Адаптер

Ю-ли. – Конечно же, она согласна, можете и не спрашивать.
– А почему ты  молчишь? У тебя горло украли? – спросил Мурат, Лиз рассмеялась.
– Не приставай. Когда Лиз будет готова, она заговорит. Мы же и так ее понимаем, – Ю-ли ловко подкралась к Мурату и ущипнула его за ухо.
– Все, квиты. В следующий раз будет больнее.
– Ай! Мне больно!
– Он врет. Ему небольно, – Мана показала брату язык  и, соскочив с лавки, потянула Лиз за руку. – Ну, пошли уже гулять!
Во дворе играли в футбол. Заключенные мужчины и бесполые, нарушившие условия контракта или виновные в смерти владельца, терзали оранжевый мяч, подобно людям прошлого, находя в простой игре искренность детства. На площадке не было камер слежения, не было робота-арбитра, легко раздававшего карточки разных цветов, не было даже допотопного электронного табло, счет записывал полицейский, исполнявший роль судьи. Он вполне мог бы играть вместе с более молодыми заключенными и охраной, забывшей о границах и правилах, определенных сводом законов и регламентом. На поле все были равны, что не противоречило ни одному из правил. Хотя каждая проверка пыталась найти, выявить и уличить, раскрутить в свою пользу дело «о недопустимых сношениях с заключенными», копая в основном в сторону половых отношений, совершенно не понимая, что охрана и заключенные питаются в одной и той же столовой, и с едой принимают те же самые конские успокоители. Судья бегал наравне с молодыми, и по факту пробегал даже больше отдельного игрока. Высокая и мощная фигура в черной футболке и шортах была видна сразу, и он был везде, не упуская даже самых малых нарушений.
Дети держали Лиз за руки, Мана левой рукой сжимала пальцы Ю-ли, довольно посматривая то на Лиз, то на Ю-ли, строившей девочке страшные рожицы. Мурат и Лиз были в игре, внимательно следя за игроками. Команда Беджана проигрывала, и игроки в желтых футболках наседали на голубых, желая сравнять счет. Вот Беджан вырвался, пошел один на один с вратарем, и его в подкате сшиб высокий и худой парень, точная копия судьи, но без возрастного веса. Ю-ли показала ему кулак, и парень картинно испугался, с трудом сдерживая широкую улыбку. Ю-ли хмурилась, что-то кричала ему, а он лишь пожимал плечами, покорно принимая вторую желтую карточку от судьи. Парень ушел с поля, а Беджан готовился пробить пенальти.
– Ислам, ты как себя ведешь? – грозно спросила Ю-ли, парень покорно склонил голову, исподлобья смотря на нее полными озорства и любви глазами. – Ты же обещал, что будешь играть честно!
– Когда ты ушла, я забыл об этом. Прости, о прекраснейшая Ю-ли. Без тебя я не могу играть честно. Мы все равно выиграли, даже если он забьет.
Ю-ли пробурчала что-то невнятное, Мана захихикала, с озорством смотря на Лиз.
– Тихо, Беджан будет бить! – воскликнул Мурат.
Все посмотрели на ворота, перед которыми готовился Беджан. Он долго массировал ушибленную ногу, Лиз показалось, что он прихрамывает. Судья дал свисток, Беджан разбежался и сделал обманный ход, ударив как бы в левую девятку, куда и прыгнул вратарь, а мяч спокойно влетел посередине, пущенный из старой корабельной пушки. Беджан запрыгал от радости, просвистел последний свисток, и игра закончилась. Команды жали руки, обнимались, еще разгоряченные, полные азарта и волнения.
Беджан пошел к Лиз и детям. Он хромал на левую ногу.
– Без обид, Ислам – игра есть игра, – Беджан хлопнул по ладони Ислама, весело улыбаясь. – Ю-ли, прекрати быть такой строгой. Тебе это идет, но Ислам же и так влюблен в тебя по уши.
Парень побледнел, потом покраснел, как и Ю-ли. Мана ущипнула ее за ногу и спряталась за Лиз. Мурат с восхищением смотрел на Беджана, не решаясь подойти. Беджан подошел сам и обнял мальчика, похлопав по спине.
– И ты так сможешь. Будешь даже лучше играть, – сказал Беджан, подмигивая смутившемуся мальчику.
– А мы с Лиз решили поиграть в семью. Ты будешь папой, а она нашей мамой! – звонко воскликнула Мана. Ее радостный звенящий голосок заполнил все пространство, и все с интересом и улыбками смотрели на них, забыв про игру и подначивания соперников.
– Ты же не против? – шепотом спросил Мурат, смотря в землю
– Я не против. Мне нравится эта игра, – ответил Беджан, и мальчик бросился его обнимать. – Лиз, ты же тоже не против?
Лиз кивнула и облегченно вздохнула. Ю-ли топнула ногой, требуя от Беджана, чтобы он все рассказал немедленно. Беджан посадил мальчика на закорки и помотал головой, Мурат повторил за ним. Как же они были похожи.
– Лиз, ты же сама все поняла? Я не хотел тебе говорить потому, что ты должна была сама почувствовать, – Беджан смотрел в глаза Лиз, она кивала, смотря счастливой улыбкой на Ману и Мурата. Дети вертели головами, пытаясь понять, увидеть в лице мамы и папы о чем они говорят, и ничего не понимали. Первой сдалась Мана, начавшая бегать вокруг мамы и папы, щипая по очереди и злобно хохоча. – Ты же понимаешь, что это не игра. Если ты боишься, то не таи это в себе.
Лиз замотала головой и с тревогой посмотрела на него. К ним незаметно подошел полицейский и, верно поняв вопрос в ее взгляде, успел ущипнуть Ману, изготовившуюся напасть на него первой. Девочка вскрикнула и спряталась за Лиз, выглядывая блестящими хитрыми глазами.
– Если будет угодно Аллаху, то все будет так, как мы загадали, – сказал полицейский и кивнул парню, переглядывающемуся с Ю-ли. – Осталось два этапа. Скоро мы должны двинуться дальше. Я молюсь о том, чтобы все получилось.
– Но почему ты не хочешь с нами?!  – возмутился Ислам.
– Ты помолчи. Потом все поймешь, когда придет время. Чтобы жить дальше, змея должна отбросить старый хвост – таков закон.
– А почему вы не целуетесь? – возмутилась Мана. – Мама с папой должны целоваться!
Лиз засмеялась и прошептала беззвучно, сливаясь взглядом с  Беджаном: «Я люблю тебя». Она подошла и кивнула Мурату, мальчик тут же закрыл глаза. Лиз поцеловала Беджана, и поцелуй показался слишком долгим Ю-ли, она топнула ногой и воскликнула: – Видел бы вас Пророк! Тут же бы забрала вас полиция совести!
– Мы и так заключенные. Дальше тундры не сошлют, – засмеялся Беджан и подмигнул Исламу. – Не тормози, видишь, как она злится.
Ю-ли показала кулак парню, Ислам стал  пунцово-красным, получив ощутимый хлопок по спине от деда.
– Дети, какие же вы еще дети, – вздохнул полицейский. – Ничего, успеете все, я же вижу.
– Вот еще, – фыркнула Ю-ли и демонстративно отвернулась, успев одарить Ислама таким требовательным взглядом, что парень побледнел.
«Давай», – беззвучно прошептала ему Лиз, Ислам будто бы услышал ее. Парень вздохнул и шагнул к напружинившейся Ю-ли. Она тут же оттолкнула его, уперлась руками в грудь, больно схватив за футболку, сумев защипнуть кожу до острой боли. Ислам улыбнулся, из глаз закапали слезы, и Ю-ли испуганно отпустила, поняв, как больно ему сделала.
– Извини, я не хотела, – прошептала Ю-ли и обняла за шею, первая поцеловав.
– И скоро у них будет малыш! – звонко напророчила Мана.
– Не скоро, но точно будет, – усмехнулся Беджан.
Раздались приветственные крики и свист. Бывшие соперники, а теперь зрители мелодрамы, посмеивались и по-доброму подначивали Ислама. Парень оказался в пересыльном пункте раньше приезда Лиз и Ю-ли, и с первого дня, а прошла всего неделя, всем было понятно, а Ю-ли и Ислам смущались, играя во взрослую игру, построенную на детских комплексах. Ю-ли была немногим старше Ислама, что по законам препятствовало их браку, и эта мысль глубоко сидела в ней, заставляя сомневаться в себе, сомневаться в нем. А Ислам боялся открыться, горевший от неожиданного чувства к этой бледной и, пожалуй, некрасивой девушке с умными и глубокими голубыми глазами, становившимися серыми, темневшими, когда она злилась и сильно волновалась. Ислама не интересовали законы, он знал, куда идет, чувствуя ответственность за Ю-ли и Лиз, за ее милых детей. Когда они выберутся, он все расскажет Ю-ли и Лиз, но не сейчас, пока не все решено, пока дорога столь туманна и опасна.

28. Следователь
Следователь Карим Хрипунов настороженно осматривал комнату допросов. Ему приходилось бывать в подобных комнатах и раньше, но в совершенно ином качестве. Теперь он сидел в кресле, стянутый ремнями по ногам и рукам, с зафиксированным мягкими лентами туловищем, а голова была прижата широким холодным ремнем, закрывающим весь лоб, к высокой твердой спинке. Для затылка имелась упругая силиконовая подушка, принимавшая форму черепа обвиняемого. Пожалуй, она была единственной мягкой деталью жесткого и бездушного кресла.
Карим попробовал сдвинуться, сесть удобнее, но ремни туже стянули руки и ноги, а широкие ленты на груди неприятно затрещали. Он закрыл глаза и стал вспоминать, сколько преступников прошло через него, через подобный дознавательный стенд. Лица слились в одно: бесформенное, с патологической похотью, жирно смешанной с дебилизмом и неудовлетворенностью. И не было к ним никакой жалости и малой толики сострадания, как требовал Пророк. Карим работал только с убийствами и насилием над личностью, часто кончавшимся изощренным убийством. Поэтому он и взял дело об убийстве медработника в привилегированном реабилитационном центре. Дело само нашло его, алгоритм определил его квалификацию и передал все материалы следователю Хрипунову. Карим сразу увидел, что первичный вывод о садистском обращении с objects of full human’s use contract гораздо сложнее и интереснее обыкновенных садистских игрищ, которых он насмотрелся за более сорока лет службы.
Карим был адаптером второго уровня, и в испуганных бледных девушках сразу узнал себя молодого, непонимающего своей роли и боявшегося, наивно полагавшего, что сможет изменить свое предназначение. И это была не жалость, нелицемерная слеза, пущенная при виде молодых девушек, уже сильно изношенных во исполнение великой функции. Он не жалел их, как не жалеют сильного духом и телом, пускай и зажатого, обездвиженного, подавленного, но непокоренного. За первые сутки он собрал всю информацию об их семьях, о том ужасе, который творился в знатных родах Ахметовых и Юмашевых, и который называли сохранением традиций. По правилам он имел право запереть каждую из них в этой комнате, воздействуя на нейроимплант, провести дознание между импульсами дикой боли и ужаса, сгенерированными в голове адаптера по воле следователя. Мерзкая и тошнотворная в своей показной гуманности процедура, когда не происходит физического насилия, а тело и мозг начинают убивать сами себя, доводя до микроразрывов внутренних органов от судорог, которые не считаются тяжкими телесными повреждениями, а приравниваются к сопутствующему ущербу. Простых людей, не имевших сложных нейроимплантов или вовсе нечипированных, кололи нейролептиками, вызывавшими яркие и болезненные галлюцинации, после которых психика сдавала позиции, человек сходил с ума и выдавал все подряд. И в этом ворохе бреда и «чистосердечного» признания программный алгоритм вычленял важное, проверяя и верифицируя с невербальными признаками. Позже следователь проводил оценку показаний с материалами дела, проверял соответствие статьям закона и выносил обвинение. Это могла сделать и машина, но робот-юрист был бездушен, и, как требовал закон Пророка, решать должен был человек. Лучше всего для этих