всем могут узреть посягательства этого мира на про-верку их утерянной столичности. И потому, сразу и всему, при встрече фигурально по-казывают язык. А только потом начинают разбираться, кто есть кто, и стоило ли этому показывать язык? Даже если он и фигуральный.
Эта харьковская черта незримо сквозит во всем – в архитектуре, названиях, па-мятниках, словах.…Чтобы не быть голословным, давайте немного пройдемся по горо-ду, и вместе посмотрим, так ли все обстоит на самом деле?
Итак, коль скоро наш театр прибыл на железнодорожный вокзал, стало быть, с него и начнем.
И здесь нас встречает первая закавыка. Как такового, названия «железнодорож-ный вокзал» в Харькове не существует, потому, что свой вокзал они хитро назвали Южным. Вот просто Южный, и все, и этого хватит. Ведь железнодорожный вокзал вы найдете в любом городе. Но столица на то и столица, даже если она бывшая, чтобы чем-то отличаться от не столицы. Потому и решили харьковчане - пусть у кого-то во-кзалы будут железнодорожными, а у нас будет Южным. И какая разница от того, что до непосредственно юга надо ехать еще часов десять? (По Южной, кстати, железной дороге).
Привокзальная площадь Харькова растекается в несколько улиц, одна из кото-рых, улица Карла Маркса, заканчивается главным православным храмом города – Бла-говещенским Собором. То есть, в других городах улицы Карлов Марксов обычно за-канчиваются обкомами, райкомами, облисполкомами, но Харьков – бывшая столица, которая должна отличаться от прочего мира. К тому же – столица недоверчивая. Мало ли чего там набредил Карл Маркс после кружечки темного пива, почитателем коего он слыл при жизни. Мы же, на всякий случай, пойдем по улице его имени туда, куда надо – в храм. А потом, выйдя из храма, увидим, что улица, ведущая от храма, носит имя Фридриха Энгельса. А вы как думали?
То, что главная улица Харькова - Сумская, известно даже пигмеям в джунглях. Один небольшой отрезок этой улицы, куда испокон веков водят гостей города, называ-ют «стометровкой». «Стометровка» заканчивается домом, который с, тех же незапа-мятных времен, в городе именуют – как бы вы думали? – «пулеметом». Может, там и правда когда-то стоял пулемет? То есть, приезжайте, гастролируйте, паломничайте, ес-ли хотите, но знайте, что, на всякий случай, в знак нашего не особого к вам доверия, в конце гостеприимной «стометровки» вас ждет «пулемет».
Проходя по «стометровке», вы непременно минуете красивое здание, которое харьковчане называют «Домом Саламандры». В этом доме, чуть ли не на протяжении всей его истории, более или менее постоянно, с перерывами на банкротства и полити-ческие потрясения, находится страховое общество «Саламандра». Ну, и что, казалось бы, в этом особенного? Но не спешите с выводами.
На одном из выступов этого здания сооружена статуя неизвестного мужчины, одетого в одну лишь накидку. (По типу славнопамятного Икара из Ленинской комнаты, только у того накидка была на ноге, а у этого на плечах). То ли Геркулес это, то ли вышедший на минутку из парной чиновник средней руки, статуя умалчивает. Но о чем не умалчивает статуя, так это о том, что в правой руке, на уровне чуть ниже живота, этот то ли Геркулес, то ли еще кто, уверенно и твердо держит какой-то продолговатый, цилиндрический предмет, с определенного угла зрения напоминаю-щий по виду то, о чем писать неприлично, и что так тщательно маскировал у Икара замполит Шабаров. Если перед нами Геркулес, то, можно, конечно, допустить, что в руке у него палочка для спортивной эстафеты. Если же не Геркулес, а, даже в бане рдеющий о работе, канцелярист, - может, это список неплательщиков по векселям. Дом-то Страхового общества.
Словом, не спешите давать палочке неприличное название.
А давайте его тогда, когда посмотрите на противоположную сторону улицы. Там вы увидите, что на одном из домов, как раз напротив, установлена еще одна статуя. Только на этот раз - уже полунагой дамы с сальными мыслями в глазах. И вот при таком, совместном, просмотре экспозиции действительно приходит на ум, что мужчина видом дамы весьма обескуражен и возбужден. И на этот же ум напрашивается мысль – а не зашифрован ли хитро, под видом возбужденного мужчины, девиз «Саламандры», звучащий, примерно, так: «Вот вам всем!»?
Автор, владеющий некоторыми графическими навыками, рискнул бы привести иллюстрацию этой «сладкой парочки» с нужного угла зрения, если бы только с самого начала не поставил перед собой почти неразрешимую сверхзадачу – исключить из ро-мана процесс секса. И это не казалось бы таким неразрешимым, если бы, описывая по-хождения своих героев по нашей стране, он, время от времени, не сталкивался с обрат-ным явлением – сексом процесса: как сказать, показать, и, одновременно, избежать?
В данном же случае автор принимает четвертое решение этой проблемы – он предпочел не избежать, а убежать. Убежать дальше, вверх по Сумской, минуя памятник Тарасу Григорьевичу Шевченко.
Впрочем, миновать так и не удалось. Внимание привлек народ, хмурящий брови под очками у подножия памятника. Остановимся и мы, и посмотрим, что здесь творится.
Ба! Знакомые все лица! Кого бы, вы думали, мы там увидели? - Пегасова, собст-венной персоной. Он только что заключил со всеми этими людьми спор, - с каждым по пятнадцать рублей – что на памятнике поэту, который, как известно, умер вместе со всеми, окружающими его персонажами задолго до изобретения дизельного двигателя – установлено во весь свой немалый рост ни что иное, как колесо от трактора. Озадачен-ные старожилы смотрели на Цезика, как на умалишенного, и с нетерпением предвку-шали те блага, которыми осыплет их Пегасов, проиграв каждому по пятнадцать руб-лей.
Но Пегасов не был бы Пегасовым, если бы вот так, за здорово живешь, готов был отдавать каждому встречному и поперечному по полтора червонца.
Оказывается, когда труппа в поисках пристанища проходила мимо памятника, Пегасову срочно захотелось в туалет. После ночных споров со Скоробогатько о поли-тике его желудок все утро подбивал его совершить в незнакомом городе акт «цинично-го хулиганства». Так в милицейских хрониках обозначается «отметиться за углом». Отчаявшись сопротивляться своей природе, Цезик кинулся к ближайшим кустам. И когда первые позывы организма были сняты, и он, вздохнув в перерыве, собрался на пару минут задуматься о вечном, с лавочки перед кустами до цинично хулиганящего поэта донесся негромкий разговор.
Это один, очень почтенного возраста харьковчанин рассказывал другому, не ме-нее почтенного возраста харьковчанину, под величайшим секретом и требованием есть землю, то, что даже из коренных обитателей этого города знают лишь считанные еди-ницы. Он рассказывал и показывал, в каком именно месте памятника установлено – а оно там действительно установлено! - это самое тракторное колесо.
Пегасов внимательно подслушал и подсмотрел все, что касалось колеса, и, когда был разрешен спор с желудком, а почтенные харьковчане покинули лавочку и неспеш-но ушли по своим стариковским делам, вышел из кустов.
Профланировав с десяток кругов вокруг памятника, он, наконец-таки, обнару-жил за одним из чугунных персонажей детали этого колеса. Увидеть его было, и впрямь, мудрено, так мастерски припрятал его Вучетич.
Недолго думая, Пегасов отыскал среди прогуливающихся вокруг памятника старичков самого, по виду, апломбного, и, пристроившись рядом с ним, как бы невзначай, сказал:
-Удивительно, до чего ж, все-таки, много загадок оставили нам эти старые мас-тера.
Апломбный старичок насмешливо и высокомерно смерил Пегасова взглядом, и, только усмехнувшись, ничего не сказал в ответ. Видно было, что уж в этом-то районе города нет той тайны «старых мастеров», которая не была бы ему известна.
-Спрятать в памятнике целое колесо! - опять удивился вслух Пегасов.
Старичок какое-то время помолчал, видимо, соображая, о каком колесе говорит этот юнец, но потом все же спросил:
-Какое колесо?
-Тракторное, какое же еще? – ответил Цезик таким тоном, будто, в памятниках все только и делают, что прячут тракторные колеса.
В это время в разговор включился другой пожилой харьковчанин.
Стоит ли говорить, что не прошло и пяти минут, как вокруг Цезика собралась целая толпа возмущенных старожилов. В возмущение их привела сама мысль о том, сколь кощунственно ставить рядом сами эти понятия – Шевченко и тракторное колесо. – Где Шевченко, а где тракторное колесо? – Во временном, смысле, измерении.
Ну, что дальше можно сказать? – Посрамил их приезжий Цезик – есть в памят-нике колесо. Главное, знать, под каким углом его искать. Как и многое другое в этом городе.
А история, говорят, была такова. Чугун, из которого Вучетич собрался ваять свой памятник, можно было раздобыть в те времена только на Харьковском тракторном заводе. Или не чугун, а какой-то другой металл, не в этом, в конце концов, суть. Директор же завода, хоть и не знал о таком понятии, как пиар, владел им, тем не менее, в совершенстве. Вот он и предложил – я тебе чугун, а ты на памятнике - мое колесо. И тебе почет, и нам реклама.
Результат – в городе есть памятник, а в памятнике есть колесо. И какая разница, что никто его не видит? Вот, что происходит, когда встречаются два толковых челове-ка.
А Цезик, теперь уже несколько разбогатевший, нагнал свою труппу на площади, которая до недавнего времени носила имя Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Говорят, это была единственная площадь, которая носила имя одного человека, а памятник на ней был установлен другому, так как памятник там стоит Ленину. А о названии площади мы сказали в прошедшем времени потому, что сейчас она названа по-другому. Сейчас ее название Майдан Незалежности, что в переводе с иностранного украинского языка означает Площадь Независимости. Но памятник Ленину все-таки оставили. На всякий случай. Да и красиво с ним, чего напраслину возводить? Загадочны эти харьковчане, ох, загадочны…
Такое постоянное, с самого рождения, сталкивание харьковчан с признаками своего своеобразия и своеобразия родного города - напомним, некогда побывавшего в столичных чинах - дает выходцам из него такую устойчивость перед превратностями жизни, что, если в Москве, Нью-Йорке, или, скажем, Гвинее Бисау, вы встретите чело-века, который по-настоящему чего-то добился в этой жизни, знайте – это харьковчанин. В худшем случае, одессит. Совсем, уж, крайний случай - петербуржец. (Но, вспомним, и Питер, в свое время, походил в столицах). А всем остальным рядом с этими троими, в лучшем случае, не светит.
И теперь, только на минуточку, попробуйте себе представить, насколько не све-тило в этом, буквально кишащем харьковчанами городе театру, к которому имели то ли честь, то ли несчастье примкнуть наши герои. Одно слово – чудаки из города М. Ведь, не зря, наверное, слово «чудак» так рифмуется со словом «дурак».
И в который раз за сегодняшний день сказал его себе Сима, когда сбившийся с ног театр, натерший о непривычно твердую после родного Крыма брусчатку Харькова ноги, наконец, нашел помещение для выступлений. А попутно, договорился о прожи-вании в нем же.
Это было здание старого клуба при трамвайно-троллейбусном управлении. Единственное помещение, плату за аренду которого мог позволить себе не
