из-за чего испытывали в прежние времена жесточай-шее преследование со стороны городской живодерни. В нынешние времена живодер-ная служба города М приказала долго жить, и собак оставили в покое, отчего они рас-плодились, и, как мы видим, не без помощи Бонифация, в неимоверном количестве.
Улица Сальвадора Дали была представлена следующими наследниками Бони-фация – семь длинноногих девочек и четырнадцать остроухих мальчиков. При этом все умудрились сюрреалистически родиться без хвостов. Щедро подарив всем двадцати одному щенкам свою фамилию, Бонифаций отправился по адресам своих хозяев.
Начать он решил с цыган. Но табор, судя по пепелищам от костров, давно снял-ся с места и ушел в неведомые края без него.
«Арбузников», которые тоже некоторое время могли считать себя его владель-цами, Бонифаций навещать не стал, памятуя их неумеренно жидкостную пищу.
Пораскинув мозгами, он решил навестить давно им покинутое, не без участия домработницы Дунечки, семейство Самуила Ароновича.
Сам Самуил Аронович, как мы могли выяснить из ялтинской встречи, мало ин-тересовался Бонифацием. Так же, как и мало пес интересовался Самуилом Ароновичем. Бонифация влекли в дом Самуила Ароновича совсем другие причины - воспоминания о жене лидера ПОТСа Елене Сергеевне. Любовь последней к Бонифацию (вернее, в те времена еще Юлиану) изобиловала таким количеством куриных ножек и прочих вкусностей, что если бы только не тяга к дальним странствиям, пес бы до конца дней своих, не взирая ни на какие подлые старания Дунечки, верой и правдой служил дивану Елены Сергеевны. Но пес любил дорогу. И теперь именно она вела его по старым явкам, дабы засвидетельствовать свое неизменное почтение к местам и людям, сыгравшим свою роль в его становлении.
Дом Самуила Ароновича со времени отсутствия в нем Бонифация претерпел не-сколько заметных изменений, самыми явными из которых оказались две здоровенные серые собаки с отвисшими до самых коленных суставов брылями.
Собаки были зажравшимися и ленивыми. Они с великим трудом заставили себя подняться с земли, и лишь когда завидели выходящую из двери Елену Сергеевну по пару раз тявкнули на Бонифация,.
Елена Сергеевна, которую тоже не обошел стороной ветер перемен, превратив из длинноволосой брюнетки в коротко стриженную блондинку, посмотрела на собак и брезгливо поморщилась.
Этих двух мастиффов подарил Самуилу Ароновичу лидер других обездоленных – из Москвы, и сказал при этом, что купил их за такую цену, за которую, по мнению Елены Сергеевны, можно было прокормить все население Азиатско-Тихоокеанского региона, причем запросто.
Впрочем, мнению Елены Сергеевны можно было доверять лишь с некоторыми оговорками. Она была весьма слаба как в политике, так и в географии, и столицей Мексики могла назвать Афины, а Филиппины в ее мнении ассоциировались с какой-то болгарской провинцией, где мальчиков поголовно называют Филиппами. Потому Азиатско-Тихоокеанский регион в ее представлении мог ассоциироваться по размерам со Жмеринкой или Мариуполем. Мерзкие же собаки, кроме раздражения от их непробивной лени, не вызывали в ней ничего, и только побуждали все чаще вспоминать благородного Юлиана.
Каково же было ее изумление, когда она увидела, на кого лаяли обрюзгшие мас-тиффы.
-Юлиан! - пролепетала Елена Сергеевна, и уронила плошку с гоголь-моголем, который всегда делала сама, не доверяя кулинарным способностям Дунечки.
Юлиан – на время пребывания пса в этом доме мы тоже, дабы избежать путани-цы, будем так его называть – одним махом перескочил через высокую металлическую ограду и вскоре лобзал лик Елены Сергеевны, ловко умудряясь подхватывать при этом длинным языком пушистую пену гоголь-моголя. Вкус его напоминал Юлиану детство.
Серые жирные собаки, начавшие лаять на Юлиана, были только обрадованы та-ким поворотом событий – им не пришлось надолго подниматься со своих належанных мест. Им было глубоко безразлично, останется незнакомец здесь или нет. Они хорошо осознавали свою стоимость и знали, что за такие деньги питание им будет обеспечено по самому высшему разряду до конца их дней.
Дунечка, вновь завидя на дворе Юлиана, поспешила благоразумно ретироваться на базар.
Елена Сергеевна проявляла свои неумеренные чувства к Юлиану до тех пор, по-ка над эмоциями не взяло верх обоняние.
-Чем от тебя воняет, Юлиан?- спросила она, отстраняя свой нос от всеохваты-вающего языка дога.
Не мог же пес признаться ей, что в последние месяцы пополнял свой энергети-ческий дефицит исключительно с того, что некими переборчивыми потребителями бы-ло отправлено на помойку.
Нужно заметить, что в последнее время тенденция к повышенному содержанию на мусорных кучах продуктов питания стала заметна даже менее дотошным обозрева-телям помоек, чем Бонифаций. То ли потребитель стал более привередлив, то ли про-дукты стали никуда, кроме помоек, не годиться?
-Подожди, - сказала Юлиану Елена Сергеевна. - Сейчас я принесу «Бленд-А-мед».
«О, блин да мед!- обрадовался Юлиан-Бонифаций. - Ёжкин кот, недурственное начало старой жизни».
Но в руках вернувшейся Елены Сергеевны он увидел только какой-то белый тюбик.
«Но я вовсе не имел в виду блин с медом в космической упаковке», - сказал Бо-нифаций.
Когда же Елена Сергеевна намазала этой гадостью зубы бедного Юлиана, он понял, что его жестоко обманули. Пес присмотрелся к тюбику и вспомнил: «Да это же та дрянь, от которой крепчают яйца! Вот только непонятно, зачем их после этого ма-кать в уксус?»
Словом, приход Самуила Ароновича Юлиан встретил с чистыми зубами. Саму-ил Аронович, даже не смотря на такую красоту, обнаружил появление Юлиана в своем доме довольно равнодушно.
Сегодня ему это было простительно, потому что вчера лидер партии присутст-вовал на банкете по поводу вручения ему же премии за его книгу «Детская болезнь ки-шечной палочки в обездоленных массах».
Книга вышла тиражом сто тысяч экземпляров и, хоть и не была переведена на иностранные языки, но имела небывалый успех среди жертв этой болезни в обездолен-ных массах Амазонии, Северного Парагвая и прочих антисанитарных местах земли. Но, к сведению издателей, нужно сказать, что массы постоянно жаловались на жесткое качество бумаги.
Воспаленным взором посмотрел Самуил Аронович на Юлиана, и вяло промям-лил:
-И ты здесь?
Каждое из этих трех маленьких слов мгновенно отразилось в его мозгах пронзи-тельной болью.
«Я недавно узнал, - сказал ему Юлиан,- что от головной боли хорошо помогает цианистый калий».
Но у Самуила Ароновича, судя по всему, было на примете более эффективное средство.
-Леночка, солнце, поцелуй меня,- попросил он жену.
Или поцелуй был недостаточно крепким, или радость Елены Сергеевны не слишком искренняя, но годами испытанное средство на сей раз не подействовало. Са-муил Аронович покривился, пооткрывал рот в ожидании отрыжки, но так и не дождавшись из глубин организма облегчающих позывов, махнул рукой и еще раз с отвращением посмотрел на Юлиана.
И вдруг, о чудо! Из пищевода стали настойчиво искать выхода благостные ре-зультаты.
Самуила Ароновича как ветром сдуло.
Когда же он, с раскрасневшимся лицом, появился вновь, выражение его лица выражало полное благодушие.
-Оказывается, от тебя тоже польза бывает, - сообщил он Юлиану, и потрепал его за ухо.
Бонифаций никогда не замечал за собой этой особенности – так своеобразно влиять на людей. И, тем не менее, факт остается фактом.
Через какое-то время Самуил Аронович вновь вынужден был удалиться. Как решил Бонифаций, для повторной аудиенции с самим собой.
Вернувшись вторично, Самуил Аронович решил, что достаточно очистил со-держимое своего желудка, и предусмотрительно избежал взгляда на Юлиана.
Он прошел мимо пса, держа взгляд совершенно прямо, курсом на летнюю кух-ню.
В летней кухне, в подполе, хранились залежи спасительных, изумительных, жизнеутверждающих соленых помидорчиков Елены Сергеевны, утопленных в беспо-добно-возвращающем к жизни рассоле. Стоит ли говорить, что из летней кухни Самуил Аронович вышел совсем пришедшим в себя. Полдня ему сегодня было плохо, и вот теперь разом стало хорошо.
Беда Самуила Ароновича состояла в том, что он не только не умел, но даже не-навидел похмеляться. Но в этом уже был повинен, как выразился бы по этому поводу Пегасов, его еврейский «генотип». Потому что русский генотип имеет совсем другой выход их похмельной ситуации.
Как вы, вероятно, заметили, мы никак не можем остановиться на каком-то одно-значном именовании нашего пса. То Юлианом назовем, то Бонифацием. Ну, действи-тельно, посудите сами, разве может «Юлиан» служить противопохмельным средством? Да ни в жизнь! А вот Бонифаций, наш старый друг Бонифаций – этот сколько угодно раз.
Приведя с помощью Бонифация и рассола себя в себя, Самуил Аронович полу-чил, наконец, возможность подумать. До сего момента этот процесс не давался ему ни-как. И первым результатом думанья явился вопрос: «А почему сегодня не было Са-ши?».
Действительно, только теперь до Самуила Ароновича дошло, что на работу в Партию он сегодня ходил, во-первых, пешком, во-вторых, неохраняемый.
А отсутствие Саши объяснилось следующим образом - Саша спал. Но спал не просто…
Саша жил за городом. Путь его к месту проживания пролегал через старинную заводскую узкоколейку. Два раза в сутки – один раз «туда» и другой раз, естественно, «обратно» - по этой узкоколейке проходил маленький заводской тепловозик.
Долгие годы своей жизни Саша не имел с этой узкоколейкой ровным счетом никаких проблем. До тех пор, пока работал механизатором в колхозе, и не был замечен приехавшим в деревню Самуилом Ароновичем.
Вы спросите, что Самуил Аронович забыл в деревне? Отвечаем - он приезжал туда на встречу с той частью партии, которая именовалась «и селян».
Саша сразу приглянулся Самуилу Ароновичу своей крепкой наружностью, по-сле чего и был приглашен с трактора на дизельный «Мерседес», с зарплаты в сто руб-лей плюс трудодни на зарплату…впрочем, цифры здесь ни к чему.
Сашу переодели в белую рубашку, нацепили на шею вечно удушающий его гал-стук, постригли коротким бобриком и привлекли на партийную работу, заключавшую-ся в перевозке и охране тела Самуила Ароновича.
И всем была хороша новая жизнь Саши. Машина ездила прекрасно - то есть, она ездила так, как должна ездить машина. На Самуила Ароновича никто покушаться не собирался. И питание в среде обездоленных Саша стал получать такое, что вскоре поч-ти вдвое увеличил не только собственный вес, но также веса всех своих родственников, а попутно и вес дорогой его сердцу агрономши Маруси Цапкиной. (Впрочем, вес последней увеличивался по другой, более интимной, причине).
И только одно мешало назвать новое Сашино существование безоблачным. А именно – та узкоколейка, которая вошла в его жизнь вместе с белой рубашкой, галсту-ком и чужим «Мерседесом».
Саша, будучи человеком деревенским, к тому же славянином и механизатором, не был чужд природной любви к алкоголю. Но чтобы в таких количествах, в каких это потреблялось в партийных рядах? Чаще всего Саше теперь приходилось возвращаться домой, что называется, «чуть тепленьким». Тогда-то и возник у него страх однажды споткнуться о
