распорядилась по-другому. А значит, ни любовной линии, ни воздыханий при луне, ни стихов, посвящаемых Пегасовым Магде и читаемых им тут же, за столиком в ночном летнем кафе, оплаченном скорее всего той же самой Магдой на страницах романа не будет. Во всяком случае, на страницах этого романа.
А какой бы плезир мог получиться…
Но полно! Мы и так достаточно нагородили на этих страницах, нам еще с лю-бовными многоугольниками Эсмеральды Энверовны надо разобраться. Ведь не дело заставлять жить троих взрослых людей в одной комнате в коммуналке, двое из которых довольно солидного веса, а один и вовсе беременен. Вернее, одна.
Вернемся в осень, читатель. В ее начало, в то время, когда кредитная карточка Магды еще только-только была похищена из кармана Самуила Ароновича, а наш три-умвират думал – как им удобнее разместиться втроем на одиннадцати квадратных мет-рах жилой площади.
ГЛАВА 10
Размышления в одиннадцати квадратных метрах, или глава, кото-рую можно считать эпилогом.
За кого мы сейчас относительно спокойны, так это за Бонифация.
На ближайшие месяцы – а это где-то с сентября по март – он принял твердое решение не оставлять Елену Сергеевну. Такой выбор времени года объяснялся тем, что летние кафе, столь щедро делящиеся с догом остатками со своих столов, скоро начнут закрываться. А возлагать надежды на то, что Сима или Цезик смогут своими силами обеспечить, пусть даже не нормальное, а просто обычное пропитание такого крупного пса, как Бонифаций было опрометчиво.
Что делать, подходили холода, и это накладывало определенный отпечаток на размышления Бонифация. Он, конечно, будет по мере возможности навещать своих друзей и следить, чтобы Пегасов за своей неуемной энергией и бьющим через край мыслительным процессом окончательно не уморил с голоду себя и своего компаньона.
Сейчас Бонифаций беззаботно спит. Он принял в свой желудок пятилитровую кастрюлю прокисшего борща (опять происки Дунечки, потому что Елена Сергеевна вчера оставляла борщ свежим) с мозговыми косточками, и теперь ему нет дела ни до кого.
Оставим его, и вернемся к Симе Бесфамильному, его жене Эсмеральде Энверов-не и примкнувшему к ним Борюсе.
Но их, оказывается, по месту прописки сейчас нет.
Спускаемся на этаж ниже и обнаруживаем всю компанию в Арменчиковой квартире.
Борюся с Симой режутся…Что вы! - Всего лишь в нарды. Причем, Сима проиг-рывает уже с третьим «марсом» подряд. Это несколько обескураживает его, тем более на глазах у Эсмеральды Энверовны, которая сидит в кресле – да, друзья мои, квартира за это время Борюсиными усилиями меблировалась – и с выражением благодушия на лице смотрит на возню своих мужей.
Пегасов только что в очередной раз замерил уровень шума и вибрации в ее жи-воте. Он все-таки починил прибор, вернее, вынудил Симу, как отставного телемеханика сделать это, и теперь, отвлекшись впервые за какое-то время от столь любимого им «ИШВ» выглянул в окно.
-Вот и осень, - сказал он. – А о Магде ни слуху ни духу.
-А что, Сонечка, которая чуть не стала твоей мамой, ничего так и не смогла уз-нать? – спросил его Сима.
-Там вообще дело дрянь, - сказал Цезик. – Я звонил ей, и она сказала, что кар-точку украли. Представляешь, как мне потом там, - он показал наверх, где вообще-то была комната Симы, а не имевшаяся в виду канцелярия Всевышнего – придется отчи-тываться за этот поступок? Я в последнее время даже спать из-за этого стал плохо. Ве-зет вон тому пацану, - показал он кивком головы в окно.
Сима оторвался от нардов и посмотрел в окно.
-Чем же ему так везет? – спросил он. – Бегает по двору, как дурачок, и крутит вокруг себя самолет на веревке.
-Тем и везет, - с очередным вздохом сказал Пегасов, - что никаких-то у него еще камней на душе не навалено, никаких кредитных карточек на хвосте не висит.
Пегасов отошел от окна и тяжело опустился на раскладушку, которую на время перенес сюда из квартиры Марьи Антоновны.
-Вам это зачтется, - показывая глазами на свой живот и с нежностью поглажи-вая его, сказала Эсмеральда Энверовна.
«Да уж, - подумал по поводу ее слов Цезик. – Это особенно зачтется».
Ему, при помощи ИШВ, конечно, удалось убедить Эсмеральду Энверовну в том, что именно Сима является отцом ее будущему ребенку, но желаемого результата вибротесты Пегасова так и не принесли. Борюся по-прежнему оставался рядом.
В общем-то, никто теперь, даже сам Сима к его выдворению не стремился. Не сказать, чтобы он был в полном восторге от нынешнего способа их совместного про-живания, но и особых претензий тоже не имел. Они сумели мирно ужиться в своей странно-семейной ячейке. Эсмеральда Энверовна до времени рождения ребенка обоих отстранила от доступа к ее телу, и ночью они спали у себя в комнате, а днем все вместе приходили на консультацию к Пегасову. Борюся продолжал не петь неаполитанские песни, и это давало заработок, вполне достаточный для их совместного проживания.
А вчера по телевизору показывали из Неаполя Арменчика. Он выглядел настоя-щим итальянцем, по своему обыкновению говорил не по-нашему, и его переводил на-стоящий переводчик. Рядом с Арменчиком стояла какая-то перезревшая дама, причем, несмотря на жару - в соболях. Переводчик переводил, что Арменчик вполне счастлив, и этому можно было поверить, так как невозвращенец, для полноты впечатления о своем счастье, постоянно обнимал даму. Той же и без обниманий, в ее мехах, похоже, было до того жарко, что только неспособность телевидения передавать запахи не позволяла телезрителей спросить: «Почему пахнет горелым?».
Под конец же, когда Арменчика попросили спеть что-нибудь итальянское, тот пустил слезу и затянул: «О, серун, серун, инча эра цаж?..»
Эсмеральда Энверовна, до того глядевшая на новоиспеченного итальянца с не-скрываемой гордостью, при первых словах песни насторожилась, и когда сюжет об Арменчике закончился, сказала:
-Похоже, скоро вашу консультацию придется закрыть. Если Арменчик начал петь эту песню, значит от кого-то он снова собрался удрать.
-Наверное от этой, в соболях, - предположил Сима.
-Что, еще один муж? – не удержался от вопроса Пегасов.
-Лишний муж в хозяйстве не помеха, - ответила на это Эсмеральда Энверовна.
Возразить что-либо против такой житейской мудрости было трудно. Впрочем, возражать и не пришлось. Потому что в это время Симе наконец-то удалось обыграть Борюсю. Правда, без «марса», но, тем не менее, удалось. Сима победно прокашлялся и посмотрел на Эсмеральду Энверовну молодым орлом.
Вечерело.
Сима пошел готовить ужин. А его место за нардами занял Цезик. Сегодня была Симина очередь дежурить по кухне и отвечать за уборку их общей коммуналки. Завтра настанет очередь Борюси. А послезавтра опять Симы, и так далее. Может, в таком слу-чае, и правда, лишний муж им не помешает? Правда, при общеизвестном отвращении армянских мужчин к мытью полов ставилась под сомнение будущая чистота комму-нальной части их жилплощади. Но при не менее общеизвестном пристрастии тех же армянских мужчин к кухне можно было надеяться на хорошее и – что в Армении осо-бенно ценится - разнообразное питание. Потому что когда за кухню отвечал Сима, приготовленное им меню съедалось только собратьями Бонифация, которые время от времени наведывались справиться о своем приятеле. Ведь Сима понятия не имел о том, что в мире существует соль. Впрочем, не больше понятия он имел и о прочих припра-вах. Приготовленный им обед бывал пресен, как любовь воспитанницы пансиона бла-городных девиц. Потому, как бы автору не хотелось написать строку «ужин получился на славу», ему придется ограничиться простым заявлением – «ели».
Эсмеральда Энверовна, взяв на себя полную ответственность за сохранение цве-тущего в ней плода, устранилась от всех обязанностей по дому, кроме ежедневных консультаций у Цезика и соблюдения рекомендованного ей отдыха. Она разумно решила, что при таком количестве живых и, слава Богу, вполне здоровых мужей беременной женщине не хватало только пахать «как чернавка». Что такое «чернавка», она сохранила в тайне.
………………………………
К январю в город М вернулся из итальянских гастролей Арменчик. На свою кровать, которую он неизменно возил за собой, Арменчик поселил незнакомой нацио-нальности желтокожую женщину. Но и от обязанностей третьего мужа Эсмеральды Энверовны тоже отказываться не стал.
…………………………………
Ребенок, рожденный Эсмеральдой Энверовной в начале апреля, так ничего и не разрешил. Вопреки всем, возложенным на него ожиданиям, он не прояснил вопрос о своем отцовстве.
У него была прекрасная весовая категория Борюси, великолепная высокая «до» четвертой октавы Симы, непоседливость Арменчика и умение Эсмеральды Энверовны объединять вокруг себя всех своих родственников. Но при всем том он обладал одним, но главным, так и оставшимся в разряде неразрешимых вопросов качеством – он был черен. То есть, попросту негритенок. Негритенок весь, от головы до пят, и только ла-дошки и ступнечки были нежного, кофейного с молоком, цвета.
-Некислый племяш, - сказал по поводу ребеночка Цезик, оценивая его неожи-данный цвет.
-Вот, Сирафим, до чего довел твой гипноз, - сказала по возвращении из роддома Эсмеральда Энверовна, представляя похожего на уголек малыша троим, встречающим ее, мужьям.
Пегасов свернул свою консультацию и вернулся в квартиру Марьи Антоновны.
Коротая время в ожидании приближающегося лета и черешни, он листал «Ма-лый атлас СССР, издания _____года"».
Атлас упорно раскрывался на 49-й странице, продолжая настойчиво манить на тихий берег Иртыша…
