Адаптер

функции, создавали поистине великую картину.
Адаптеры высшего уровня, потомки знатных родов, рассчитывали энергообмен между государствами, результируя и сводя к единому знаменателю взаиморасчеты, закрывая долги и создавая новые, насыщая кровь мировой экономики новыми, незапачканными и цельными энергоактивами. Цивилизация столетия назад перешла на расчеты энергии, заменив энергообменом основные денежные расчеты, обмены активами и прочими заменителями истинного света сознания Бога, которое слепое человечество до Великого перелома не могло понять и принять. В этом и заключалась великая мудрость Пророка или, если вернее, Пророков, которые жили и творили в каждом великом государстве. Малых государств не существовало – они должны были выбрать своего пророка, как не существовало больше и войн, которыми пугали население, по инерции не находя более простого и эффективного способа управлять волнами недовольств граждан. И вся власть находилась в руках потомков апостолов Пророка, близнецы которых, рожденные в кровосмешении и подтвержденные бесстрастной программой высшего уровня, где хранились данные об исходных генетических кодах потомков Пророка и апостолов.
Внезапно Марат увидел себя в этом космосе. И нет, он не был человеком или каким-либо другим телом, законы физики, материя, объем, структура не имели никакого значения. Он просто увидел себя, увидел эту исполинскую фигуру, живую, растущую и шевелящуюся, впитывая в себя новые потоки данных, переваривая их, вбирая в себя, отторгая лишнее и ложное, ослепительными метеорами отбрасывая от себя в бесконечность космического ничто. Марат вспомнил свою мысль, то решение, которое он смог заложить внутрь своего мозга, чтобы проснуться и сделать. И это тоже было неверно – он не мог мыслить, потому что он не существовал.
Все пропало, как и не было ничего. Он видел темную от старости дверь с позеленевшей медной ручкой. Он знал, что за этой дверью. Он помнил, где была эта дверь, и почему она так глубоко была спрятана в его мозге, в нем. Он открыл дверь и смело вошел… ледяной холод сковал его, ломая кости, и вскоре отпустил, по-дружески похлопав по плечу. В комнате была Мара, маленькая девочка трех лет, он, такой же малыш, и бабушка Насрин, их настоящая мама, выносившая и родившая Мару и Марата, также как она родила их донора яйцеклетки и его урода, их старшего брата Эмира. Марат все знал и рассказал Беджану, придет время, и Мара узнает все. А сейчас он был счастлив, как и Мара, как и мама Насрин, пускай она и постарела не по возрасту, в сорок лет став старухой, отработав десятки лет суррогатной матерью, родильной станцией для этих больных людей, правивших миром. Марат играл и смеялся, став ребенком, навсегда вырвавшись на свободу внутри себя, отбросив мир в сторону, как ложную сущность. Он забыл обо всем, забыл, что так хотел обрушить систему, дать Маре свободу, чтобы ее не искали, чтобы адаптер потерял смысл после уничтожения данных.
И он ошибся, так и не узнав об этом. Транзакция была прервана, большая часть данных потеряна, что влекло за собой экономический кризис, как называли это в старину. А на деле все решалось простым сокращением численности населения, закрытия ненужных производств, ссужая значимость и власть потомков апостолов Пророка, начиная войну мировых элит, о которой население никогда не узнает, а увидит смерть таких же, как они, от новых вспышек инфекций и роста терактов. Ничего нового – старая и надежная схема, как и завещал Пророк: «В соблюдении чистоты, в чтении традиций и есть сила праведной души».

26. Мана и Мурат
Лиз не могла уснуть. Ничего не помогало, доза снотворного, входящего в ее пакет терапии, не работала, а усиливать дозу было нельзя, в лучшем случае ее просто вырвет. Она лежала до самого утра на узкой кровати и смотрела в серый потолок. На соседней кровати спала Ю-ли, оглушенная препаратами, часто вздрагивающая в тяжком сне, переживая каскады приступов. Так и должно было быть, Лиз проходила через это. Вживленный инородный мозг адаптера сопротивлялся, требуя подчинения. Перед выходом в короткую ремиссию, приступы усиливались, как наступает пароксизм перед выходом, переломом во время тяжелой болезни. Лиз садилась рядом с Ю-ли и гладила, едва касаясь подушечками пальцев, зная по себе, как любое ощутимое касание прибавляет ужаса в сновидения, заставляет вскипевший разум сходить с ума. И так тоже бывало, адаптеры среднего и высшего уровня часто сходили с ума, не пережив того кошмара, что поглощал их во время сна. Лиз помнила эти кошмары до мельчайших подробностей, в любой момент способная вновь оказаться внутри бесконечного антрацитового ничто, распасться на мириады частиц, исчезнуть и осознать это, терзаться до приступа панического ужаса, толкавшего адаптера обратно в спасительную точку, в цепкие и манящие объятия чего-то, что повелевало и жаждало обрести, вернуть свою власть. Лиз так и не смогла определить, что это было за нечто, властвовавшее над ними. У Ю-ли пустота была не черная или антрацитовая, как у Лиз, а кроваво-розовая, пульсирующая и дымящаяся, как вырвавшаяся на свободу лава.
Но не спала Лиз не из-за Ю-ли. Она могла, не просыпаясь понять, когда ей нужна помощь. Тогда Лиз вставала и с закрытыми глазами, продолжая спать, садилась к Ю-ли и гладила по голове, по ледяным рукам, успокаивала дрожащие плечи, разглаживала изгибающуюся от кратковременных судорог спину. Если бы Беджан не сказал, что она так делает, то Лиз никогда бы об этом не узнала. Он слышал все, что происходило в комнатах, первый бесшумно поднимаясь с постели, и беря подготовленные накануне шприцы с препаратами, готовый в любой момент помочь. А не спала она из-за детей, мирно спавших через тонкую стенку. Лиз прижималась ухом к ней и слушала, как посмеивается во сне Мана и как ворчит Мурат. Она улыбалась, и сердце сжималось в приятной истоме, а из глаз текли слезы, которых Лиз не замечала.
Как изменилась ее жизнь, какой путь она проделала, увидев жизнь страны, незнакомую и порой пугающую, и в то же время похожую на ее прошлую.
Из Южного порта они отправились на барже вверх по реке. Для заключенных, следующих по этапу, ставились два или три жилых контейнера, в которых был даже узкий душ. Лиз и Ю-ли жили отдельно, а остальные вместились в два контейнера.  Баржа была загружена полностью, и перед жилыми контейнерами оставалось совсем мало места для несложной физической активности: можно было побросать мяч в кольцо или поиграть в настольный теннис. Вокруг площадки была высокая мелкая сетка, и даже мячик от пинг-понга не смог бы улететь за борт.
Они плыли через старый город очень медленно, робот-буксир решил сделать для них экскурсию, определив на борту новичков. Ю-ли забрасывала Беджана вопросами о старом городе, пытаясь из его слов построить картину прошлого. Беджан знал мало, но этого мало было в сотни раз больше, чем у всех. Лиз слушала, смотря на пустынные набережные, на обломки жилых кварталов и разорванные в клочья мосты. Она видела свой город, с цветущими деревьями, их должно быть много, со спешащими машинами, в которых еще не было робота-водителя, с красивыми молодыми людьми, стоявшими плечом друг к другу, не решаясь еще взяться за руки поцеловаться, смотрящими на тихое течение реки. Ее город был красивым и добрым, девушки юные и чистые, краснеющие от взглядов юношей, нетерпеливо крутящие чуть завитые локоны, ожидая действия от застеснявшегося кавалера. Она видела их на невысоких мостиках, под которыми не прошла бы их баржа, а они видели ее. Солнце грело так, что хотелось раздеться и прыгнуть в темно-голубую воду. Над ними, садясь отдохнуть на пару минут на крышу речного трамвая, кружили небольшие упитанные чайки. За столом сидела Ю-ли в длинном белом платье с крошечными полевыми цветами, как же ей шло это платье, без тени пошлости или порока открывая красивые порозовевшие на солнце руки до плеч. Беджан принес им лимонад в высоких бокалах, Лиз пригубила, обожгла губы ледяным напитком, и видение исчезло.
Город исчез, остались одни руины. Лиз видела в глазах Ю-ли, что она тоже о чем-то мечтала, строила невозможную картину в своей голове. Что мог думать Беджан или полицейский с конвоиром, она не могла понять. Мужчины смотрели на мир иначе, видя в первую очередь действительность, но и в ней Беджан умел находить приметы красоты, пускай и малые, еле различимые оттенки цветов, сплетавшихся в одну мимолетную картину. Как, например, полеты дозорных роботов, курсировавших по руслу реки. Роботы напоминали величественных птиц и, когда на них смотрели, слегка покачивались влево-вправо, будто бы у них выросли широкие крылья. Пока Беджан не показал им это, ни Лиз, ни Ю-ли не замечали. Так они и играли в эту игру, подмечая признаки жизни у роботов, находя в грудах обломков стройность законченной композиции, напоминавшей древнюю башню или сгорбленного старика.
Когда их баржа вырвалась из оков бывшей промзоны города, войдя в водохранилище с серо-бурыми водами, лениво накатившими на борта невозмутимых суден, Лиз и Ю-ли пошли спать. За весь день они ужасно устали, а стояние внутри бескрайнего водоема угнетало. Конвоир сказал, что когда-то город брал воду для себя из этого отстойника, напичкано едкой химией. Из-за паров пришлось остальной путь пройти в противогазах. Баржи находили плавучие пятна, парящие едким желтоватым газом, от которого кололо кожу и разъедало глаза. Весь оставшийся путь до Северного порта они пробыли в контейнерах, где была и система очистки воздуха, не хуже и не лучше той, что стояла у Лиз дома.
В Северном порту их запихнули в глухой фургон и повезли через город ночью, чтобы горожане не видели. Во втором круге ввели «плановое КТО», как назвал это конвоир, устало махнув рукой. В это время перекрывали дороги, оставляя один прямой тракт, проходивший через город, так было проще контролировать. Впервые в жизни они встали в пробку, сидевшие в глухом фургоне заключенные не могли этого видеть, обо всем рассказывал конвоир и полицейский. Они сидели впереди, а перегородка между заключенными и конвоирами была давным-давно демонтирована. Лиз запомнила, что Беджан долго смеялся и шутил, что они ненадолго, но попали в прошлое.
Больше Лиз ничего не запомнила и не увидела. Их конвоировали трое суток, делая остановки на охраняемых стоянках каждые шесть часов. Все слилось в одну бесконечную пыльную дорогу, по которой громыхали фуры, шли колонны боевых роботов, совершенно неторопившихся, лучше людей понимая бессмысленность учений. Ю-ли пытала Беджана и конвоира, кто были эти террористы и откуда они взялись? Ю-ли не понимала, как при такой системе контроля и наблюдения за каждым шагом гражданина могли прятаться террористы, как могли не заметить этого, не выявить в зародыше. Лиз и не думала об этом, давно для себя решив, что реальность независима от ее знаний и совершенно не интересуется Лиз, тем более ей плевать на то, понимает она            что-то или нет. Беджан оказался хорошим учителем, и Ю-ли день за днем становилась умнее, задавала сложные и опасные вопросы. Глядя на нее, Лиз задумалась, сколько они уже вместе, на свободе, когда тебя и везут куда-то, тащат безвольной тушкой по этапу, но