Адаптер

целей подходил адаптер второго уровня, совмещавший в себе душу человека и продуманный и беспристрастный алгоритм, идеальную машинную логику с огромной базой данных обо всех зарегистрированных делах, умевший за долю секунды генерировать точную юридическую справку, выносить верное решение.
Водителя Мары Ахметовой он допросил в день задержания. Этот человек оказался слабоумным, без нейроимплантов, просто верный пес хозяина. Наверное, такими и должны быть идеальные слуги, Карим встречал таких экземпляров, когда дела касались знатных родов, тем более, потомков апостолов Пророка или самого Пророка. Такие слуги были готовы на все, не задумываясь о своей вине, не боясь наказания, истово веря в то, что служа потомку, они служат самому Пророку, а их жизнь лишь малая песчинка в великой воле Аллаха. Бороться с подобным мировоззрением было бесполезно, и их после дознания и подтверждения обвинения отправляли работать на утилизацию радиоактивных отходов, где всегда была нехватка рабочих – слишком быстро человеческий организм превращался в мертвую биомассу.
Пока Мара Ахметова и Марфа Юмашева приходили в себя, Карим понимал, что совершают над их телами и мозгом, впервые за долгую карьеру пойдя против алгоритма, сумев обосновать программе перевода их в режим защиты свидетеля. По общим правилам он должен был начать допрос Мары Ахметовой в день задержания, проигнорировав ходатайство ее мужа о переводе ее и Марфы Юмашевой в режим защиты свидетеля. Странно было то, что этот чиновник высокого уровня просил за другую женщину, за чужую жену, но закон этого не запрещал, но и не было определенного разрешения, и Карим отыграл все в их пользу, испытав яркое чувствительное переживание, когда смог обыграть систему, заставить идеальный алгоритм согласиться с доводами простого адаптера второго уровня, обязанного следовать за управлением высшего уровня, – следовать за Пророком. Карим самостоятельно определил и доказал сам себе, умело запрятав полученное знание в тайные уголки памяти, которые были у каждого адаптера в исходном коде, что Пророк и есть программа управления высшего уровня, которая живет своей жизнью, поощряя тех, кто сможет ее обыграть. Таким поощрением для адаптера его конфигурации и было яркое, и очень чувствительное удовольствие, скорее напоминавшее оргазм у простых нечипированных людей, но длившийся не жалкие секунды, а накрывавший на пять-шесть часов, доходя до болезненного наслаждения, когда хочется остановиться, и нет сил остановиться, в кульминации испытывая блаженную смерть на тридцать секунд. Не дольше, тайминг был рассчитан, и тридцатисекундное голодание мозга не могло нарушить сопряжение нейроимпланта с мозгом адаптера. Каждый адаптер стоил дорого, и принадлежал государству. Карим знал, что подобные ощущения может получить и простой человек с базовым нейроимплантом, оплатив внушительный тариф в публичном доме, и он имел на это право, но это было не то, неинтересно. Конфигурация адаптера второго уровня, внедренная в Карима, полностью отсекала от него любое проявление чувств к какому-либо полу, и в публичные дома он ходил исключительно наблюдать за клиентами, для приличия заказывая девочку или мальчика, или обоих, устраивая глупым и измученным objects of full human’s use contract ночь отдыха, слушая их смешные и порой пугающие рассказы о клиентах. К ним обычно присоединялись все свободные модели, включая пожелтевшего со временем администратора, и такие собрания были гораздо лучше любой сложной и часто бесполезной агентурной работы. Девушки и парни рассказывали такое, а Карим, имея право, получал ID клиентов, позже дополняя досье новыми характеристиками. Поэтому, когда он взял дело Ахметовой и Юмашевой, Карим многое знал об их отцах, братьях и матерях и мужьях. Карима тогда удивило, что муж Мары Ахметовой никогда не посещал публичный дом второго круга на севере старого города, как это делали ее отец и брат, «славившиеся» изощренной жестокостью, и которым из-за статуса нельзя было отказать.
Забавнее всего получилось с врачами, которые вели реабилитацию Ахметовой и Юмашевой. Они оказались подкупленными отцом Юмашевой, уже после первого укола сдав всех. Карим подумал, ощущая холод жесткой спинки дознавательного стенда, где сейчас эти пустые люди? Их судьбу он не отслеживал, вычеркнув из памяти сразу же после верификации показаний. В деле все было, не он, так любой другой сможет проверить и перепроверить данные. Точность показаний более 92%, очень высокий результат, которым Карим гордился. Все его дела были закрыты с высоким коэффициентом выполнения и валидации данных. У него были даже награды – вот они, две желтые медали из сплава золота и платины. Их специально повесили на противоположной стене, вместе с экраном, на котором непрерывно шел его послужной список. Они думали, что так смогут заставить его переживать… и они ошиблись. Карима это не волновало. Он пытался найти решение в себе, почему так, почему он не боится, ведь его ждет допрос, его ждет жестокая и долгая пытка. И не потому, что он будет лгать или не договаривать, а потому, что для преступников его уровня таким был регламент дознания. И здесь он оказался на высоте – опасный государственный преступник, не совершивший ни одного отступления от законов и регламента, но позволивший себе быть умнее, чем государство.

29. Допрос №4
– Непривычно, не правда ли? – молодой следователь с превосходством смотрел на Карима, не скрываясь под деятельным ведением протокола, как предписывали правила ведения допроса. – У нас много времени, чтобы вы, Карим Магомедович, рассказали нам все. Я не буду отступать от утвержденного алгоритма ведения допроса государственных преступников. Уверен, что вы знаете, что в пункте №1 значится, или забыли?
Карим усмехнулся. Смотреть на молодого следователя, которому поручили вести его дело, было забавно. В порывистости и нарочитой активности он видел себя молодого, получившего доступ и право вести важные дела. Карим помнил, как от разогнанного мозга мир становился невыносимо медленным, а в каждом он начинал видеть преступника. Так работал нейроимплант, побочное действие снятия блокировок и открытия доступа к основным хранилищам базы данных. Раньше молодых следователей сдерживали в эти моменты, отправляя на аналитическую работу в архив, чтобы аналоговый и цифровой мозг могли спокойно договориться. Определенно ему решили отомстить, назначив на дознание восторженного невменяемого мизантропа и, что было неизбежно, изощренного садиста, знавшего назубок все разрешенные виды пыток и внутренних воздействий на живое тело. Закон строго запрещал телесное насилие, относя его к пережиткам прошлого, но новое гуманное насилие оказалось несравнимо страшнее.
Карим следил за лицом молодого следователя, прикидывая, сколько ему лет. На вид было не больше тридцати, на лице уже проступали износ  и первичная одутловатость, разравнивающая в ничто даже самые красивые и правильные черты лица. Скорее всего, молодому не было и двадцати пяти, адаптер второго уровня старел и портился, так называл это Карим, следя за собой, быстрее адаптера первого уровня, проходившего постоянные курсы реабилитации. Но адаптеры второго уровня жили гораздо дольше, переживая вышестоящих на сорок и иногда пятьдесят лет. По затуманенному от ожидания наслаждения власти взгляду, брошенного вскользь на него, Карим понял, что сейчас начнется первый этап пытки. В правилах допроса особо опасных преступников первый этап назывался «Первым шагом к прочувствованию вины».
К этому нельзя быть готовым, никогда. Зная весь алгоритм досконально, просчитывая в уме доли секунд, когда начнется воздействие через нейроимплант на мозг, обязательно ошибешься, расслабишься и потеряешь контроль. Импланту это и надо, с хладнокровием палача электронный мозг отправит нужный потенциал, каскадом сгенерированных импульсов накрывая все тело невыносимой болью. Карим забился в судороге, зубы до исступления вгрызались в пластиковый цилиндр, надежно закрепленный липкой лентой во рту. Он перестал существовать, растворенный в едкой щелочи боли. Не было ни одной мысли, даже той, что возопила к Богу о прощении. Пытка длилась не более пяти минут, то затихая, то накрывая новыми каскадами. Когда все закончилось, Карим не смог открыть глаза от густой слизи, которая была его слезами и кровью. Свет был обжигающе ярким, но Карим не мог закрыть глаза, подчиненный воле нейроимпланта.
Молодой следователь с интересом смотрел за мучением обвиняемого, программа делала пометки в протокол без его участия. И ему нравилось наблюдать, хотелось подойти и дотронуться до рвущегося, изгибающегося в диких судорогах тела, попробовать понять, как это умирать и воскрешать снова, чтобы вновь умереть и воскреснуть. Но этого делать было нельзя, как нельзя было открыто радоваться            – камеры следили за молодым следователем также пристально, как и считывали реакции Карима. Во время пытки программа отворачивалась от Карима, считая, что в гримасах боли нет юридически значимой информации. В этом всевидящее око государства было человечнее тех, кто был призван защищать закон, защищать права людей.
– Начнем. Я думаю, что вы достаточно приняли на себя малую долю вашей вины, – сказал молодой следователь и вытащил цилиндр изо рта, брезгливо положив изгрызенный пластик в металлический лоток. Карим удивленно смотрел на него, не понимая, почему этот молодой не может нормально строить фразы. Неужели его так захватила пытка, что он вот-вот потеряет контроль над собой. – Вам стоит готовиться к чистосердечному признанию, и тогда, быть может, ваша пытка будет не такой долгой.
Молодой следователь улыбнулся, очень довольный собой. Карим увидел в его блеклых глазах, что не ошибся – он перевозбудился, и можно попробовать вывести этого глупца из себя.
– Расскажите, сколько вам заплатил муж Мары Ахметовой? Я не буду называть его имени, он проходит по другому делу и ответит за все. Итак, сколько он вам заплатил? Где вы спрятали монеты?
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Карим, испугавшись своего голоса, ставшего глухим и мертвым.
– А вот это зря, что не понимаете. Ваша вина доказана без исключения, поэтому ваши слова больше не имеют значения, – молодой выпучил глаза, а Карим усмехнулся, понимая, как сейчас искрит перевозбужденный мозг. Доля правды в путанных словах молодого следователя была, иначе бы не назначили вести его дело неопытного садиста, способного видеть только черное или белое. – На что вы потратили эти деньги? Вы хотели свергнуть власть, устроить государственный переворот?!
Голос молодого следователя дрогнул, и он пустил петуха. Карим засмеялся, как мог, изрыгая из себя свистящий хрип, перемешанный с кровавой слюной.                          И, правда, было очень смешно, если бы не было так больно.
– Смеетесь. Ну, ничего, я вам сейчас расскажу, как все было, – он сел за стол и развернул перед Каримом заготовку. Это была схема преступления, где пошагово было расписано, кто и когда замыслил, как исполнил, какие лица были вовлечены в процесс и какова их степень вины. Схема получалась сложная и витиеватая,