сразу понравились: небольшие, как она любила, чтобы ничего не свисало, темные с рубиновым отливом, напоминавшие цветок, но вот какой, она никак не могла вспомнить.
— Это пион. Мне кажется, что это твой цветок, — Мэй оглядела Юлю и обняла, всхлипнув.
— Почему ты плачешь? — спросила Юля, осторожно дотронувшись до ее плеча. Мэй встала у шкафа и вытирала глаза, размазывая тушь.
— Не знаю. Просто… неважно, все глупости, — вздрогнула Мэй.
— Почему? — Юля силой развернула ее к себе и забрала платок, став осторожно вытирать ее лицо, теперь пришло ее время позаботиться о Мэй.
— Это страх. Я это уже чувствовала раньше, и это всегда плохо кончалось для других.
— Для других? Хм, — Юля взяла из шкафа салфетки и жидкость для снятия макияжа. Она вытерла разводы, можно было и не подкрашивать, у Мэй и так были пышные от природы ресницы.
— Кого любила. Не спрашивай, я просто уже стала старая и всего боюсь, вот и лезет в голову всякая дрянь, — Мэй улыбнулась. — Пойдем к гостям, нас ждут.
Юля и Мэй еще не появились в зале, а Лана уже встала. За ней встали и все остальные. Альфира невольно вскрикнула, увидев Юлю, Максим зажмурился, а Илья покраснел, не в силах отвести от нее взгляда.
— Теперь это твой чосонат, — сказала Лана. — Сохрани его, он тебе снова понадобится.
— Опять кто-то умрет? — с ужасом спросила Альфира, единственная, кто понял истинное значение этого костюма, не считая Ланы и Мэй, знавших это.
— Надеюсь, что нет, — Лана, не мигая, смотрела ей в глаза. — Но это не в наших силах, нельзя знать заранее, но можно бороться, нужно бороться. Юлия, ты сегодня главная за нашим столом, по праву ты самый близкий человек для Олега Николаевича. Он не создал семью, у него нет детей, кроме вас, кроме тех, кого он учил всю жизнь — вы его дети. Не стоит печалиться, у него детская душа, и он должен переродиться, прожить еще одну жизнь в мире живых, а главное, что ты, все его ученики помнят о нем, а значит он жив. Скажи о нем, не для нас, не для духов этого дома, скажи для себя.
Юля смутилась. Альфира, поймав взгляд Ланы, разлила водку и гранатовый сок, дав Юле первой рюмку с темно-красной, переходящей в искрящийся рубиновый свет, жидкостью. От рюмки запахло ветром, морем и солью, и Юля растерялась.
— Я не знаю, что должна сказать, — Юля хотела было поставить рюмку на стол, но Мэй мягко остановила ее руку.
— Ты знаешь, просто скажи и не держи больше в себе, — прошептала Мэй.
— Олег Николаевич был для меня не просто тренер, — Юля шмыгнула, не замечая, как слезы ручьями потекли из глаз. — Он стал для меня как отец, который всегда выслушает, подскажет, поможет, которому не все равно! Я мечтала, чтобы у меня был такой отец. Я его очень любила и не успела, не смогла за все годы сказать ему об этом. А теперь его нет, и во мне чего-то больше нет, и не будет!
Последние слова Юля выкрикнула, в зале никого не было, но она об этом и не думала. Рука задрожала, и капля сока упала ей на палец. Сок больно обжег ее, будто бы это была кислота, но никакого ожога не было. Юля удивленно смотрела на место ожога, не находя следов, а боль осталась. Она глубоко вдохнула, подавляя накатывающее рыдание, и прошептала чуть слышно: «Он был мой герой, настоящий супергерой… и он всегда спасал меня».
— Это твоя боль. Она останется с тобой до тех пор, пока ты не выжмешь ее из себя до капли. На это надо много времени, и оно у тебя есть, — сказала Лана, не мигая, смотря в глаза Юле. — А теперь прими свою боль до конца, чтобы быстрее избавиться от нее.
Лана кивнула, и все выпили, сев за стол. Юля догадалась, что должна обслужить гостей. Без подсказки, она каждому положила по три блюда, не спрашивая, но угадывая желания гостя. Сначала она положила всем паби и немного вареной курицы, себе в последнюю очередь, когда у всех все было, она села за стол.
— Наверное, я скажу, — сказал Максим, потянувшись к графину, чтобы разлить водку.
— Нет, начала Альфира, пусть и продолжает. По-хорошему это должна делать Юля, но лучшая подруга способна разделить с ней ее горе, — объяснила Лана, и Альфира без дрожи мастерски разлила напитки по рюмкам, уроки Мэй не прошли даром.
— Хорошо, пусть так, — Максим вздохнул. — Скажу честно, сначала Олег Николаевич мне не нравился. Мне всегда казалось, что он слишком жесток и требователен к Юле, но я видел, как она растет, как меняется, становится сильнее. Мы не выбираем родителей, и если бы у меня был выбор, я бы, наверное, выбрал наших. И не потому, что они хорошие или плохие, нет, мы не можем выбрать что-то другое, не можем изменить этого, иначе это будем уже не мы, а другие. Я был почти на всех твоих соревнованиях, ты меня не могла видеть. И я видел, как он общается с тобой, видел, как ты его любишь. И поверь, он знал об этом, знал, что ты его любишь, поэтому эту каплю горя ты можешь смело изгнать из себя, навсегда, и не думать больше об этом.
— Спасибо, Максим, — Юля с благодарностью посмотрела на брата. И правда, после его слов стало легче, одна цепь опала наземь и рассыпалась в прах. Важно, что это сказал именно Максим, пускай и вредный придира в прошлом, но Юля знала, что он ей никогда бы не соврал, не стал бы жалеть ее чувств, а сказал прямо, как есть.
22. Не сказка
Небо заволокло тучами, очень высоко громыхала неторопливая буря, ветер спрятался, и стало невыносимо жарко и душно. Фонари вдруг потухли, и двор погрузился в сумрак. Юля стояла на горке, поглядывая на замерший дом. Хлопнула дверь гаража, последний человек покидал это место, торопливо закрывая на три замка самое дорогое. Сумрак сгущался, жаркий туман подбирался к ней, и Юля захотела домой. Вся решимость улетучилась, остался непонятный страх и досада, но почему-то на Илью, согласившегося на ночную вылазку. Юля с надеждой посмотрела в телефон, Илья даже не опаздывал — это она пришла слишком рано, придется ждать. Вот бы он опоздал, пускай и на минуту, тогда она бы уже сбежала отсюда.
Она услышала шелест травы, и через мгновение в живот врезалась счастливая морда Арнольда. Пес радостно заскулил, тыкаясь носом и лбом в живот и между ног.
— И я очень рада тебя видеть, — Юля села на корточки и трепала пса за уши, уворачиваясь от дружеского вылизывания. — Не лижи меня, не надо! Фу, Арнольд! Вот и молодец. А ты не боишься, а?
Пес рыкнул, громко гавкнул, и Юля перестала чувствовать страх и непонятную тревогу, осталась стопроцентная решимость, не покидавшая ее с того момента, как она надела траурный чосонат. Костюм остался дома, мама ничего не спрашивала и, как показалось Юле, боялась войти к ней в комнату. И все же Юля спрятала его в шкафу, закопав в зимние вещи.
— Привет, — Илья был серьезен, не улыбался, как обычно. Он осмотрел Юлю, одетую в темно-синие джинсы, потертые, но целые кроссовки и черную футболку. — Я так и думал, что ты кофту не возьмешь. Я взял свою толстовку, помнишь ту со Slipknot.
— Конечно, помню, ты и Альфа любите всякое дрянное старье слушать, — привычно фыркнула Юля, но быстро опомнилась, пора бы забыть все детские игры. — Да, про кофту я забыла. Вроде не холодно, душно как-то.
— Это здесь тепло, а в подвалах всегда промозгло, в любую погоду. Я помню, как она тебя бесила, но другой я не нашел, остальные будут тебе слишком велики.
— Спасибо, Илья. Это я так, на автомате ворчу, — Юля пожала его пальцы. — Мы правильно поступаем?
— Не знаю, мне сложно определиться. С одной стороны нет, потому что идем на риск, не предупредив никого. С другой стороны я понимаю тебя и сам думаю также, что лучше не всем сразу, не знаю, слов не хватает. Слишком много всего странного произошло за этот месяц, нет времени все обдумать.
— Я тоже так думаю. А как мы попадем внутрь?
— Я все устроил. Когда закончились поминки, помнишь, я вышел ненадолго? Вот, так я прошел в подъезд и открыл окно на втором этаже. Видишь, там крыша над четвертым подъездом? С нее легко залезть внутрь.
— Понятно, но ты точно знаешь, что нам туда нужно?
— Точно. Помнишь, я показывал всем карты бомбоубежища? Так вот вход как раз в этом подъезде. Я у отца поспрашивал, так, чтобы он не догадался, так он даже там был, когда в нашей школе учился. Когда СССР рухнул, там были магазины какие-то, в основном вещи и книги продавали. Он мне даже показал «День Триффидов», который он купил там на деньги, что получил за сдачу бутылок. Я эту книгу много раз читал, такая простая, на серой тонкой бумаге.
— А, я помню! — обрадовалась Юля. — Ты мне давал ее почитать, а я не смогла, слишком страшно было! Хорошо, тогда все сходится. Но, Илья, пойду одна я, а ты меня будешь ждать здесь. Понял?
Илья подошел к ней вплотную, и она увидела, как тень усмешки пробежала по его лицу, или так играли тени сумрака и тумана вокруг, но по глазам она увидела и насмешку, и грусть.
— Я, как ты знаешь, пылаю к тебе всякими возвышенными чувствами, но в данном случае решать буду я, что и как буду делать. Поняла? А так, конечно же, очень приятно, что ты так беспокоишься за Арнольда.
— За тебя, дурак! — Юля толкнула его в плечо, намереваясь сказать еще что-нибудь обидное, но не могла подобрать верное слово.
— Ладно, нечего обсуждать, идем вместе. Арнольд с нами, он тоже решает сам, — Илья кивнул на пса, Арнольд оскалил зубы и зарычал. — Он не я, будешь на него давить, точно укусит. Короче, жди меня здесь, а я пока проберусь в подъезд. Арнольд подскажет, когда пора идти. В рюкзаке толстовка, надень ее и капюшон тоже, чтобы на камеру не светиться, поняла?
— Да, я все поняла, — спокойно ответила Юля. И правда, о чем она думала, желая отправить Илью домой? Она же заблудится там и умрет от страха.
Илья поправил кепку и надел капюшон толстовки, обыкновенная черная ткань, без логотипов или дурацких принтов, музыкальных групп или мультяшных героев. Он бесшумно скрылся, Юля удивилась, как он умеет так ходить, она не слышала ничего, кроме отзвуков быта из приоткрытых окон. Ей показалось, что трава мокрая от тумана, она бы точно поскользнулась в старых кроссовках.
Илья спокойно, не теряя темпа, дошел до подъезда. Звонить в домофон, как он это сделал днем, представляясь курьером, было слишком поздно, время шло к полуночи. Оглядевшись, он поднялся на пандус. Раньше сюда
