большого кино в мо-настыри кармелиток.
Когда Цезик, перепуганный появлением милиционера, попытался не взять с участкового плату, предложив его женщинам покричать бесплатно, майор не на шутку обиделся и сказал:
-Так шо, мои бабы хуже ихих?
Пришлось Пегасову вздохнуть и усугубить свою вину, взяв плату с представи-теля закона.
Когда голосовые возможности всех жен, любовниц, золовок и тещ на площади были исчерпаны, все Цезиковы карманы бесстыдно топорщились от набитых купюр, а сам он все судорожней искал повод для того, чтобы смыться, пока еще не набили мор-ду, кто-то спросил:
-А шо ты там говорил про танцы?
Цезик, обреченно понимая, что и без того слишком задержался на киношном поприще, пообещал прийти завтра. Но «завтра» никоим образом не могло устроить во-шедших в азарт соискательниц.
-Деньги мы тебе платили сегодня? – спросил Тамарин муж, которому теперь, после многократных подсчетов в уме и на пальцах, все мучительней казалось, что его жена не использовала всех своих десяти попыток.
-Помилуйте, - взмолился Цезик, - ваша жена и без танцев предоставила столько своих параметров, что только последний дурак не будет теперь ожидать ее ангажемен-та!
Муж грозно посмотрел на Тамару и недобро спросил:
-Кого, он сказал, ожидать?
-Ангажемента, - повторил за Тамару Цезик.
-А ты помолчи, тебя не спрашивают, - бросил Цезику через плечо щедрый, но, как оказалось, ревнивый муж. – Кто такой? Почему он знает, а я нет? Это уж не керо-синщика ли Арабаджи ты Ангажементом называешь? – повернулся он к Цезику.
-Одно слово – темнота уральская, - сказала Цезику Тамара, объясняя порочащую ее дремучесть мужа.
Муж понял, что сморозил какую-то глупость, и теперь, тушуясь, пробовал оп-равдываться:
-Та шо ты, Томк, шо я не знаю, чи шо? Я ж в шутку. Я ж знаю, шо керосинщику Арабаджи на баб – тьфу, и растереть! Педрилка картонная этот керосинщик Арабаджи, да и все. Разве ж ему понять, шо такое баба, да еще навроде тебя, Том?
-Ты шо, вощще умом тронулся? – спросила мужа Тамара. - Расписываешь меня тут перед своими анкоголиками, как проститутку! Шо гражданин из кино подумать может?
-А ему нечего думать, - успокоил Тамару муж. – Он, глянь, куциков сколько на вас, дурах, нагреб!
-Вы напрасно думаете, товарищ, - гордо выпрямил сутулую спину Цезик, - что кино интересуют только ваши, как вы изволили выразиться, «куцики»…
…В этом месте предполагалось, что Цезик должен был вынуть деньги и швыр-нуть их в физиономию Тамариного мужа. Но, во-первых, он не был уверен в последст-виях для себя такого поступка, а, во-вторых, зачем он тогда битых два часа стоял тут, и рискуя быть разоблаченным, выслушивал все эти вопли?..
«Нет, товарищ жмот, - подумал тогда Цезик. – Сценарий будет пересмотрен». И он обратился к Тамаре, по вине своего мужа могущей теперь не стать звездой миро-вого кино:
-Вам отдать ваши деньги?
Красноречивый взгляд Тамары на мужа, а также ее ответ мы опустим ввиду полной его нецензурности. Скажем только, что в нашем вольном переводе ответ ее оз-начал: «Нет, что вы? Оставьте себе. Я надеюсь с их помощью сменить мою нынешнюю работу по уборке помещений на работу киноактрисы. А Вы, Василий Спиридонович, напрасно так тревожитесь о своих «вонючих»…, простите, дурно пахнущих деньгах, потому как супруга Ваша разлюбезная, чьи несомненные достоинства Вы так красно-речиво описали в кругу Ваших собеседников, может, по причине Вашей, пардон, жад-ности оставить Вас наедине со своими раздумьями о преходящести всего земного…».
-Та шо ты, Тамар, - сказал ее вмиг притихший супруг. – Танцуй, сколько влезет.
После такой сокрушительной победы Тамары над мужем Цезик попросил Тама-ру взобраться на стол, что та, с удивлением во взгляде, и сделала. Когда же Цезик стал крепить к столу датчик вибрации, недоумение Тамары только усилилось. Но вскоре, поняв, что ожидает она чего-то не того, что должно случиться, Тамара выдохнула из груди воздух и приготовилась встретить неизвестность с открытым забралом. Цезик же всего-навсего предложил ей сплясать не слишком знакомый в этих широтах танец «самбу».
-Главное в самбе, - объяснял Цезик суть танца, столь же незнакомого ему, как и прочим, - произвести как можно больше вибрации. Вам понятна ваша задача?
Тамарин муж со знанием дела подмигнул в никуда. Уж в чем-чем, а в вибрации его жене равных не было.
(Бедные бразильянки! Нелепые монашеские тонзуры на макушках все ближе, все неотвратимее приближались к их чудесным, курчавым головкам).
Тамара расставила ноги, тщательно припомнила, как по телевизору негритята танцевали «Ламбаду», и мелко засеменив ногами, начала раскачивать по сторонам уве-систым животом.
Получилась ли у Тамары самба, или, на худой конец, «Ламбада», никто из при-сутствующих, по причине географического несовпадения гопака с «Ламбадой», сказать не мог. Но то, что в вибрации Тамара знала толк, ни у кого сомнений не возникло. Стол под ее ногами от вибрации гремел так, что зулусский там-там рядом с ним мог показаться детской пшикалкой.
Единственное, о чем, глядя на Тамарину вибрацию жалел Цезик, было то, что он в действительности не представляет в своем лице бразильское кино. А равно с ним, и никакое другое. Потому что в Тамаре оно несло невосполнимую никакими «Фабриками звезд» утрату.
Закончились Тамарины танцы тем, что доминошный стол под ней все-таки раз-валился. Причем, на такие мелкие части, что о повторном его использовании не могло быть и речи. Сама же Тамара, подведенная ненадежным реквизитом, обессиленная рухнула прямо в фонтан. Впрочем, даже если бы стол после нее и остался цел, все рав-но, после Тамары никто бы не рискнул пробоваться на роль танцовщицы самбы, созна-вая полную бесперспективность этих проб.
Цезик же, воспользовавшись тем, что толпа, а в особенности мужская ее часть, были заняты вылавливанием из фонтана Тамары, начал быстро сматывать оборудова-ние. Оставалось только набросить на плечо лямку золотоносного прибора ИШВ, когда воздух огласился крайне неуместным в данной ситуации воплем:
-Да ведь я его знаю! И того носатого тоже!..
В этом беда всех талантливых людей, имеющих несчастье взращивать свои та-ланты в маленьких провинциальных городках. Их обязательно кто-нибудь знает. Или кто-нибудь где-то видел. А пророков в своем отечестве, как известно, нет. И как ни убеждал Цезик земляков, что именно на них судьба в образе бразильского кино сделала исключение, ему никто не поверил. А когда, вдобавок к прочим нестыковкам, оказалась неудовлетворенной любовь нашего народа ко всякого рода справкам и удостоверениям, которые народ затребовал у Цезика и Симы и, разумеется, не получил их, шум возмущенной толпы перекрыло громкое наблюдение:
-Нае…али!!!
Проклятый прибор сковывал скорость передвижения. Не помог даже скинутый на растерзание пиджак Пегасова, наполненный купюрами…
Дальше в тексте идет многоточие…
Сима пришел в себя на скамейке городского парка.
Был поздний вечер. Костюм на Симе был изодран в клочья, и по следам было видно, что исполнители экзекуции особенно налегали на карманы. Руки были исцара-паны вдоль и поперек, а лицо перекашивалось от ссадин и болело. Сима подумал, что это, наверное, Тамара отрывалась на нем за свое неосуществленное будущее, в котором так заманчиво бродили по сельве небритые мачо с напомаженными волосами, стяну-тыми на затылках в хвостики. И осознание того, что после такой грандиозной перспек-тивы ей придется и дальше всю жизнь созерцать, вместо блестящеголовых латиносов, облезшую голову Василия Спиридоновича, придавало рукам Тамары необычайную цепкость и силу.
Сима потрогал лицо, и, ощутив боль во всей его плоскости, так и не определил в каком оно состоянии. Понятно было только, что в очень плохом.
Рядом с ним, на лавке, стоял размозженный прибор ИШВ.
Пегасова рядом не было.
Сима поднялся со скамейки, с болезненным удивлением не ощутил в себе поло-вины членов тела, нацепил на плечо лямку истерзанного ИШВ, и поплелся, изгибаясь под его тяжестью, в направлении покинутого жилища Марьи Антоновны.
Подойдя к ее дому уже в полной темноте, он постеснялся войти в него через па-радный подъезд. Отсчитав справа три окна, он скинул с плеча ИШВ, взобрался на дерево напротив окна Марьи Антоновны, и, свесившись с ветки, поскреб в стекло.
-Какого черта? – раздался изнутри знакомый вопрос.
Вслед за вопросом в проеме окна появился силуэт Пегасова. Узнав в висящем на дереве за окном гражданине своего друга, Пегасов задал странный, по мнению Симы, вопрос:
-Где ты был? Я весь день тебя искал.
Не найдя, что ответить, Сима честно признался:
-Не знаю. Но, в конце концов, оказался в парке.
-Что с тобой? – ужаснулся Цезик, ближе рассмотрев Симино лицо.
Сима поморщился и снова сказал:
-Не знаю.
Он и действительно не знал, за что ему – в отличие от совершенно целого на вид Пегасова - так досталось? Ведь во время Пегасовских кинопроб он смирно стоял в стороне, и только время от времени складывал в карманы передаваемую ему Цезиком «некоторую наличность».
-М-да, - многозначительно протянул Цезик. – Конкурс дураков завершился пол-ной неожиданностью.
-И что странно - дураки победили, - ответил на это Сима, потрогал лицо, и в очередной раз перекосился от боли. Потом потрогал нижнюю губу и пришел к выводу, что ее все-таки порвали.
ГЛАВА 6
Которая заканчивается жалостью Эсмеральды Энверовны
Чтобы справедливость восторжествовала хотя бы в конце дня, Сима не счел нужным спрашивать разрешения у Пегасова переночевать на квартире Марьи Анто-новны, а просто влез через открытое окно и был таков.
Марья Антоновна уже спала, потому Симин ночной визит ее не потревожил.
Сима бегло оглядел свой костюм, покривился, и тут же потребовал, чтобы Пега-сов спустился во двор за ИШВ.
Не желающий никуда спускаться в этот поздний час Пегасов предложил оста-вить на хранение разбитый прибор прямо во дворе. Кому он теперь нужен? Пострадав-ший в неравной схватке неизвестно с кем и неизвестно за что, Сима от предложения отказался, и, сославшись на вездесущность всем и всегда интересующихся мальчишек и котов, потребовал от Пегасова принести прибор.
-Насчет мальчишек еще понятно, - согласился Пегасов. – Но коты-то здесь при чем? Им прибор утащить не под силу.
-Им под силу его обделать, - сказал Сима в защиту своего тезиса о котах.
-Как так обделать? – не понял Пегасов.
-Так, что от него начнут шарахаться даже мальчишки, - пояснил Сима.
Пришлось Пегасову в три часа ночи спускаться во двор за прибором.
-Ума не приложу, - сокрушался он, ходя вокруг раскуроченного ИШВ, - как те-перь создать иллюзию правдоподобия с таким металлоломом?
Сима хотел что-то ответить, но разорванная губа теперь отказалась ему подчи-ниться. Видимо, она переусердствовала во время Симиных возражений насчет ИШВ, и теперь распухла еще сильней. Потому, ограничившись нечленораздельным мычанием, Сима вздохнул и ушел спать на приготовленную для него Пегасовым раскладушку.
Но сон его был тяжел и краток. Прометавшись в жутких кошмарах до пяти утра, Сима встал и, кряхтя, пошел к зеркалу.
Что и говорить – физиономия субъекта из зеркала была не приведи Господь! Щека синюшно фосфоресцировала, нос свернули куда-то набок, а разорванной оказа-лась не
