Я СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕ БОЮСЬ (часть вторая)

и, наконец, спрашивается, какого чёрта! – громким шёпотом, чуть не свистя, угрожающе произношу я.  
  - Простите, Яков Казимирович! – на лице мужчины отражается страх. – Я новый сотрудник охраны… вашей…
  - Мне охрана ни к чему.
 - Работник охраны галереи.
 - Дальше!
 - Вас ждут на фуршете. Тристан… - охранник сбился, - сказал, без вас не начнут.
   - Передайте моему другу, пусть начинают без меня. – Вдруг меня осенило. – Тристан послал за мной?
  Охранник согласно кивает головой. Ну что ж, замечаю, раз он в норме, вот пусть и отдувается. А я… смотрю на Жанну, мы подойдём позже.
  Хорошо, говорит охранник и уходит. Жанна делает замечание, слишком жестко обошелся с человеком. Немного переборщил, соглашаюсь, но заметь, Дьяк я для своих друзей. Он, киваю в сторону удаляющегося охранника, им не будет а priori. Допускаю, вне работы и разрешу к себе так обращаться. Но это надо заслужить. Какой ты, Жанна хлопает ладошкой по груди. Не уточняю какой, не отпускаю её от себя, лицом окунаюсь в аромат её волос. Шепчу, хочешь потереться среди городской и бизнес элиты. Жанна  отстранила голову, ты, что, всерьёз. Как же иначе? Знаешь, Яша, улыбается она, за годы замужества за военным насмотрелась всякого и всяких… Предлагаю тогда окунуться в мир простых людей; она взяла меня за руку.
   Через две недели Жанна переехала жить ко мне».

  «То, что предстоит объяснение с мужем Жанны, Яков ясно себе представлял. Не предполагал, что оно произойдёт спустя месяц.
   Она приехала к Якову налегке. С небольшим чемоданом и спортивной сумкой.
  - Я сказала мужу, что ухожу к тебе, - заявила она прямо с порога.
  - Как он отреагировал?
  - Никак. Четвёртый день в запое, - Жанна облокотилась о дверной косяк. – Неприятности на службе. Выход ищет в водке.
  - Было время, в ней искал ответы и я, - помогает ей, берёт чемодан и сумку. – Водка дешевле бесед с психологом. Всегда выслушает, утрёт слёзы…
  - Помогало? – чувствует взгляд спиной.
  - Нет. Пьёшь, вроде легчает. Утром – ещё хуже…
  Затем была долгая ночь, и длинная беседа на кухне с чаем и сушками. Они говорили обо всём. Он без утайки рассказал про Яну и Ксению. Она – про себя, про поспешное замужество, похожее на бегство от себя, про жизнь с мужем по гарнизонам, про его учёбу в Академии. Яша, вдруг сменила она тему, почему у вас не было детей. Не хотели? Очень хотелось мне. Ксения противилась. И хорошо, что нет. Что так, поинтересовалась Жанна. Яков рассказал про разговор между мной и папой, где он просил не торопиться с детьми. Чувствовал, добром не кончится. И сразу вопрос к Жанне, а у вас, наверное, есть дети, взрослые. Жанна вдруг разрыдалась. Вот, думаю, тетеря, видно для неё больная тема. Успокаивать не решился, зная, положительный результат это может не дать. Выплакавшись, Жанна вкратце поведала свою историю. Оговорилась, если интересно, позже расскажет подробно. Дело у них обстояло наоборот. Жанна хотела детей, семейного уюта. Муж заинтересован карьерой. Она занимала его денно и нощно. Как стану генералом, передала она его слова. Тогда можно думать о детях. Я приводила ему пример остальных его сослуживцев. Он всегда отвечал одно, для меня они не показатель. Так и жили. Он делал свою карьеру. А я… Она усмехнулась. А я была его женой.
   Едва забрезжил первый луч рассвета, стены кухни украсились ярким золотом нарождающегося дня, они легли спать.
  За долгие годы одинокой жизни привычка спать одному стала ритуалом. Сейчас случай был другой.
   Бывшие минутные пассии Якова не интересовали. И он им был неинтересен. Встречались мило вечером. По-милу утром разбегались, стараясь не смотреть, в глаза друг дружке. Ни обещаний. Ни клятв. Ни обязательств. Ничего.
   Засыпая, чувствовал всем своим существом теплое тело. Было ему и радостно. И немного жаль, что так поздно случилась эта встреча. Но не зря в народе говорят: лучше поздно, чем никогда».

   «Влюблённые часов не наблюдают. Это истинное выражение относилось и к нам.
   Лето десятого года пролетело как один день.
   Жанну еле уговорил оставить работу и вести домашнее хозяйство. Однажды застал её за вышиванием; посмотрел работу и предложил заняться этим профессионально. Она отнекивалась и отмахивалась, ну, какая из меня мастерица. Если не помогает калач, берут в руки кнут.
   Первые расшитые народными узорами я приобрёл для арт-галереи. Парочку рушников подарил нужным дамам, супругам определённых лиц, умеющих ценить народный промысел. Пошли заказы. Я мотивировал Жанне. Вот это будет твой независимый финансовый доход, трать на своё усмотрение. Моих доходов вполне достаточно для содержания семьи.
   А что же лето? Летом мы ездили на лодках вниз по Ряже. Посещали заброшенные посёлки с покосившимися избами и разрушенными церквушками и заросшие густой муравой погосты. В тех деревнях, где продолжала теплиться жизнь, где жили бабушки и дедушки, носители прошедшей живой истории, записывали их воспоминания, покупали бытовую утварь и, если везло, делали копии с групповых фотографий. С них смотрели на новый мир взглядом из далёкого прошлого люди, без которых история страны теряет смысл. Жанна загорелась издать книгу с фотографиями и копиями, сделанными со старых, покрытых патиной времени, групповых семейных снимков. По этой причине задерживались в каждом посёлке на три-четыре дня. И возвращались в некоторые, если казалось, что остались вопросы, на которые нужно узнать ответы.
   Из этих рейдов привозили старинную утварь. Она занимала своё место в галерее, где выделили зал, обустроенный под быт старины Уряжска и поселений, как крестьянства, так и городских обывателей. С колёсной прялкой, с подвешенной к притолоке колыбелью, в красном углу закопченные дымом лампад слезились тихой благостью древние иконы.
  Я писал этюды. На велосипедах совершали дальние поездки в те места, особенно полюбившиеся мне с первых лет жизни в Уряжске.
  За этими ежедневными заботами незаметно пролетело лето. Природа сменила зелёные сарафаны на жёлтые платья. Осень, наполненная остатками летнего тепла, но уже с ночной дождливой прохладой заполнила улицы города и пригорода. В потемневших водах Ряжи свинцовой строгостью отражалось синее небо с густыми дождливыми облаками.
   Первое воскресенье сентября, пятое число, выдалось солнечным. Субботний ливень смыл с деревьев почти всю позолоту. Остались самые стойкие листья на голых меридианах ветвей одиночеством напоминать о прошедшем лете.
   Сон ушёл из глаз рано. Стараясь не разбудить Жанну, осторожно выскользнул на кухню, затворив за собой все двери. Максимально стараясь изолировать её сон от посторонних звуков.
   Курил в форточку. Старательно выпуская светлые струйки дыма на улицу. После переезда Жанны курить в квартире прекратил. Либо на балконе. Либо на кухне. Ей не нравился запах табака. Ещё напоминала о том, что и врачи категорически запретили, напоминая о прошедшем заболевании.
   Несмотря на курение, чувствовал себя отлично. Как будто забыл, где находится сердце. Конечно, отголоски весеннего происшествия всплывали вдруг в памяти. Их прогонял прочь. Старался меньше думать. «Думай о хорошем, я могу исполнить», - напевал про себя слова когда-то популярной песенки.
   Вот и думал. Увлечённо следя за тающей папиросой, за столбиком пепла. Иногда увлекался и курил две подряд. Была, не была, как-то в голову не приходило. Всё-таки, ответственность, что сейчас не один, с любимой женщиной брала верх над всякими мимолётными глупостями.
   За этим занятием меня застала Жанна.
  - Яша, - укоризненно говорит она, берёт папиросу, тушит в пепельнице. – Тебе же нельзя!
  - Не гиперболизируй! – взмаливаюсь я. – Последняя радость папироса и той лишаешь.
  - Радость? – Жанна деланно удивляется. – А я, выходит, в тягость. Так?!
  И легонько толкает в грудь.
  Притворно хватаюсь за сердце. Но вдруг чувствую, что мне как-то херовато. Жанна увидела, не шучу, пододвинула табурет, усадила. Села на колени. Прижала к себе мою голову, целует, шепчет что-то. Влага от губ чувствуется через волосы.
   - Почему плачешь?
   Она смотрит на меня покрасневшими глазами, слёзы струятся из глаз по щекам.
  - Яша, - вдруг произносит она дрогнувшим голосом. – Мне иногда становится страшно, как подумаю, ты внезапно уйдёшь. Что делать мне одной? – всхлипнув, утирает слёзы, нос, глаза. – Я этого не выдержу… наложу руки…
   - Дурочка, - успокаиваю её. – Куда уйду? И почему внезапно? – глажу её руки, целую их. – Знаешь, мы уйдём вместе, как в одной присказке, в один день и час.
   - Правда? – не верит моим словам Жанна.
  - Правда, - убеждаю я.
  На протяжении многих лет моей одинокой жизни завтрак состоял из кефира или сметаны, чая с черносливом или курагой. Жанна решила не менять укоренившейся привычки, полностью приняла мои правила, найдя в таком пищевом минимализме завтрака рациональное зерно.
  - Может, не пойдёшь, сегодня в галерею, - попросила она. – Тревожно мне что-то.
  - Обещал ребятам придти и помочь с письмами. – Отвечаю из прихожей, одевая плащ. – У нас принято держать слово. – Надеваю шляпу. – А по поводу твоих тревог… - делаю минутную паузу, - чтобы ты знала, это все мои тревоги связаны с тобой!
    Вдогонку она попросила вернуться поскорее. Ответил из-за двери, что к обеду – обязательно.
   Не было печали, черти накачали. У входа в галерею меня встретил охранник и сообщил, что какой-то военный ждёт меня в кабинете. В форме, интересуюсь. Нет, но видно по выправке и поставленному командирскому голосу.
   Тристан и Флориан приветственно кивнули и быстро вышли из кабинета.
   Посетитель так и остался сидеть спиной ко мне на стуле за столом. Крепкая фигура, широкие плечи, не скроешь такие свободным пальто. Коротко острижен затылок. Я понял, кто этот «варяжский гость».
  На прошлой неделе звонил бывший муж Жанны и просил о встрече. Назначил на понедельник, шестое сентября; он, как и все военные, решил вести игру по своим правилам.
   Ну, что ж, думаю, раньше сядешь, раньше выйдешь. И так наша встреча затянулась почти на полгода.
  - Здравствуй, - бесцветно произносит, Тихон не оборачиваясь.
 - Здравствуй, - отвечаю. – Зачем пожаловал, не спрашиваю.
 - Причина известна.
  Снимаю плащ, вешаю на крючок. Шляпу размещаю на полке. Прохожу к своему месту за столом.
  - Стой! – властно произносит Тихон. Поднимается. Разворачивается. И – бух! – мне в ноги.
  - Яша, прошу как человека, верни Жанночку, - умоляет он, глаза красны от слёз. – Пойми, нет мне жизни без неё! Верни или возьму грех на душу, шагну в петлю…- и пытается всё поймать меня за руки…
   Отхожу на шаг. Говорю, чтобы он поднялся. Ты же военный, генерал, аргументирую ему, негоже тебе в ногах валяться и канючить, как пёс. А по поводу Жанны знай, я её не уводил. Сама пришла, выбор сделала. Тут Тихон снова срывается на вой, что ему без Жанны жизнь не в радость; что день продолжение ночи. Тихон, увещеваю его, встань с колен; будь мужчиной. Я Жанну насильно не держу. Поехали! хватаю его под мышки, поднимаю с пола. Куда, интересуется он. К нам; пусть она сама подтвердит своё решение быть со мной повторно. Убедись в правоте слов. Или она возвращается к тебе. И мы, мужественно соглашаемся с её выбором. Без соплей и стенаний.
   Жанна встретила нас на пороге. Видимо, чувствовала