больших ушей нос будет казаться меньше, - пояснил Цезик, и добавил авторитетно: - «Занимательная физика» Перельмана.
-Очковтирательство, а не занимательная физика, - поправил его Сима.
-И сколько же вы хотите получать? – спросил тоном начальника отдела кадров главреж Скоробогатько.
-Ну, скажем, рублей…, - Цезик задумался, понимая, откуда у бродячего театра деньги? - …рублей сто.
-На двоих, - сказал Скоробогатько. – Ведь вас двое на одну роль.
-После гастролей, - добавил Млинский.
Сима открыл рот, чтобы возмутиться такими условиями, но Цезик его опередил:
-Идет, - сказал он. – Где роль?
В это время Сима, хоть и незаметно, но пребольно ущипнул Пегасова за ляжку, стараясь привести того в разумение, что ста рублей на двоих, за непонятно какой пери-од работы – цена, равносильная такой, как если бы ее вообще не было. Цезик, вместо ответа, обернулся к Симе, взял его руку, и поднес ее к своим плохозрячим глазам.
-Не стыдно? – спросил он. – Вы – артист. Как с такими ногтями вы предстанете перед публикой?
-Ну, положим, публики может и не быть, - заметил, привыкший к такому явле-нию в зале, главреж.
-Тогда, для кого же я буду петь? – выпрямил грудь Пегасов.
-Если бы было для кого, мы бы сначала проверили, умеете ли вы петь вообще, - вздохнул Станислав Аполинариевич. – А так… - И он махнул рукой.
-Но, в таком случае, можем ли мы хотя бы надеяться на наши сто рублей? – по-интересовался вдруг впавший в меркантильность Сима.
-Надеяться можете, - заверил его Млинский, выходя из купе. Правда, вскоре он вернулся, и не один, а вместе с пахнущим перегаром главлитом Симоняном.
В руках Симонян держал сценарий.
-Вот ваша роль, - взял у Симоняна сценарий Млинский и протянул его обоим Пижаямам, предварительно найдя наслюнявленным пальцем текст японца в ворохе всклокоченных печатных листов.
Цезик взял сценарий и начал читать: «…учитель модных бальных танцев – я». – О, это уже интересно, - сказал он с вдруг родившимся актерским азартом.
-Нет, это не ваша роль, - сказал Млинский, наклоняясь над сценарием. – Вот ва-ша, - ткнул он пальцем в строчки.
-«Я зенирась Нагасаки…», - начал читать Цезик, и остановился. – Что за галима-тья? Я то читаю?
-То, то, - подтвердил главлит Симонян, который по совместительству играл в оперетте роль акробата.
-«Я зенирась Нагасаки…», - заново прочитал Цезик. – Это что, на японском? – спросил он.
-Это с японским акцентом, - пояснил Млинский. – Читайте дальше.
-М-гм, - понял Цезик, и продолжил. Вернее, опять начал сначала:
Я зенирась Нагасаки
Осень выгоно плитом,
Но зена влюбилась в янки
И удрара с ним дваём,
О, судьба, зена и деньги –
Сё исезло, как мецьты,
Мне остались цолько дзеци
И немного касоты.
Цезик перелистнул страницу, но на этом текст японца был исчерпан.
-И это все? – спросил он.
-Все, - млея в улыбке, подтвердил главлит.
-Полнейшая ахинея, - заключил Цезик. Честно говоря, он заключил несколько иным словом, но привести его мы смелость на себя не берем. И только утешаем себя тем, что слово «ахинея» немного похоже по звучанию на то, что выдал по поводу сво-его текста этот сквернослов. Впрочем, как поэт, допускающий в своей речи некоторые выражения, он всегда говорил, что слово для него – только лексическая единица.
-Почему ахинея? – возразил Млинский тем же самым словом. – Очень даже хорошая ария.
И он прочитал ее, адаптировав на понятный язык:
Я женился в Нагасаки
Очень выгодно притом,
Но жена влюбилась в янки
И удрала с ним вдвоем.
О, судьба, жена и деньги –
Все исчезло, как мечты,
Мне остались только дети
И немного красоты.
-Что же вам здесь не понравилось? – спросил Млинский.
-И это мы должны петь? – спросил Цезик.
-Да, и еще танцевать немного, - подтвердил главлит.
-Тогда, это точно к нему, - показал на Симу Пегасов, и отдал ему сценарий. – У него с красотой получше.
-Но ведь нос!.. – напомнил Сима, которому роль Пижаямы тоже как-то показа-лась не слишком могущей раскрыть его талант.
-Уши, - сказал Цезик. – Уши спасут твой нос. – И он приложил с двух сторон к ушам Симы по листку из сценария. – Ну, вот, - удовлетворился он, – теперь совсем другое дело. Вылитый японец. И главное – обернулся он к присутствующим, - понятно, почему по сценарию его бросила жена.
На этом заканчивается глава о том, каким образом вейсманист Сима, морганист Цезик и примкнувший к ним колеблющийся Бонифаций попали в актерскую труппу, а в составе «Детей Занзибара» появилось сразу три новых «ребенка». А также, почему друзья проехали мимо города М, и поехали дальше, в направлении города Харьков.
ГЛАВА 8
Прибытие в первую столицу.
К тому часу, когда поезд подходил к Харькову, Сима уже вовсю горланил гнусавым фальцетом партию своего героя. Алкоголь, принятый совместно с Млинским, выявлял все новые дарования его натуры.
Где-то под Павлоградом Сима лихо отплясал, правда, упав при этом в проход, дикий, но, по его мнению, вполне самурайский танец, который он завершил победо-носным кличем: «Банзай!». Непьющий из-за любовного томления по Магде, Пегасов, помимо своей воли очаровал шестипудовую Лолиту. Глядя на ее внушительные габа-риты, можно было только порадоваться тому, что в зале все-таки не будет присутство-вать по причине давно случившейся с ним кончины Константин Сергеевич Станислав-ский. Иначе, он бы вновь не поверил, что эту, немалого веса женщину способен вы-держать на себе хоть один, даже самый прочный, гимнастический снаряд. Что уж тут было говорить о намеченных ей в напарники по акробатическим этюдам Симоняне, да еще несколько хлипких, утомленных алкоголем человечках с брюшками?
Читатель вправе обратить внимание на тот факт, что кроме Млинского и Лоли-ты, которую в обычной жизни звали актрисой Пильгуевой, весь коллектив театра выведен в каком-то худосочно-недокормленном виде. Автор принимает обоснованные претензии, и дает себе труд напомнить, что театр этот – народный, то есть зарплаты не получающий. А из этого, как говорит Самуил Аронович, «как вам нравится во-вторых?», то есть, следует и все остальное. Повышенный же, относительно общего артистического фона, вес Млинского и Лолиты объясняется только их природными конституциями. Ведь хорошо известно, что самые худые люди как раз больше всех и едят. И наоборот. Все же остальные предположения труппы относительно методичного набирания веса Млинским, как то:
-использование им в личных целях средств, получаемых театром от гастролей,
-или единовременных продаж реквизита,
а Пильгуевой, как
результат ее близких, с этим самым Млинским, отношений, (из-за чего, как по-говаривают злые языки, она и получает первые партии)
просим считать необоснованными, и навеянными клеветническими измышле-ниями завистников. Если же кто-нибудь из вас более осведомлен в этом вопросе, пред-ставьте факты, и мы их обсудим.
Итак, Лолиту очаровал Пегасов. Сам же Пегасов, не ведающий о пробужденном собой интересе, вел жаркий трезвый спор с язвенником Скоробогатько. Темой их горя-чего диспута было несогласие в основных экономических направлениях политики од-ного из европейских государств. Конечно, чтобы не спорить о такой ерунде, им бы следовало немножко выпить. Потому что после выпивки споры начинают касаться более приятных и разрешимых тем:
-Первая – это, конечно, женщины;
-Вторая - …впрочем, вторая – опять женщины…;
-А вот где-то пятая – это уже все остальное – медицина, искусство, вина, проти-возачаточные средства…
-Потом, правда, опять женщины…. Но это уже в зависимости от количества вы-питого. Потому, что, в зависимости от этого количества, проблема обсуждения перехо-дит в проблему поиска.
Давно, и, в общем-то, почти сразу, был в стельку пьян главлит Симонян.
-Эх, нам бы в труппу мою жену, - мечтательно вспоминая об Эсмеральде Энве-ровне, рассказывал Млинскому Сима. Судьба опять разводила их на какое-то неопре-деленное время, и это еще больше способствовало самым сладким воспоминаниям о ней Симы.
-Что, такая красивая? – спросил Млинский.
-Нет, такая талантливая, - вставил со своего места реплику в Симины воспоми-нания Цезик.
-И красивая тоже, - напомнил Сима другу.
-И что, тоже артистка? – поинтересовался Млинский.
-Почему «тоже»? – не понял Сима, который снова упал в проход, и потому, от падения, несколько призабыл, для чего он здесь.
-Несомненно, артистка, - опять отвлекся от своего экономического спора Цезик. – Причем, тоже оригинального жанра.
-Неужели и она – гипнотизер? – спросил теперь уже Скоробогатько, которому за время дороги Сима с Цезиком успели рассказать о своей гипнотизерской карьере, правда, упустив, при этом, некоторые немаловажные места.
-Нет, - поправил Цезика Сима. – Она музыкант.
-Всего-то? – разочаровался Млинский, который виденных-перевиденных им му-зыкантов вовсе не считал артистами оригинального жанра.
-Музыкант на пружинах, - пояснил Цезик, окончательно отвлекшийся от эконо-мики, и взявший в свои руки бразды разговора о Симиной жене. – В международном оркестре играет, - добавил он. – Украинско-армянском.
-Армя-а-а-нском, - протянул спящий в одежде главлит Симонян, и сладко разу-лыбался во сне, видимо вспомнив никогда не виданную им историческую родину. Просто удивительно, как, при такой потерянной внешности – Симонян был лысым блондином с голубыми глазами – род его еще умудрился сохранить свою фамилию.
Впрочем, сам автор давно заметил за кавказскими народностями одну странную особенность – все они утверждают, что их предки, на самом деле, были голубоглазыми блондинами, а их нынешняя «темнота» - результат смешивания с турками. (Это сколько же надо было турок, чтобы на весь Кавказ не оставить ни одного блондина?) Как знать, но, глядя на Симоняна, в эту версию можно было поверить.
В Эчмиадзине экскурсовод утверждал автору, что слово «ариец» вообще проис-ходит от слова «ара». Может, и так. Кому сейчас по силам доказать обратное? Но в фильме «Семнадцать мгновений весны», где почти о каждом герое было сказано, что он «истинный ариец», наиболее похожим на армянина выглядел только сам Штирлиц, и то в одном эпизоде - встречи с Борманом, где на Штирлице был черный берет, черные очки среди черной ночи, и черные приклеенные усы.
Видя, что Цезик не обращает на нее внимания, а Млинский вообще неприкрыто интересуется чужой женой, играющей на пружинах, артистка Пильгуева низким, пре-дупреждающим голосом, которым она пользовалась всегда, когда ее положению примы угрожала опасность со стороны интереса Млинского к другим артисткам, сказала:
-Млинский!
Млинский обернулся к ней, сделал вопросительный взгляд, пренебрег тем, что они не одни, и смачно ухватил ее за мясистый зад.
-Млинский!! – взвизгнула Лолита.
-Любовь, - пояснил Млинский окружающим. И, окончательно переключившись на зад Пильгуевой, увлеченно и самозабвенно, пребывая в полной уверенности, что никто этого не замечает, сконцентрировал свои усилия на сжимании пятерней этого деликатного объекта.
Актриса Пильгуева, не в силах больее сносить такую боль, вырвалась из такого своеобразного объятия Млинского, и, одергивая юбку, заметила:
-Любовь у тебя, Млинский, какая-то странная.
-Так, ведь, ты и женщина тоже странная, - ответил ей Млинский, и непонятно было, как воспринимать его слова – в виде
