мифы о жизни на небе и прочая чушь. Как мать ни старалась приобщить ее к церкви, затянуть в свою секту, Юля не поддавалась. Максим еще в средней школе объяснил ей, что почем и как это правильно называется, но мать считала, что из-за тхэквондо ее дочь стала буддисткой. Сейчас Юле очень хотелось во что-нибудь верить, чтобы было с кем поговорить, задать вопросы и не получить ответа, но знать или чувствовать, что тебя услышали и поняли. Выливать все на Альфиру или Илью она не хотела, они не заслуживали такой муки, ведь когда любишь, то все невзгоды и страдания воспринимаются как свои собственные. Юля всегда чувствовала так, поэтому старалась не рассказывать все, даже Альфире, которая умела слушать, могла успокоить, но Юля знала, как Альфа потом переживает одна, когда никто не видит. А если рассказать Максиму, то он может и высмеять, но она никогда не откровенничала с братом и точно не знала, как он себя поведет.
Одеваясь на пробежку, спать она все равно не будет, Юля остановилась, посмотрев на себя в черном зеркале: какая же она еще малолетняя дурочка, и как она несправедлива к Максиму, цепляясь за детские комплексы и прошлые обиды. И почему она такая, почему не может быть нормальной и хочет цепляться к тем, кого любит? Не Максим, не Илья этого не заслуживали и терпеливо ждали, когда она повзрослеет. И вот детство кончилось, безвозвратно. Так всегда бывает, когда ребенок видит смерть, понимает ее и не может принять. Темный силуэт в зеркале был ее и не ее — она изменилась, навсегда, и очень боялась сейчас увидеть свое лицо, свои глаза, в которых было все: боль, ужас, ненависть, ярость, беспомощность и уверенность — вот ее Юля боялась в себе гораздо больше. Ее страшила эта непоколебимая уверенность, еще не сформировавшаяся в четкое решение, в действие, но это скоро случится.
Выбежав из дома, Юля уже скоро оказалась в парке. Бежать было тяжело, приходилось заставлять, издеваться над непроснувшимся и избитым телом. Бег помогал прийти в себя, разобраться с мыслями, точнее выбросить все из головы и начать думать заново, впуская в голову только важное, отбрасывая мозговой мусор, тративший энергию, угнетавший силу воли, заставлявший опускать руки и впадать в отчаянье. Тренер всегда говорил ей, когда Юля впадала в тихую истерику или хотела все бросить: «Никогда не позволяй неудачам ломать свою жизнь». Бегая по ночным дорожкам, Юля вспоминала Олега Николаевича, быстро утирая слезы, не позволяя себе разреветься. Выбежав на поляну, она выбрала дерево покрепче и стала разминаться, переходя к отработке простых ударов ногами и руками. Кулаки и голени гудели, но не просили пощады. После серии ударов, вскипятивших кровь, Юля упала на ствол и заревела, громко, не боясь, что кто-то ее услышит, начнет приставать с помощью или вызовет полицию.
Ее нашли в раздевалке. Полицейским с трудом удалось уговорить ее разбаррикадировать дверь. Юля была готова драться, она видела во всех врагов, пока не пришла медсестра, проводившая осмотр перед соревнованием. Юля поверила ей и сдалась, опустив на пол сломанную вешалку, из которой она сделала подобие копья или палки, опасно вращая перед полицейскими, чтобы они не подходили ближе. Потом был допрос, психолог, потом опять допрос. Она не понимала, что от нее хотят, почему постоянно разные люди выспрашивают одно и то же, а она должна повторять раз за разом одни и те же показания. Поймать на лжи или несоответствии ее не удалось, она мыслила ясно, наверное, так действовала на нее злость к этим людям.
Мэй отвезла ее домой вместе с Альфирой и Максимом. Юля долго сидела в траве на лужайке у сквера, уткнувшись лицом в Арнольда. Пес не скулил, не выл, а покорно терпел ее рыдания, с тревогой и тоской смотря на хозяина, чтобы тот подсказал, показал, что надо делать, как помочь. Но ни Илья, ни Максим, ни Альфира не знали, что надо делать. Мэй заставила Юлю выпить две таблетки, силой разжимая ей рот, и стало легче. Тревога перестала быть острой, боль превратилась во что-то тянущее и холодное. Неприятно, но гораздо лучше, чем рваться изнутри, хотеть умереть прямо сейчас, здесь, навсегда… сейчас… здесь…
Ребята уехали в институт к роботу. Не только Сергей, но и Леха что-то заметили, увидели, как камера зафиксировала, передала в прямой трансляции полупрозрачное движение, после чего охранник стал убивать. Илья поехал с ними, у него тоже были мысли. Он хотел помочь Юле, но точно знал, что сейчас его помощь будет мукой для нее. В институте Леха скопировал весь видеомассив, и они поспешили на квартиру. Никто не проронил ни слова, но каждый понимал, что полиции то, что они найдут не нужно, и все это продолжение непонятной игры. Думать о том, кто с ними играет, не было никакого смысла.
Мэй не стала заходить к Юле, хотя и хотела остаться с ней, помочь, но по взгляду Максима поняла, что лучше не стоит. Юля и сама это понимала, долго не выпускала ее из объятий, всхлипывая, утирая сухие глаза ладонью, слез больше не было, только дрожь и жгучая резь. Родители уже знали, и их принял на себя Максим. Альфира помогала Юле, отвела в комнату и переодела, как маленькую. У Юли дрожали руки и ноги, она ничего не могла делать сама, смотря красными глазами на Альфу и спрашивая: «За что? Почему Олег Николаевич, почему его?». Альфира старалась не разреветься, став очень похожей на свою бабушку. Она отдавала приказы, руководила, порой жестко, и Юля слушалась, доверяя подруге.
Альфира напоила ее молоком и заставила немного поесть, после чего Юля отключилась. Альфира сидела на краю кровати и еле слышно рыдала, в мягкого розового слоника, которого она давным-давно подарила Юле на день рождения. Этот слоник сидел у Юли на столе, помогая делать уроки, она иногда разговаривала с ним, до сих пор видя в молчаливой мягкой игрушке верного друга.
Максим медленно, помногу раз рассказывал все, что знал. Его бесило, что мать не пошла к Юле, а сидела и восклицала, что она так и знала, что до добра это тхэквондо не доведет. Потом она набросилась на отца с обвинениями, что он во всем виноват, потом стала обвинять Юлю, что если бы она думала об учебе, то этого бы не было. И тут в первый раз за всю их совместную жизнь отец дал ей пощечину. Несильную, но мать тут же умолкла, со страхом смотря на него. Отец приказал ей заткнуться и не трогать дочь. Выяснив, что Юлей занимается Альфира, он достал из шкафа коньяк и налил всем. В первый раз Максим пил с родителями, и это было не из-за праздника или любого другого нормального повода. Алкоголь показался отвратительным, хотя коньяк был хороший, отец дрянь не пил, вложив сыну простое правило: если и пить, то хорошие напитки, если нет денег, то лучше совсем ничего не пить.
Мать засуетилась с ужином. Что-то переключилось в ней после пощечины, она осторожно пошла к дочери, приведя плачущую Альфиру. Усадив ее на диване рядом с Максимом, она суетилась у плиты. Альфира прижалась к Максиму и плакала в его плечо. Максим видел, что и мать плачет, что у нее все валится из рук, а отец наливает себе стопку за стопкой. Странно, но он не беспокоился за сестру. Он обдумывал случившуюся трагедию, сопоставляя факты, события прошлых дней, выстраивая единую цельную картину. Нет, Олега Николаевича не мог убить тот же демон, — в этом не было никакого смысла. Перестав подначивать себя за то, что он всерьез рассуждает о демонах, он гладил Альфиру и думал. Альфа так и уснула на нем, часто вздрагивая и вскрикивая во сне. А он думал, что не зря первый демон торопил их. В игру вмешалась вторая сторона, а сколько их еще может быть, и Юля тоже это понимает. Он прочел это в ее глазах еще там, в Лужниках, когда она плакала в Арнольда. Она на мгновение поймала его взгляд и все сказала, без слов, без мимики, через секунду вернувшись в паническое состояние. Альфа тоже что-то поняла, не зря же она не мигая, смотрела на экран, когда охранник стал стрелять во всех и убил тренера. Альфа не отвернулась, а когда охранник застрелился, она повернулась ко всем и сказала: «Не успела. Они сильнее ее, поэтому им нужна Юля». Сказано это было очень тихо, Максим стоял рядом и расслышал, остальные были в ступоре, кроме Арнольда, рвавшегося с места, почти порвавшего поводок, страшно скаля зубы, угрожая Илье, если он его не отпустит. Пес хотел бежать на помощь, он знал куда и понимал, что наверняка погибнет. Илье с трудом удалось утихомирить его, а когда охранник застрелился, пес жутко завыл и стал рвать асфальт когтями, пока Илья ударами поводка не успокоил его.
Поужинали молча, что это была за еда, никто не понимал. Все ели механически, заставляя глотать и жевать, заставляя себя заниматься хоть чем-нибудь, боясь сказать, произнести хоть слово. Мать часто уходила к Юле, она спала в том же положении, как мертвая, поэтому ко рту прикладывали зеркало, боясь, что у нее остановилось сердце.
Максим отвел Альфиру домой. Дома скандала не будет, отец позвонил ее родителям и все объяснил. Что будет завтра, никто не знал, Альфира не думала об этом, ей было все равно. Они сидели на лавке у подъезда, Максим обнимал ее, она дремала, часто всхлипывая. Очки промокли насквозь, она сняла их, убрав в рюкзак, все равно она ничего не хотела видеть. Не ожидая от себя такого, она потянула лицо Максима к себе и поцеловала, очень испугавшись. Максим вздохнул, но не отвернулся, не отодвинулся.
— Сегодня не самый лучший день для этого, — сказал он.
— Да, ты прав. Извини, я сдурила. Забудь об этом, — Альфира спрятала лицо, густо покраснев.
– Нет, и не подумаю забывать, — Максим взял ее лицо в ладони и осторожно, будто бы боясь сделать ей больно, поцеловал. — Обсудим нас позже, хорошо? Сейчас мы все на психах.
— Хорошо, — Альфира улыбалась, она была счастлива и дрожала от боли и переживаний за Юлю, не понимая, как оба чувства могут жить в ней одновременно. — Я пойду, а то начну чушь нести.
— И я, — улыбнулся Максим. — Завтра будет сложный день.
— Ага, приходи в обед в ресторан, Мэй не будет против.
— Да, она мне сказала, что завтра надо всем собраться. Слушай, а Юля надела ваш оберег на выступление?
— Да, она решила, что не помешает. Думаешь, он спас ее?
— Я не знаю, но и не могу ничего исключать.
—До завтра, надо спать.
Альфира обняла его за шею, и они долго целовались, пока у нее не заболели губы.
— Юля сильная, она не сломается, — улыбаясь, сказала Альфира.
— Я знаю, не зря же она U-LiSun. Как ей идет этот ник
— Ага! Вот она обрадуется, когда мы игру о ней доделаем!
— Сначала она нас поколотит, — усмехнулся Максим.
[font=Arial,
