы выбрались из шезлонгов и пошли в дом.
- Как прогулка? - спросила я.
- Восхитительно! Михаил уже составил график наших встреч в Москве. Он говорит, что летом мы должны видеться хотя бы два раза в неделю, а осенью, в Москве, естественно, чаще.
- Молодец! - одобрила Аня его намерение. - Берёт быка за рога. Наверное, боится, что, если предоставит тебя самой себе хотя бы на месяц, тебя тут же уведёт или Пётр, или кто-нибудь ещё. И распланировал он встречи только на лето и осень, потому что к зиме уже будет ваша свадьба. А вот Николю даже в голову не приходит сводить нас куда-нибудь в Москве. В одном городе живём, казалось бы, можно встречаться хоть раз в два-три месяца. Сводил бы нас куда-нибудь в парк или на выставку. Одна я никуда не выберусь, да и Мила тоже, а
С уважением, Андрей.