Которого я уповаю!» Он избавит тебя
От сети ловца, от гибельной язвы,
Перьями своими осенит тебя, и под крыльями Его
Будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его.
Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днём,
Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя;
Но к тебе не приблизится:
Только смотреть будешь очами своими
И видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: «Господь – упование моё»;
Всевышнего избрал ты прибежищем твоим;
Не приключится тебе зло,
И язва не приблизится к жилищу твоему;
Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе –
Охранять тебя на всех путях твоих:
На руках понесут тебя, да преткнёшься о камень ногою твоею;
На аспида и василиска наступишь;
Попирать будешь льва и дракона.
«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его;
Защищу его, потому что он познал имя Моё.
Воззовёт ко Мне, и услышу его;
С ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его,
Долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Моё».
«Заключительная часть концерта учащихся Пинского музыкального училища подходила к концу.
Зрители довольны услышанным, от увиденного в восторге, ждут заключительный номер. Лучший учащийся духового отделения на восстановленной по рисункам и сохранившимся старым описаниям древней славянской дуде – уздре – исполнял народные мелодии России, Украины и Белоруссии.
В программках для ознакомления приведено точное описание уздры: сложносоставной духовой инструмент, не имевший в древнем мире аналогов; изготавливался из расщепленных ветвей бузины. Между тонкими щепами бузины вклеивали тонкие пластины северной сосны и ели. Венец творения уздры мундштук более сложный по составу. Помимо пластин сосны и ели в его разрезы вклеивались лучины берёзы, вишни, ореха и кедра.
Эта многосоставная структура корпуса уздры и позволяла уздрину – исполнителю мелодий извлекать из неё поистине неземные звуки. В её голосе можно услышать звуки флейты, глиняных свистулек, жалейки, волынки, дудука и зурны.
Пинское музыкальное училище единственное в Союзе, где на базе собственной производственной лаборатории восстановили, казалось бы, навсегда потерянный инструмент.
Юноша, одетый в длинный серый балахон, исполнял указанную в программке древнюю славянскую мелодию: заманчивую, интригующую, простую на восприятие и очень запоминающуюся. В паузах, длящихся такт, полтакта, как контраст уздре вступали альты, ударные или клавишные. Всё это гармонизировало мелодию; зрители в зале понемногу впадали в транс.
- Яш, - шепнула Яна на ухо, - пойдём!
- Давай дослушаем, мне нравится.
- Мне тоже. – И настоятельно. – Яша, пойдём!
- Когда ещё выпадет возможность послушать этот инструмент?
- Время будет.
-Уверена? – строго спросил Яша.
- Как в том, что завтра понедельник.
- Ладно, - нехотя соглашается Яша.
Он находился под глубоким впечатлением от мелодии, от звука дуды, мелодии, адаптированной к настоящему времени и пробурчал тихо под нос, с условием услышит Яна: - Осталось всего ничего…
На улице угрожающе тихо. Городской шум не в счёт. Небо безоблачное, пустое, какое-то рафинированное. Листва на деревьях обвисла в тревожно-напряжённом ожидании. И ветер, который, казалось, всегда шутливо играет с пылью и флиртует с листвой, таинственно затаился.
- Слушай, Яша, мне как-то не по себе.
- Правильно, дослушали бы концерт…
- …а потом что?
В это время послышался треск, сверху, словно кто-то сильными руками разодрал крепкий холст. Внезапно появились облачка, скрыли солнце, спала жара; пролилась свинцовая прохлада, тонкие струи ветра косой прошлись по траве и деревьям; листья встрепенулись, обеспокоенные нарушенным покоем; жёлтая пыль заплескалась по тротуарам и дороге.
Безжалостно острый скальпель молнии разрезал небо.
И хлынул дождь. Ливень. Разыгрался ураган.
Стремительные потоки воды устремились по земле, быстро покрывая её тёмным оловом луж.
- Яша! – заверещала Яша. – Ой! Яша, мне страшно!
Он хватает её за талию и тащит в ближайший подъезд. Она упирается ногами-руками. Не глупи, стараясь перекричать вой ветра, и шум дождя говорит Яша; Яна вертит головой и до него долетает – домой! Следующие слова поглотили раскаты грома и звуки молнии, он расслышал окончание, что она живёт неподалёку.
Их встретила бабушка. Окинув долгим изучающим взглядом больше Яшу, чем внучку, она посторонилась, давая войти.
- Смею предположить, - сухо заметила бабушка, - на улице сильный дождь.
Яков решил пошутить и ответил фразой из анекдота:
-Не хочу вас огорчать, сильный ветер.
Ещё раз бабушка смерила Якова с головы до ног.
- А вы, я вижу, молодой человек, - произнесла она язвительно. – Весьма остры…
Яна не дала больше возможности Яше произнести хоть бы слово и представила, бабушка, это Яша, я тебе о нём говорила. Также, не давая бабушке открыть рта, представила Яше бабушку – Целестина Богуславовна, прошу любить и жаловать.
Выбитая из колеи мягкой агрессией внучки, Целестина Богуславовна смягчилась и предложила пройти в зал и выпить чаю, если молодежь не против. Яна ответила за двоих, хотим, хотим чаю и твоего, бабця, вкусного печенья. Целестина Богуславовна предложила Якову чувствовать себя как дома, без стеснения и робости. Яне наказала занять пана матроса, пока она будет готовить чай. Яков поблагодарил, сказав привычное: - Bardzo dziękuję, pani1! Бабушка удивлённо приподняла брови и усмехнулась той усмешкой, когда людям говорят то, что им нравится.
Зал в квартире Снегоцких был местом приёма гостей. В нём не стоял диван-кровать, обычно стоящий для подвыпивших и запоздавших гостей. Посреди комнаты стоял овальный стол на витых ножках, покрытый ажурной белой скатертью ручной вязки. К нему примыкали вплотную шесть деревянных стульев с мягкими сиденьями и резными спинками, с такими же ажурными накидками. Тяжёлые бардовые бархатные шторы величаво, как почётная стража, висели по обе стороны окна, чутко охраняя её независимость от солнечного света. Дневной свет приглушала и рассеивала белая, с цветным рисунком гардина, создавая в зале приятную атмосферу полумрака, мягко действуя на зрение, он не резал глаз. Большая хрустальная люстра о шести лампах, включенная позже, осветила всю комнату, изгнав из неё малейший намёк на сумрак, разогнав сурово жалкие тени. Стены оклеены красивыми фисташково-бежевыми с рисунком тиснёными обоями с позолотой; шкаф-горка из ореха с набором чешской посуды и хрусталя «Bohemia». Два удобных кресла с вязаными шерстяными однотонными накидками и журнальный столик. А вот это – наша гордость, сказала Яна, симфониона. И следом пояснила, музыкальная шкатулка с сорока минутным звучанием. Нажала потайной рычажок и из шкатулки полилась музыка. Яша не сразу вспомнил мелодию; Яна увидела его задумчивость и сказала,
1 Большое спасибо!(польс.)
полонез Михаила Огинского «Прощание с Родиной»; его очень любит бабушка; следующей была полька, Яна схватила Яшу за руки и они начали кружиться. Скованность первых минут прошла. Яша чувствовал себя легко и свободно».
«За неделю до Нового Года Яшу лишили увольнительных и не выпускали в город. Запретили покидать расположение части; кубрик и мастерская – места, на которые запрет не распространялся. Запретили без объяснения причин.
Яков двое суток сидел перед окном, покрытым абстрактной росписью мороза. Сидел без дум. Без мыслей. Без размышлений.
Свидание с Яной срывалось; при попытке позвонить, ему вежливо, но жестко отказали. И снова без объяснения причин.
Несмотря на все эти явные знаки, не сулившие ничего хорошего, на душе у Якова было спокойно. Эти непредвиденные недоразумения он воспринял, как небольшое препятствие в жизни. Значит, рассуждал он, на то воля Судьбы. В кармическое предрасположение он не верил. Равно как и в определённое расположение звёзд на небе, как бы ни тщились убедить в этом астрологи.
В чём он был твёрдо убеждён, так это, что есть где-то там далеко три слепых сестры, прядущие ткань жизни человека. И как они её соткут, так жизнь и сложится. Только малозначительные отклонения могут незначительно повлиять на ход жизни. Но не более. Не зря верующие люди говорят: - Всё в руках божиих.
На третий день он заметил какое-то отстраненное к нему внимание со стороны «блатных» сослуживцев. Встретившись с ним взглядом, они опускали глаза и старались быстренько уйти.
«Я что, прокажённый? – думал Яша. – Что случилось? Мичманы, офицеры: все стараются избежать разговора или встречи со мной».
Двадцать девятого декабря его разбудил дневальный. Половина шестого, пытался разругаться Яков. Но дневальный приложил палец к губам и сообщил, что его ждёт к себе замполит. В такую рань, удивился Яша. Начальству виднее, возразил резонно дневальный и скрылся в сумраке закрытой двери.
Замполит был краток. Сынок, сказал он, стоя к Яше спиной, тебя переводят в Москву. Сегодня выпишу увольнительную, попрощайся с Яной. С ней ты больше никогда не увидишься. Затем повернулся к Яше и увидел его расстроенное лицо. Яша, сказал замполит, я разрываюсь между двух, так и не обозначил чётко чего. Мне очень неприятно, что в обход меня, тебя лишили выхода в город. Но мы люди военные, нам приказали, мы под козырёк и исполнять. Увольнительная – это мой тебе подарок. Тебе запретили любые контакты с внешним миром; причина лично мне неизвестна.
Яков поблагодарил замполита и, сжимая в руке заветный листок, вышел из кабинета в жидкий декабрьский сумрак, снежно искрящийся в коридоре снами о заветном неблизком дембеле.
С Яной Яша прощался в прихожей. Из неё же поздоровался с Целестиной Богуславовной, извинился, сослался на отсутствие времени, что не может войти и посему просит прощения за отказ выпить чаю.
- Яна, меня переводят служить в Москву.
- Почему?
- Не знаю. По этой причине не мог выйти в город, ни позвонить. Запретили.
- Почему? – повторила Яна вопрос.
Яша печально ответил:
- Наверное, что на каждое «почему» есть своё «потому, что», - и горько усмехнулся. – Мы больше никогда не увидимся. Я это чувствую. Назови это интуицией или как-нибудь ещё. Это последняя встреча.
- Почему? – голосом, полным слёз в третий раз спросила Яна.
- Яночка, внученька, - вдруг раздался в прихожей голос бабушки, - деточка моя любимая, жизнь очень сложная вещь. И что в ней происходит, нельзя категорически объяснить с человеческой точки зрения.
Яша решил вставить слово.
- Целестина Богуславовна…
- Не надо, - мягко оборвала его она, - не надо. Яшенька, как бы вы мне ни нравились, но жизненные стези ваши и Яночки расходятся. Мне очень жаль, что так случилось, но не всё
