мощно нёс их на своей вздыбившейся спине. Не соскользнёшь теперь, если бы и захотел. Но они и не хотели!
- Да, энергии и инициативы у молодых хватает с избытком! - Авторитетно и с прежним напором подтвердил партийный вожак весёлых ленинцев. - Потом ребята новой идеей зажглись. Свой мотодром хотят построить. К нам приходили, а мы что?! Голова, - парторг кивнул на председателя, это он, оказывается, был голова, - денег им ни копейки не хотел давать, опасная, мол, затея.
- Да не хотел. - Подтвердил голова, утвердительно мотая головой же. - А потом дал. Всё равно, черти, гоняют, не углядишь за ними. На мотодроме своём хоть сами будут биться, а на улицах того и гляди старух да ребятишек давить начнут. Техничная молодёжь пошла. Не дашь, раздавят. И, главное, всё по-современному, организованно делают. Конструкторское бюро своё создали. Там такие лёвы-королёвы, иного нашего дипломированного специалиста переплюнут. Чего там только ни вытворяют! Дельтапланы какие-то выдумали, картинги для малолеток, гончие машины, то есть, гоночные. Потом - катера на подводных крыльях – и это для наших-то озёр. Чую, так скоро и до самолётов дойдёт.
Неужели их самих этот лубочный, картонный рай ещё не достал?! Неужто им самим не пахнет?! Понимаю как есть - подготовили позитив для взлёта персонально Глушкова, тупо всовывают его даже в районку, во все другие дырки и щели. Но мера-то должна была быть?! Вот-вот договорятся до того, что столь счастливо прозревшие ленинские колхозники скоро на персональных самолётах будут на рыбалку мотаться куда-нибудь на Мальдивы. Нет, здесь социализм явно пере-развитой получился, даже не коммуно-, а чистый капитализм. Со сверх-человеческим лицом. Пора прикрывать лавочку. Иначе этот наш Дэн Сяопин с грозовой отметиной далеко зайдёт. Такого наворочает, десять Гитлеров не сумеют.
- Дошло и до самолётов. – И в самом деле хохотнул секретарь парткома, по-прежнему прочно не глядя в мою сторону. - Мой младший лоботряс над чертежами по ночам сидит. Чего, спрашиваю, маракуешь, Эдисон небитый? Мускулолёт, отвечает, думаем сделать. Что это, удивляюсь, за штуковина будет такая? А такая, говорит, будет штуковина, что ни бензина, ни керосина она у тебя не попросит. Сядешь, бесплатно нажмёшь на педали, но только в полную силу, - и пошёл себе в воздух!
Так и есть. Эти херувимы новой эры уже повсюду взлетают. Как интересно-о! Процесс и в самом деле не просто пошёл, а раскочегарился не на шутку. Нового ихтиозавра уже не остановить, до того расщёлкался клювом бывший толстолобик. Так что пора. Теперь - точно пора. Опять делать ноги. Пока и их, вслед за мозгами, не оттяпали мощные челюсти того ящера с ленинским весёлым же прищуром.
Вообще, чем продолжительнее, насыщеннее бывают беседы, тем меньше желания остаётся их продолжать. Да и вообще желания. Они его в принципе, на корню истребляют, так что потом и исполнять нечего. А порой и нечем. Чем больше цепляешься за прежние мысли, тем меньше получается за что. Поэтому когда нас всё-таки позвали на «товарищеский ужин», может даже на пять звёздочек, к своему, теперь ленинскому Трифону, впрочем, для нас наверное всё-таки на три звёздочки - отказ с нашей стороны получился не столько дружен, сколько на редкость искренним. Там, за тремя звёздочками, всё бы опять началось сызнова. Меня бы стошнило сразу! Подозреваю также, что нам за всё пришлось бы и платить. И хорошо, если по местной таксе, а не с ресторанной наценкой. Капиталисты же, мать их! В смысле социалисты с человеческим лицом. В наших краях других капиталистов отродясь не бывало!
Обидным всё-таки показалось другое. Весёлые ленинцы особо и не настаивали на своём предложении. Наверное у них действительно всё до того хорошо просчитано, что даже своего собственного Трифона жмоты не завели. Сама экономическая и даже идеологическая надобность в нём отпала. У них у всех теперь всё появилось и всем ничего не надо! Аж оторопь берёт! Жизнь достигла-таки здесь своего апофигея! Такого даже у настоящих херувимов не бывает. А тут вот он, есть. Сидит, жабры раздувает, клешнями щёлкает. Ещё и в трусы к тебе хочет. Что бы это значило?! Интересно-то как и вправду!
Взяли и вот просто так отпустили, пустыми. Корреспондентов?! Дав, и не просто дав, а буквально всучив изматывающее интервью. Всё сделав для того, чтобы оно правильным, то есть, как им одним нужно, вышло?! А потом просто так взять и отпустить, ничего не дав самим, даже не помазав сладеньким на дорожку?! Нет, по новым временам это чего-то да значит! Это до какой же степени у наших общественных скотоводов окрепла уверенность в том, что с нами у них всё равно получится как надо?! И покупать не стоит. Без этого напишут, что и как велено. Позвонят Кузьмичу и дело в шляпе!
Итак, мы пошли и пошли себе, как дервиши, накормленные едой для собак падишаха. Повесив головы, - прежней, уже осточертевшей аллеей, пустынной внутрирайской рокадой - туда, вдаль, в никуда. То есть, к себе на родину.
Илья Михайлович, поникнув как сдутый лютик, даже перестал восхищаться всем подряд, не будучи в силах осознать произошедшее. Ладно там журналистов обидели! Но не налить поэту - это и в самом деле дичайшее, поистине невероятное кощунство! Я бы даже сказал, варварство или преступление! Как можно было до этого докатиться в своём реформаторском угаре?! До сих пор не понимаю!
А если бы мы были из райкома партии? Нашёлся бы тогда Трифон?! Сразу нашёлся бы или с подтанцовкой?! Сходу ли подхватили бы нас под белы рученьки, повели в неведомые хоромы пробовать невиданную рыбку или шашлычок под неопознанный ещё коньячок - или всё-таки чуток повременили, помурыжили, закладывая отвлекающие застенчивые виражи?! Например, на мускулолётах для форсу покатали? Где же тут на самом деле пролегает граница образцово-показательного, райского позитива и реальной жизни? Развитого социализма с «человеческим лицом» и самого обыкновенного вислоухого капитализма?! Руководители расписанного нам эталонного социально-экономического позитива так и не признались в этом.
Так и не предъявили нам своего Трифона Трифонов, который у них наверняка хранился в самом заветном месте подобно Кощеевой смерти внутри ленинского бюста. Потому и не водили к нему кого ни попадя. Тайна сия и теперь глубока есть. Вот кому наверно даже сам местный притяжитель гроз поклонялся! Тайно, ночью, входил в пещеру под колхозным клубом или своим кабинетом и полз на коленях, полз, воздевая руки навстречу своему непостижимому божеству, своей неугасимо рдеющей и лукаво щурившейся мамоне. Тому, кто на самом деле крутит колесо фортуны для каждого. Кто охраняет все пути к спасению души. Кто всегда заседает рядом с Древом жизни, то есть, деревом желаний. Чётко решает, кому, сколько, как. Но главное – когда. И кто всегда для отступников и сомневающихся возит за собой колесницу богини возмездия, Немезиды. А уж за той никогда не заржавеет.
Итог нашего пребывания в Весёлом оказался невесел. То есть, вполне будничен и вполне предсказуем.
Набрали мы в легендарном колхозе имени Ленина всего что только можно было набрать. Всего-всего, что у них там повсплывало, наплыло и сплыло. Теперь готовы были завершать собственный процесс перелопачивания всего этого в текст. Начинать черпать из поистине бесценной, в смысле бездонной сокровищницы. Из записей в рабочих блокнотах, из справок, из отчётов парткома, из докладных председателя в районные учреждения. И из прочего, мягко выражаясь, мусора. Вот всё это красивое добро мы спокойно и напихаем в своё будущее великое произведение газетного жанра. Одновременно обработаем и придадим ему все необходимые, то есть, предписанные формы.
Несмотря ни на что, даже на то, что Илье Михайловичу не налили на посошок и не взяли его в колхоз, мы всё равно оставались абсолютно верными технологической правоте своего производственного процесса. Не потому, что так нам приказал Кузьмич. Вернее, не только потому. А оттого, что этот процесс другим быть просто не мог и надо всегда играть по его правилам. Оттого, что главная задача газеты всегда и повсюду оставалась прежней. Мы её никогда не забывали, даже в самом страшном сне не мельчали, не мазались в суете - чётко сработать на конкретного человека, но не абы какого, а на которого укажет партия. Теперь вот будем подвёрстывать под него все столь «счастливо найденные» показатели его хозяйства. И уж яснее ясного – как и куда скажут, подвёрстаем на отведённом развороте. Комар носа не подточит. Всё остальное останется вторичным. Народ же подумает, мол, «ученья идут», что именно так передовой опыт для него обобщают. А это мы на самом деле ещё одного чинушу наверх потащили. По команде райкома или даже кое-кого повыше.
Так что ощущение нескончаемого предгрозья так и не покинуло меня. А наоборот - усилилось. До предела. Чем-то всё это должно будет закончиться! Как всегда, вряд ли хорошим. Симптомы конца, окружающие зарницы иногда становились видны и при солнечном свете. Заманули их к нам капитально! Или они нас! Как татары в Дикую Степь. Скоро, совсем скоро положат на нас, давно вязанных-перевязанных, новые доски, красивые и толстые - и как примутся опять пировать да косточки сверху подкидывать на пропитание! Так что ещё вспомним прошлую жизнь и горько-горько пожалеем.
Глава 15. Схватка в камышах
Возвращались мы на следующий день. Не торопясь, совсем не торопясь возвращались, фактически трусцой. Дело в том, что на мотоцикле Илья Михайлович всегда чувствует себя, как сам признавался, не в своей тарелке. Потому везти его следовало со всеми предосторожностями, как зеркало огромного телескопа. Да к тому же очень капризное зеркало, нынче тем более капризное по случаю не слишком пышных наших проводов. Судя по всему, из-за этого Бусиловский сейчас крайне раздражителен, непрерывно вертит головой, напряжённо присматривается то ко всем встречающимся на пути подозрительным колдобинам и поворотам, то к моему также неспокойному и оттого ещё более подозрительному лицу - а не собираюсь ли я полихачить или устроить ему ещё какую-нибудь пакость. Наука от Лёньки! Этот фрукт однажды, ещё до того, как я осчастливил своим появлением редакцию, напугал Илью Михайловича до колик.
Поехали они тогда на пару за раками на Петровские пруды, хрен ти куда - километров за тридцать, заодно рыбки половить, если клёв будет. Тогда ещё дождь накануне пробежался по окрестностям. По всему грейдеру стояли лужи, но мотоцикл, на котором только что заменили резину и на котором тогда ещё разрешали ездить заведующему сельхозотделом, шёл хорошо. Лёнька, вообще неспособный, как известно, ездить тихо - какой русский, да ещё журналист, не любит быстрой езды? - крепко поддал газку.
Трёхколёсный аппарат на предельном форсаже с рёвом, с подскоком обрушивался в залитые водой ухабы, те фонтанировали и тут же грязевыми потоками кропили головы лихих седоков. Крепенько ухватившись обеими руками за скобу в коляске, как вот сейчас, Бусиловский, бледный от переживаемых глубоких чувств, по-медвежьи, но фальцетом, ухал при каждом толчке и истерично орал, требуя немедленной остановки. Лёнька в ответ ещё больше добавлял газу и кричал в оправдание, что тише ехать никак нельзя, иначе они
