существенный улов за всю эту командировку. Да и за многие другие, в основном раками в трусах заканчивавшиеся. А наш поэт ухватил за жабры самого настоящего пресноводного кита. Лобастого и умного. По человеку и добыча.
Затем рейдовая бригада «Авангарда» погрузила в багажник мотоцикловой коляски наиболее весомый свой позитив, изловленный в самом конце своего блистательного рейда. Правда, там ему, бедолаге, пришлось изрядно согнуться, буквально вдвое. Подредактироваться, точнее сказать. А потом ещё и завалила его мокрой травой. Чтоб не пропал по такой жаре. Вообще, любой позитив непременно есть вещь скоропортящаяся. Всегда есть риск не довезти до употребления. Едва что не так или пропустил момент, а уже вони от него не оберёшься.
Чуть позже мы обмылись в чистом от зарослей заливчике, прижгли царапину на пузе поэта и поехали дальше. Довольные донельзя! Если дело так дальше пойдёт, то скоро все толстолобики мира, не покладая шершавых языков, наперебой кинутся нам интервью давать.
Что и говорить, но для мужика, охотника по природе, вот такая, реальная добыча, трепыхающаяся под тобой, - и есть настоящая исполненность желаний. Завалить кого-нибудь, да ещё и пасть порвать на всякий случай! Всё остальное и в самом деле туфта полная! И писклявое томление духа.
Глава 16. Конец исполнителя желаний
В редакцию мы приехали к четырём дня. Ещё от ворот увидели стоящую около гаража пропыленную, загнанную антилопу. Видать, тоже недавно с полей прискакала, все копыта отмахала, всех пылью накормила. Как амазон, сидя бочком на её крыле у задранного капота, Санька Волков с видом древнегреческого мыслителя, но в одной майке и драных джинсах, созерцал что-то в моторе.
- Привет, Саня! - Я затормозил рядом с антилопой, остановил двигатель. - О чём задумался, детина? Неужто вновь как принц датский, хрен ти о чём?! Сколько ж можно - осунулся весь. С лица даже спал.
- Об искре. - Улыбаясь, Санька спрыгнул на землю, лениво отмахнул нам привет чёрной от масла рукой, как волан ракеткой. - Никак не возгорается. Бьёт, стерва, на массу, а где – и вправду хрен знает. Девчат наших наэлектризовала, словно кошек, сами теперь искрят, не притронуться. Вольт на триста.
- А ты руки не распускай.
Илья Михайлович по-кошачьи тщательно, до кончиков ушей, отряхивался от пыли и разминал занемевшие в коляске многочисленные складки-члены. Однако поверхность у него. Словно у катализатора какой-нибудь ректификации. Действительно, не проберёшься!
- Руки у меня заняты были. От них без того и сбоку бьёт, и спереди, и через коленки, когда рядом сидят. Прям и глаза электрическими стали. Русалки и всё тут.
Санька звякнул гаечными ключами и снова полез в мотор. Вот бы кого он завалил, как наш поэт толстолобика. И в челюсть его, в челюсть! Я задумчиво посмотрел на его невинную, но волосатую спину и медленно пошёл к крыльцу, присматриваясь по послекомандировочному обыкновению вокруг обновлённым глазом. Вот она, редакция, вот наш дом родной, наш заросший, особенно у стен зданий и забора дворик, а вот - приветливое с голубыми ключицами перильцев крылечко. Вот - вечно распахнутая, с оборванной пружиной дверь, вот - глухой, вулканический рокот печатной машины, день и ночь, с короткими перерывами сотрясающий типографию. Всё это и вправду замечается только по возвращении из командировок, особенно трудных, и как-то снимает напряжение недавних встреч, долгих профессиональных и не очень разговоров и усталость дальних степных дорог. Вроде ещё вчера-позавчера рвался из редакции, как из плена, от её опостылевших за один-два дня канцелярских столов, телефонов и пишущих машинок, а теперь как к себе домой возвращаешься на полусогнутых. Остаётся голову пеплом посыпать на всякий случай. И взрыднуть на груди у редактора.
Нас, видно, опять не ждали. А кого в этом мире, если по-честному, ждут на самом деле?!
Редактор, завидя колоритную парочку у себя на пороге, даже вскочил из-за стола:
- Во-о! Тарапунька и Штепсель за-заявились! - Удивлённо и с необычной фамильярностью воскликнул он. - Что-нибудь случилось или…
- Скорее «или»! - Протянул ему руку Илья Михайлович. – Что хотели, то взяли, что задумали - сделали. И потому вполне закономерно ждём заслуженных честным трудом аплодисментов и наград. Итак?! Где же они?! Я не могу больше ждать!
- Что-то уж больно резво вы стали повсюду материал брать! - Редактор недоверчиво пожимал протянутые руки. - Явно не обошлось без Трифона. Признавайтесь!
Вот, честное слово, дался он всем! Ну, подумаешь, стал заведовать вашими судьбами через ваши же плотские желания! На них не он, так кто-то другой обязательно найдётся.
- Владимир Николаевич! Мы же в Ленина были - какой там Трифон?! Окститесь! Ле-ни-на! Это совсем другое мифическое существо! Его даже Немезида боится.
- А вот такой! - Сразу смял разговор редактор, едва не проговорившись о своих тайных симпатиях к Трифону.
Ладно, не будем углубляться. Лучше про текущую жизнь. А в ней прямо посреди дверного проёма возник Лёнька. Рот по обыкновению на завязочках - до ушей, а глаза, пульсируя, весело бегают по нашим лицам.
- Слышу, распелись. Вот, думаю, родня привалила. И точно… Бо-боже ты мой! - Смертельно побледнел он, слабо и точно оседая на стул. - Что они, каты, с вами там исделали, Илья Михайлович?! На себя не схожи, вы ли это?!
- Хе-хе! Не купишь, Лёнечка, знаем мы твои шуточки. Небось, опять скажешь, что потолстел?
- Нисколько! - Заявил Лёнька конечно обратное и даже возмутился. - Напротив. Святые мощи, обвисли как на вешалке, в чём только душа держится. Столько лишней кожи, хоть сумочки вяжи!
Лёнька опять что-то не слишком учтив! С чего бы это? Чересчур уж вольно обходится с заместителем редактора. Притом при полном попустительстве Белошапки. Наверно очередной раз нагрел кого-то и уже цены себе не сложит, возомнил из себя непонятно кого.
- Да ладно, хватит вам! - Усмехаясь, остановил Лёньку Владимир Николаевич, что-то и в самом деле чересчур усмешливый сегодня. Да ещё демократично присел к нам на диван. - Вообще хорошо, что вы так быстро управились, должен вам сказать. В свет летели, потому как тут у нас событие за событием.
- А, ну-ну?! - Потёр ладоши начавший уж было обижаться Илья Михайлович. - Меня опять опубликовали? Что ж!
- Первое. Леонид Васильевич вознамерился нас покинуть.
- Как? Лёня?! Быть того не может! Шутить изволите! То-то, смотрю, слишком уж наглеть начал, прямо с порога.
- Может. Он - может. Дописался вот в краевую газету, чуяло моё сердце. Теперь его и забирают. В райком из края звонили. Мы пытались отбить его, но ничего не вышло. В самую страду! Они там вообще обалдели!
Лёнька, привалившись боком к валику дивана, скорчил мне пренебрежительную гримасу - ерунда, мол, ничего особенного, обычное дело. Но в глазах его полыхала рыжая радость.
Вот почему он столь необыкновенно даже для себя самого хамовит! Всё-таки пробился наш великий правдоискатель и борец с жуликами! Доподлизывался перед краевыми мэтрами и кило-мэтрами, довозил их по рыбалкам и всяческим банкетам! Довключал, когда надо, пробивного хама в себе и дурачка! Чего только не сделаешь ради настоящей карьеры! Оказывается, и в самом деле не гонораром единым жив человек! Да наверное и не одной только нахрапистостью. А именно тем самым, чем-то «гораздо более значимым, чем банальные заработки». Честолюбием! А у него - махровым тщеславием!
Вот он - ум, вот она - настоящая целеустремлённость! Похлеще, чем у кучугуровского комиссара! Как даже у заглавного ленинца из Весёлого. Эту субстанцию и впрямь ни в каких зарплатах не выразишь! И не нужно никаких диссертаций или романов-бестселлеров!..
- Ты что, серьёзно? - Тоскливо спросил я Лёньку. - И согласился?
- Надо, старик, надо. - Соболезнующе и невыносимо снисходительно прошептал мне Лёнька. - Никуда от уготованного тебе не денешься. Из краевой вон не просто звонят, а обзвонились. Бают – не просто надо, а бегом надо мне туда. Да и Кузьмич за это. Прямо выталкивает меня наверх. Видно приглянулся я ему за что-то. Зауважал. Видимо, уж очень ему нужен там, в крае, свой человек. Конечно же, ещё один. Все как сговорились, прямо хором кричат, как жутко именно я там вдруг понадобился. Да и мой внутренний голос - туда же и о том же. Причём, соло ведёт. А уж он, ты-то знаешь, не сбрешет никогда!
- Но ты ж прирождённый сельхозник! Чего тебе в городе на заводах и в конторах делать?! Смотри, пожалеешь. И очень скоро.
- Не каркай. Я в спецкоры пойду, понял? К вам скоро приеду. В первую же командировку.
- Давай-давай! Держат там для тебя эту должность. Ещё скажи, что зону дадут собкорить. Как же. Держи карман шире. Нужен ты им больно.
- Значит, нужен, - действительно хамовато даже для него глянул на меня Лёнька, - раз так зовут. Не завидуй, пожалуйста. Это даже неприлично. И зону дадут, не переживай!
Как-то незаметно флёр его изысканной, фирменной пакостности прямо на глазах перешёл из лёгкой весовой категории в среднюю и даже полутяж. Никакой изысканностью теперь не пахло. А если и вправду в большие начальники выбьется друг наш ситный?! С помощью Кузьмича, того ещё фрукта на самом деле. Какую козу тогда поить, да запрягать, чтоб подъехать с челобитной?! А вдруг и секретарю райкома Ленька раков в труселя заворачивал?! Оттого и подфартило так. Тогда всё ясно становится.
Зато вот Илья Михайлович оказался куда великодушнее всех нас. Сказано ж - поэт! Помешан на проекции своего в принципе доброжелательного внутреннего мира во внешний. Он даже обнял неисправимого подкольщика и наглеца за плечи и пропел своим фирменным дискантом-тенором:
- Что ж… Поздравляю тебя, Лёня, от всей души. И рад за тебя, это абсолютно честно. Между прочим, я давно предвидел, что рано или поздно, но это должно было случиться. Хватка у тебя волкодавья, пишешь ты неплохо, толково…
- Хорошо, Илья Михайлович, пишу, хорошо! Давайте без ложной скромности. Иногда так даже очень хорошо. Получше некоторых. - Оглядывая всех нас, поправил поэта и впрямь невиданно вознёсшийся и на деле вовсе не элегантный, не изысканный Лёнька.
- Наша редакция много тебе дала, - помедлив, всё же улыбнулся Бусиловский. - Да и мужик ты стоящий, несмотря ни на что.
- Именно. И я её осчастливил своим пребыванием, - засмеялся Лёнька. - Вообще все Леониды стоящие мужички, от спартанского царя до меня. Откройте любую книжку, раз Лёня, значит - во! В мою честь даже городишко один назвали, не слышали разве? Лёнинград.
- Ты всё шутишь, а я совершенно серьёзно. - Всё больше хмурился Илья Михайлович, никогда не переносивший нахалов, к тому же при первом удобном случае окончательно хамеющих. - Счастливого пути тебе и в большой журналистике. Может, женишься, что ли. А мы… что ж, мы запомним тебя весёлым и счастливым. Когда у тебя ещё всё было в порядке.
- Спасибочки уж… Намёк понял. Бывайте, старички, не кашляйте. Не обессудьте, если что не так было.
- Вам, Виктор… Г-григ… тебе, Витя, принимать отдел. - Продолжил свои сообщения шеф, совсем уж раскрасневшийся, сам как после скоромного Трифона. Когда же он остограммился, интересно?! – Кузьмич за тебя обеими руками. Ценить надо. Возражений нет?
Я вроде бы безразлично подвигал бровями и сказал неопределённо, без особого порыва:
- А потяну ли?!
- Не потянешь - подстегнём! - Мечтательно
