Проект "ХРОНО" За гранью реальности

Ролле, ваша помощь неоценима, я сразу же сообщу вам если будут новости. Да… Еще раз прошу вас успокоиться, нет, приезжать не нужно, в вашем положении это излишне. Конечно, к вам в ближайшее время приедут наши специалисты, и вы подробно им все опишите.
Он положил телефонную трубку:
— У супруги Ролле, то же самое, почти во всем похоже, есть отличия, но это, наверное, от разницы восприятия. Она на среднем сроке беременности, не нужно привозить ее сюда. Карл, завтра утром у нее должен быть, кто-то из твоих сотрудников, запишите все, что она вспомнит на магнитофон и постарайтесь ее поддержать, как только можно.
Профессор Вигман кивнул, сделал, какие-то отметки на исписанном листе бумаги и устало сказал:
— Давайте придумаем, как вытащить наших ребят!
Глава 21. Охотники и их жертвы
Двигатель машины натужно взвыл, а в салоне запахло жженым. Нива накренилась и немного сползла в бок.
— Все, блять, приехали! Советчик хуев… яма, яма, объезжай, объезжай… объехали! Вылазьте! Что смотрите?! Толкать будете! Я сцепление жечь не собираюсь!
Микола Ткачук любил свою «Нивушку», как он про себя ее звал, наверное, больше чем Катерину, жену, с которой прожил уже больше двадцати лет. Всего два года как вошедшая в серию, она еще редко встречалась на улицах и майор, когда управлял автомобилем, чувствовал легкий налет «избранности и приближенности». Хотя он великолепно понимал, что до черной «Волги», не говоря уже о «Чайке» ему, как от земли до неба.
Микола Иванович был реалистом. Он давно понял, что не то, что до генеральских звезд ему не дотянуться, но и полковником тоже не стать. А с недавних пор, стал майор и вовсе осторожен и осмотрителен, осточертело все невероятно, и выход на пенсию майором госбезопасности казался уже верхом жизненного успеха.
Но позавчера генерал Кожевников, давая ему это необычное задание, открыто сказал: «Все сделаешь как нужно, получишь Красную Звезду на грудь и вторую звезду на погон». А пенсия у подполковника заметно больше майорской, да и статус тоже значительный. Ткачук возвращаясь вечером домой все вертел в голове фразу «подполковник госбезопасности в отставке» или шептал «подполковник КГБ на пенсии» и улыбался. Нравилось!
Но дома, в тот вечер Микола долго не мог уснуть. Закинув руки за руки лежал он, глядя в вверх, в темный, низкий потолок хрущовки и, чем дольше думал о задании, тем больше свербил его червь беспокойства. Вся сознательная жизнь на оперативной работе. Она выработала у майора почти звериное чувство опасности. И сейчас этот звоночек в голове начал звенеть и чем дальше, тем сильнее. С первого взгляда, все очень просто. Приехать в указанный район под видом туристов или рыбаков, соблюдая легенду провести тщательную разведку объекта. Выявить лиц там бывающих, потом по цепочке, связи и контакты. Задержаний и активных действий не предусматривалась, Кожевников особо упирал на скрытность и секретность. Через четыре дня возвращение и доклад лично генералу.
Но вот от таких-то, самых простых с виду заданий, жизнь научила Ткачука ждать самых гнусных подлян. Еще проблемой были двое подчиненных. Несмотря на то, что майор Ткачук был назначен старшим группы, ему не позволили взять проверенных людей со своего отдела, а отдали ему под начало двоих почти незнакомых офицеров. Оба были областниками, с обоими он до задания знаком не был. Старший лейтенант Владимир Коваль, тридцатилетний, русоволосый, крепкий, пышущий здоровьем и девичьим румянцем, опер из Сычевского управления. Он лучился комсомольским энтузиазмом и почти дебильной жизнерадостностью. Второй — капитан Вадим Александров из Гагаринского района, молчаливый, лет тридцати пяти, явно привыкший больше слушать, чем говорить, невзрачный, типичный «топтун», раньше служивший в Москве. Что и как, ему Ткачуку не известно, но факт, из столицы в райцентр Смоленского захолустья просто так не ссылают.
Самое поганое, пожалуй, то, что начальник Управления имел личную беседу со всеми тремя, не только с ним, Ткачуком. И насколько он знал родную Контору, оба его подчиненные будут следить за каждым шагом друг друга и за ним. Особенно за ним. И без сомнения, наперегонки побегут к генералу докладывать если что-то пойдет не так. Значит, все должно пойти так как надо! И еще, оба с востока области, будто специально, а работать предстоит на западе на самой границе с бульбашами… а вдруг… Вдруг кто-то из них получил приказ на зачистку. Мало ли что они там искать посланы… Хотя нет, не те сейчас времена… Но тревога и сомнения засели в голове и не давали расслабиться. Геройская смерть при исполнении, памятник с красной звездой и фамилия бронзовой краской на сером мраморе в фойе Смоленского Управления… вовсе не равнялись мечтам о спокойной жизни молодого «пенсионера КГБ в звании подполковника».
Вчерашний день прошел в беготне, согласованиях, получении снаряжения и заправку своей «Нивы» и трех канистр бензином на служебной заправке. Заночевали в Управлении, все равно опер состав был «на казарме». Выехали затемно и к полудню уже проехали Чернево. Майор за руль никого не пускал и подустал изрядно. Капитан-топтун, впрочем, и не рвался, он сразу как сел на заднее сиденье сразу отрубился и всю дорогу похрапывал, прерывал дрему только чтобы пожрать что-то в одну харю из взятого с собой тормозка и снова спал. Зато дебил-старлей, болтал без умолку. К тому времени, когда въехали в лес, он успел провести никому не нужную политинформацию о происках империализма в Латинской Америке, сионизма на Ближнем Востоке и маоизма в Юго-Восточной Азии. Так как Ткачук был его единственным слушателем голова просто пухла, особенно от привычки Коваля закончив одну тему, спрашивать:
— Вот скажите, товарищ майор, я прав? — и гад не удовлетворялся односложными ответами типа: «да» или «нет», а задавал всяческие дополнительные вопросы. Так что, к тому времени, как «Нива» затряслась на ухабах, въезжая в лес, Ткачук уже с трудом боролся с желанием выкинуть молодого попутчика из машины, а еще лучше, перед этим пристрелить.
В лесу дорога была уже хуже. С наезженной колеей и корнями деревьев, которые, то тут, то там буграми пересекали им путь, заставляя тормозить и осторожно переезжать через них. В колею Ткачук тоже старался не лезть, а резал узкой нивовской резиной то справа, то слева, пропуская колею посредине. От болтанки проснулся Александров и, вспомнив, что с утра не ссал, попросил остановить где-нибудь.
Как раз выехали на большую поляну. Слева от дороги все пространство до леса заросло осинником, среди него то тут, то там торчали полуобвалившиеся печные трубы старого красного кирпича. Ткачук с Ковалем тоже вышли из машины размяться.
— Осины — деревья с негативной энергетикой, — ни с того, ни с сего, сказал Коваль, крутя головой и осматривая пустырь.
— Угу… попы говорят, на осине Иуда повесился, — машинально ответил майор и тут же пожалел, что дал неугомонному комсомольцу новую тему для разговоров. Старший лейтенант уже самозабвенно вещал о поповском мракобесии, торжестве науки и атеистическом воспитании населения и особенно молодого поколения, в свете решений XXV съезда КПСС. По его словам, грядущая в ближайшие десятилетия колонизация Солнечной системы, окончательно вгонит гвоздь в крышку грома мракобесия.
На месте пустыря на довоенных картах, которые основательно готовившийся Ткачук просмотрел в Управлении, когда-то была деревня Овражки. Ее спалили немецкие каратели в Великую Отечественную, но об этом майор промолчал. Наверняка, у старшего лейтенанта была в запасе лекция о славной победе Советского народа над фашизмом и японским милитаризмом. На выезде с этой поляны они попали в лес. Дорога пересекала небольшую ложбинку колея в которой была залита водой. Майор еще успел подумать, откуда в такую сушь тут вода. Все лужи должны были пересохнуть. Долбанутый политинформатор прервал монолог и заверещал:
— Яма! Яма! Левее бери! Объезжай! Объезжай!
Уставший от дороги, он машинально свернул на обочину, густо заросшую крапивой и лопухом. Оказались, что они скрывают действительно приличную яму с глинистой грязью, но понял это Ткачук только уткнувшись бампером в лежавшее внизу бревно.
****
Серега Горохов не был кисейной барышней и долго без чувств не валялся. Когда Юрий его приподнял и усадил у стены, он почти сразу пришел в себя. Оглядел полубессмысленным взглядом полутемную комнату и твердо рукой отстранил от себя Кудашева. Обхватив голову руками, он исподлобья смотрел в угол у окна, где стояла полупрозрачная фигура друга его детства Коли Лопатина в робе и тельнике. Сергей стонал и мотал головой. Лопатин старший сидел в полной прострации, жалобно глядя то на Сергея, то на своего необычного гостя, то в угол у окна.
Кудашев молча подошел к нему, налил полстакана самогона и придвинул стакан к Андреичу, тот с благодарностью кивнул и махнул соточку одним большим глотком. Тем временем Горохов поднялся и, пошатываясь, постоял немного набычившись, затем кивнул видимому ему и Кудашеву неупокоенному:
— Ну пошли.
И все так же пошатываясь, вышел в сени, в потом во двор в теплую летнюю ночь. Белесая тень скользнула за ним, Юрий понял, что он будет точно там лишний, остался в доме. Столь богатый на события день завершился, стояла глубокая ночь.
Кудашев чувствовал страшную усталость, сильнее которой был только терзавший его голод. Он сел за стол, оглядел снедь, решая с чего начать, остывшая гречневая каша, сало, соленые огурцы, несколько вареных яиц. Нормально. Можно и хозяйской выгонки напитка. Василий Андреевич словно почувствовал настрой гостя с аппетитом жующего нехитрый ночной ужин. С заблестевшими глазами разлил оставшийся в бутыли самогон по стаканам и убрал опустевшую емкость со стола на пол.
«Вот кто бы мне дней десять назад сказал, что я увижу призрака, и потом с аппетитом стану наворачивать сало с яйцами и соленым огурцом и запивать самогоном, не в жизнь бы не поверил», — подумал Юрий, ставя на стол пустой стакан. Старший Лопатин, с осоловелым лицом что-то жевал с почти закрывающимися глазами. Время было уже за полночь.
— Иди, Василий Андреевич спать, тут мы с тобой уже ничего изменить не можем, зачем тогда себя мучить, ложись, иди в спальню, я тут посижу пока.
— И то верно, — пробормотал пасечник и, тяжело поднявшись, ушел в спальню, на кровать, где последние несколько дней спал Кудашев.
Мерно тикали ходики, где-то на кухне за шкафом завел свою песню сверчок. Юрия страшно стало клонить в сон, он рывком поднялся и пошел на крыльцо. В темных сенях зацепился за что-то ногой, и зычно загремели в ответ тазы и ведра.
Ночь была душной.
Спустившись с крыльца, Кудашев поднял голову и поразился звездному небу, казавшемуся таким близким, с пролитой молочной полосой млечного пути. У коновязи, справа от ворот, он увидел белевшего в темноте Горохова с голым торсом и чуть видную белесую не материальную фигуру. Юрий сосредоточился и посмотрел на них, без всякого уже усилия, расширив границы обычного восприятия. Две эти фигуры как будто окружены светящимся коконом.
— Я тут лишний, — подумал он еще раз и опять пошел в дом.
Обершарфюрер увидал гитару, стоявшую в углу у стены, взял ее и сел у распахнутого в