его друг вспомнил о каком-то совсем другом «Запорожце».
-Конечно прекрасный, - нимало не смутившись, заявил Сима. – Ездить в нем было, может, порой и трудновато, но спать очень даже удобно. Ты повез меня в Харь-ков петь оперетту, в которой я смыслю не больше, чем Борюся в неаполитанских пес-нях. И что же? По твоей вине, я остался не только без «Запорожца», денег и снова без жены, но теперь еще и без квартиры.
Цезик поморщил нос, посмотрел на небо, и спросил:
-А с Бонифацием что будем делать?
-Здесь оставим, - просто сказал Сима. – Никто его не съест.
-Думаешь? – усомнился Цезик. - А я бы сейчас съел даже его. А то от чая в же-лудке только бульканье, и ничего больше.
-Тогда у тебя, заодно, и позавтракаем, - сказал Сима с радостью в голосе.
Цезик вскинул брови, но, увидев в глазах друга непреклонность, с сомнением согласился:
-Ну что ж, пошли.
Жилище Марьи Антоновны представляло собой странное смешение эпох, сти-лей и направлений, отчего становилось живым – если можно так сказать о квартире - напоминанием о недолговечности всего сущего.
Рядом с гравюрой, живописующей казнь Марии-Антуанетты прекрасно соседст-вовал футуристический портрет Маяковского. А над широкой кроватью, оставшейся от девичьего приданного Марьи Антоновны, плоскими мебельными гвоздями был прибит к стене гобелен с пасущимися на нем оленями. Гобелен этот имел вид ветеранский, и, похоже, помнил еще те времена, когда влюбленные посылали друг другу в конвертах открытки «Люби меня, как я тебя».
При появлении Симы Марья Антоновна каким-то таинственно-скоростным ме-тодом создала на своем, (скажем по секрету, основательно тронутом временем), лице цвет молодости и поспевающих персиков. Стала ли она от этого косметического фоку-са моложе – вопрос, имеющий весьма неоднозначный ответ. Но то, что во взгляде ее, после нужного подъема стрелок, нарисовался неподдельный интерес к вновь прибыв-шему гостю, было очевидно.
-А он милашка, - громко сказала глуховатая Марья Антоновна Цезику после знакомства с Симой, чем привела бывшего инженера в немалое смущение.
Пегасов отреагировал на ее реплику с ревностью спящего летаргическим сном носорога.
-Машенька, голубушка, - на какой-то старомодный манер обратился он к своей, некогда падшей, подруге, - там у меня в сумке осталась банка консервов, на которых лохматая собака нарисована. Так ты, душа моя, разогрей их с картошечкой, и подавай к столу. А то пора обедать, а мы до сих пор не завтракали.
Марья Антоновна, перекинув через плечо Цезикову сумку, отчего стала похожей на туриста и грибника из Подмосковья одновременно, ушла на кухню. Через минуту с кухни донесся ее недоуменный вопрос:
-Цезик, а фотография собаки на этикетке что-нибудь значит?
-Значит! – крикнул в сторону кухни Цезик.
-Что? То, что в банке собачатина? – спросила Марья Антоновна
-Нет, - ответил Цезик. - Другое. Значит, что это консервы для тех, кто голоден, как пес. Так ты говоришь, беременна, - неожиданно перевел он тему разговора на внут-реннее содержание Эсмеральды Энверовны и глубокомысленно посмотрел на Симу.
-Это не я, это она так говорит, - уточнил Сима.
-Дела, - почесал за ухом Пегасов. – Но ничего. Не будь я Пегасовым, если мы что-нибудь не придумаем на эту тему.
-Ты уже делал такое заявление, - в очередной раз напомнил ему Сима.
-И что? – насторожился Пегасов, неожиданно поставленный перед вопросом, считать ли ему себя Пегасовым или уже нет.
-Не помню, - признался Сима.
-Тогда и отвлекаться не будем, и вернемся к беременности, - сказал Пегасов. - Так, говоришь, беременная, - снова обратился он к прерванной мысли. Столь необыч-ное для Симиной жены состояние будило в Цезике какие-то неясные, пока не облекае-мые в слова, позывы к деятельности.
-Она так говорит, - опять напомнил истинное положение вещей Сима.
-Из этого и будем строить свою логическую цепочку, - начал, как всегда, глубо-комысленно Пегасов. – Что у нас следует из беременности?
-Дети, - ответил Сима.
-Это потом. А сначала что следует из беременности?
-Рвота, - подсказала из кухни Марья Антоновна, у которой запах поджариваю-щихся собачьих консервов, похоже, способствовал прорезанию слуха.
-Да? – удивленно вскинул брови Пегасов, и забормотал: - Рвота… Рвота… Как мы можем использовать рвоту?.. И вообще, что нам дает рвота?
-Я сегодня случайно ее уже использовал, - вспомнил Сима свои утренние впе-чатления. – И сразу тебе скажу – кроме испачканных штанов она нам ничего не дает.
-Штаны в сторону! – постановил Пегасов, и продолжал: - Ну, а если использо-вать ее, скажем, как… повод для вызова врача?
По выражению его лица можно было сделать вывод, что он поймал какую-то хитрую мысль.
-Зачем нам еще и врач? – не понял Сима. Ему вполне хватало невесть откуда свалившегося Борюси.
-Чтобы вернуть тебя в твою квартиру, - напомнил Цезик.
Но Сима решительно не понимал, какая связь между его возвращением в квар-тиру и гипотетическим врачом, которого еще где-то надо было добыть. Впрочем, он давно сделал для себя вывод, что извилистый ход Пегасовской мысли ему понять не дано.
-Врач нужен, - откуда-то из глубины себя сказал Пегасов, - особенный. И таин-ственно добавил: - Наш врач. Квартирный. Раз мы должны вернуть в твое пользование квартиру, значит, и врач нам нужен квартирный.
-Квартирным бывает вор, - сказал Сима. – А врач бывает участковым.
-А на худой конец, гинекологом,-– прищурив за очками один глаз, подмигнул Симе непредсказуемый Пегасов.
-И где же мы возьмем нашего гинеколога? – спросил Сима, лишь теперь смутно начиная о чем-то догадываться.
-Логичный вопрос, - согласился Пегасов. – Требующий не менее логичного от-вета. Ты, видно, забыл, как два дня назад аплодисменты в честь наших артистических дарований потрясали подмостки Харьковского трамвайно-троллейбусного управления? Ведь у нас с тобой есть артистический опыт. А опыт, друг мой, сила. Артистический же опыт – еще и великая сила.
-Это красота великая сила, - сказал Сима. – А опыт – только «сын ошибок труд-ных».
-Чей, ты сказал, сын? – спросил Пегасов.
-Ошибок трудных, - повторил Сима. - Это не я сказал, это сказал Капица.
-Насчет сына, это у него здорово вышло, - лестно для Капицы заметил Пегасов.
Симе в реплике услышался подтекст, и на всякий случай он сказал:
-Может, будет девочка.
На что Пегасов, посмотрев на Симу, только вздохнул и сказал:
-Бедная девочка.
-И все-таки ответь мне, - пропуская мимо ушей реплику Пегасова насчет «бед-ной девочки»», допытывался Сима, - для чего нам нужен врач?
-Я пока и сам не очень точно это знаю, - честно признался Пегасов. – Знаю толь-ко, что никому не верят так охотно, как врачу, говорящему для своего больного прият-ные вещи.
-Какая же она больная? – не понял Сима. – Всего-то-навсего беременная.
-К твоему сведению, - просветил друга Пегасов, - у врачей беременность тоже считается диагнозом.
Этим предложением он выдал все, что знал о беременности. Нет, знал он, прав-да, еще одну вещь – то, что у кошек беременность длится пятьдесят два дня, у собак шестьдесят два, а у человека девять месяцев. Или все наоборот?
-Понятно, - сказал Сима. – В таком случае, половые связи в их представлении должны квалифицироваться как способ заражения.
-Не знаю, - сказал Цезик. – Все может быть. Но ты подал мне хорошую идею. Мы будем строить нашу тактику на освещении темы заражений половым путем. Вот тебе и повод для появлении на сцене врача.
-Предупреждаю, постарайся обойтись без наглядных примеров, – строго сказал Сима, зная, как легко его друг поддается течению собственных мыслей, и как падка до наглядных примеров его дражайшая половина.
-Сирафим, - напомнил Цезик, - наша цель вернуть тебя в лоно семьи. И жела-тельно, в единственном для этого лона экземпляре. А уж как это будет достигнуто, пусть тебя не волнует.
-Вот те раз, - опешил Сима. – А кого же тогда, кроме меня, это должно волно-вать? И потом, я чувствую некоторую ответственность за Эсмеральду, как за мать мое-го будущего ребенка. Все-таки, именно меня она обвиняет в том, что я заразил ее бере-менностью, - выпятив, насколько можно, хилую грудь от уважения к себе, добавил он.
-Ну, обвинить, допустим, можно кого угодно, - заметил Цезик. – Опыт показы-вает, что из нескольких подозреваемых обвиняют, обычно, самого глупого.
-Ты на что-то намекаешь? – спросил Сима.
-Нет, что ты? – поспешил заверить его Пегасов. – Безо всяких намеков и без ма-лейшего сомнения я просто отдаю пальму первенства тебе.
Искорки близкого раздора погасила Марья Антоновна. Она принесла дымящую-ся тушеную картошку, переложенную кусочками замечательного ароматного мяса.
-Ты что, действительно будешь это есть? – спросил Сима, с подозрением, и, в тоже время, с чувством неуемного голода глядя на такую снедь.
-А почему бы и нет? – удивился Цезик. - Чем я хуже профессора астрономии? Не только буду, но и тебе посоветую. Разве, только оттого, что на консервной банке нарисована очаровательная собака, я должен отказываться от хорошей говядины?
-Но ведь это собачьи консервы! – попытался еще раз вразумить друга Сима.
-Ну и что? А ты какие всю жизнь ел до этого? – спросил Цезик.
-Нет, я, наверное, все-таки ограничусь чаем, - сказал Сима.
Марья же Антоновна, приняв на веру пояснения Пегасова, а, по причине туго-ухости, не вникшая в только что произошедший диалог, кушала привезенное ее другом яство с большим аппетитом, да еще и нахваливала при этом.
Что поделать, голод не тетка. Преодолевая брезгливость, Сима осторожно по-пробовал кусочек мяса, снятый с картофелины, и должен был себе признаться, что то, чем он питался до сих пор, думая об этом, как о мясе, было нечто совсем другое. Мясом же было как раз это. А вот то, может быть, и было как раз для собак. Конечно, теперь находилось объяснение неуемной любви животных к этим консервам. Разве после этого они станут есть то?
Поглощенные уплетанием собачьих консервов с картошкой, друзья некоторое время вынужденно молчали. Когда же наступило первое насыщение, Цезик вернулся к прерванному разговору.
-Итак, - сказал он, облизывая ложку (по его манерам и потребляемым блюдам никто бы не догадался, что его отец всю жизнь служил правящей партии, а мать обще-питу), - на чем мы остановились?
-Ни на чем существенном, - ответил Сима. Действительно, не мог же он считать существенным то, что Цезик отдал пальму первенства его глупости.
-Что ж, - постановил Пегасов, - в таком случае, с существенного и начнем. Тебе кто-нибудь говорил, что порою ты бываешь глуп, как таракан, наглотавшийся дихло-фоса?
Сима оценил неординарность сравнения, но для торжества правды жизни заме-тил:
-Тараканы не глотают дихлофос. Дихлофосом их обливают насильно, помимо их воли. И потом, после дихлофоса таракан бывает скорее дохл, чем глуп.
Надо отдать должное и Пегасову – он внимательно выслушал все, что Сима по-ведал ему о взаимоотношениях тараканов и дихлофоса. И только по окончании этой импровизированной минилекции, сказал:
-Ты полагаешь, это каким-нибудь образом меняет сущность вопроса? Скажи, ты не в курсе, в твоем доме…, нет, не в доме, а в твоем подъезде, никто не сдает квартиру?
-Ты предлагаешь мне ее снять, и таким образом решить вопрос?
-Нет, - сказал Цезик. – Я хотел бы ее снять для себя.
Слух Марьи Антоновны на краткое время, похоже, посетил ее, и она вопроси-тельно
