куда еду, для чего трясу свои молодые кости. Земли этого хозяйства улеглись в восточной зоне района и поэтому отличаются от всех прочих довольно сильными контрастами. В пойме Кутулука чуть ли не на два десятка километров тянется широкая полоса наносных чернозёмов. Здесь главное богатство колхоза, надёжно подпираемое разветвлённой оросительной системой. Отсюда валит основная масса зерна, овощей, фруктов и сена-соломы. Ещё дальше к востоку начинается сухая, изрезанная неглубокими балками степь, переходящая в песчаные, как там говорят, кучугуры - нечто среднее между барханом и укреплённой огневой точкой противника. В степи находятся основные пастбища для крупного рогатого скота, в кучугурах размещены овцеводческие фермы. Только овцы и могут прокормиться на старых укреплённых камнями барханах, местами поросших кураем и горькой полынью.
Когда проезжал, краешком захватил эти самые кучугуры. В одном месте даже махнул напрямик, срезая путь. Конечно, они и в самом деле ещё не пустыня в её классическом, песчано-барханном виде. Порой мчался как по бетонке. Здесь, однако, побольше травки, особенно во впадинах, где весной скапливаются талые воды. Не такой всё-таки знойный и скрипучий из-за песка ветер. Хотя песок этот всё равно летел неизвестно откуда. На зубах скрипел неизменно. Местами встречались и настоящие оазисы - небольшие озерца и рощицы вокруг них искривлённых верб и лоха серебристого, довольно густые заросли мелкого ивняка. Судя по истоптанным берегам, чабаны имеют обыкновение пригонять сюда отары на водопой.
Вскоре кучугуры сгинули как мираж, будто и не было их вовсе. Потянулась пыльная зелень палисадников центральной усадьбы. Наконец - не слишком респектабельного вида дома, хотя не редки оказались и шикарные, словно купеческие, здания. И тут расслоение, и тут контрасты развитого социализма со всё более искажаемым человеческим лицом. Даже сюда прорвались эти потусторонние твари на спине генеральной линии. Дай бог, конечно, докопаться до истинных причин всего этого погибельного нашествия на наш благодатный край и нашу любимую родину. Это я так репетировал про себя окончание эпической зарисовки про грозу капитализма над кучугурами. Взял на вооружение методику редактора, отрабатывать будущие тексты на конкретике реальных событий.
У входа в контору колхоза имени Калинина кучками стояли колхозники, ждали нарядов на работу. Вся площадь перед правлением была запружена колёсной личной техникой - мотоциклами, автомашинами, мопедами, велосипедами. Буквально весь колхоз сидел на колёсах и казался мобильным, как гвардейская мотострелковая дивизия. Отовсюду чудились напор, натиск, быстрота! Ударно приступают к работе в эпоху развитого социализма, ничего не скажешь. Но так ли и в самом деле работают кучугуровские мотострелки?! Вот в чём вопрос. Должен я вам сказать.
На старом, выкрашенном в ядовито-зелёный цвет вездеходе без тента и пулемётов, почти к самому парадному крыльцу подкатил чёрный, как жук скарабей, цыган с пышной смоляной шапкой волос на голове и лихими мушкетёрскими усами. Не меньше отделения дородных, осанистых цыганок в красных, зелёных, голубых платьях бодро десантировались из боевой машины и с грудными младенцами наперевес гурьбой бросились в атаку на контору колхоза. Цыган-водитель - стопроцентно доминирующий самец - сердито, по-командирски, крикнул им что-то. Мол, кто ж так атакует! Цыганки немедленно послушались и грамотно рассыпались в цепь, полуокружая правление. Командир, этот самый альфа-мужчина, подкрутил мушкетёрский ус и уж для острастки, важно погрозил им кулаком, чтоб блюли себя, не иначе. Мало ли чего в атаке бывает. Потом, круто развернув вездеход, главный цыган запылил в обратном направлении, наверное, к командному пункту - табору, который я видел при въезде в село. Визуально корректировать осаду.
Цыгане всегда ведут себя как некий барометр. Всюду, где только есть возможность поживиться - они всегда там. Как морские звёзды сползаются к донному разлому, так и эти наши уникальные соратники по давно затянувшемуся строительству коммунизма всегда очень плотно обкладывают любые общественные язвы. Где нет этих прекрасных людей, там, считай, мы прорвались к светлому будущему. Здесь же, в хозяйстве имени славного Михаила Ивановича Калинина, они просто кишели. Как лимфоциты вокруг гнойника. А это об очень многом говорило. Возьмём и это на заметку.
У огороженного низким штакетником палисадника, в котором всё давно перевытоптано и только угадывались бугры разбитых здесь когда-то клумб, теперь похожих на скифские захоронения, может быть даже с золотыми шлемами и бронзовыми копьями где-то там в глубине. Именно здесь, в этом сакральном месте, и была вкопана выкрашенная в оптимистический голубой цвет мачта. На её вершине шелестели по ветру… нет, не труселя местного Героя социалистического труда, но флаг с родным козлиным профилем «всесоюзного старосты», давшим своё имя колхозу. Как авторитетно свидетельствовала прибитая к мачте дощечка, был он поднят в честь коллектива первого производственного участка, успешно ведущего косовицу и обмолот хлебов.
Судя по всему, именно в этом акте конкретно адресованного поднятия флага заключался поистине мировой центр притяжения людских порывов и надежд. Исключительно ради подъёма флага в свою честь - и рвали себе жилы сотни механизаторов, полеводов и животноводов, мужчин и женщин. Это и в самом деле завораживало своей космической непостижимостью. Что ими всеми двигало?! Кто исполнял желания всех этих людей, кто побуждал двигаться и свершать трудовые подвиги?! На самом деле?! Ясно, что по меньшей мере в нашей галактике такого уж точно нигде не сыскать! Да и будет ли так ещё когда-нибудь?! Поверит ли кто, что так оно и вправду было?! Надо ж успеть запечатлеть - потому что во всех смыслах вряд ли такое ещё когда-нибудь повторится!
Рядом с мачтой на вкопанных в землю монументальных столбах высилась мраморная Доска почёта, на которой в два ряда разместились большие, не раз видимо подмоченные дождями и выгоревшие на солнце фотографии передовиков, ударников, стахановцев и прочих рядовых сверхчеловеков - счастливые и гордые, но уже в потёках.
Замечательно было и «лиц всеобщих выраженье…». «Выше, выше голову, товарищи! Вы же не абы кто!» - наверняка профессионально покрикивал, задирал им подбородки залётный шабарь-фотограф, отхвативший у деревенских лопухов выгодный заказ. На товарищах передовиках стандартные чёрные пиджаки с широкими лацканами и галстуки в косую полоску с внушительными желваками-узлами под горлом. Товарищи же, которые из передовичек, ударниц, стахановок и прочих спасительниц Отечества - в одинаковых парадных платьях с высоко взбитыми и тоже похожими друг на друга причёсками. Все-все одинаково невидяще глядели в зрачок объектива и неуверенно, но в то же время и самодовольно улыбались. Да, конечно же, конечно мы не такие как все. Выбились, наконец. Слава тебе вовеки веков моральный кодекс строителя коммунизма. Отштамповали и здесь правофланговых социалистического соревнования, граждан светлого коммунистического завтра - что надо. Как святых китайцев - на одно лицо.
Таким образом, в данном хозяйстве, по меньшей мере на этой площадке перед правлением, сразу было видно, как моральный фактор наголову разбивает материальный. Разрывает ему пасть как Самсон. Именно поэтому такое хозяйство с точки зрения райкома партии и являлось образцовым. Тем самым «всеобщим» человеческим лицом в чистом виде. Отчего и решено было в очередной раз осветить этот более чем достойный подражания моральный пример на весь район. А то может и на более значительные административно-территориальные образования нашей необъятной, да пока что могучей.
В приёмной председателя два здоровенных, очевидно хмельных казачка веселились с секретаршей, крупногабаритной, волоокой сеньоритой.
- Вы к председателю? - Повернула пышную, в завитушках главу привратница и тут же, ещё не переставая улыбаться, попыталась остановить меня.
- У него совещание. Нельзя. Подождите!
- Знаю-знаю. Я как раз туда. - Небрежно произнёс я заветный пароль и распахнул дверь в председательский кабинет.
Никакого совещания не было и в помине. Председатель Дмитриенко сидел за своим столом и, измученно поглаживая левой рукой широкую блестящую лысину, что-то горячо втолковывал пожилому кавказцу в плоской, как блин, и широкой, будто вертолётная площадка, фуражке. Напротив него, за другим столом, склонился над бумагами Дмитрий Иванович Снежков. Этого я знаю лично, приезжал он как-то к нам в редакцию, привозил материалы по своему уникальному соцсоревнованию, ссылался на рекомендации райкома по всемерному распространению своего опыта, в котором мало кто разбирался, как бы даже и не он сам. Снежков - секретарь здешнего парткома, относительно молодой, выдвинутый на эту должность из райкома комсомола, где подвизался вторым секретарём, а потом вот взял, вырос, да и попёр в гору. Теперь всё круто меняет в здешнем хозяйстве, или, вернее, пытается изменить, готовит себе очередной трамплин. Но совсем не факт, что приготовил. Однако в восходящем потоке себя чувствует. Вот поэтому-то повсюду и раззванивает о новой жизни калининцев, начавшейся с его приходом. Если всё прокатит как надо, то следующий этап - руководитель хозяйства, затем важное кресло в райисполкоме, либо уж сразу в райкоме партии. Хотя, конечно, возможны и другие вариации.
Поздоровавшись и на всякий случай представившись, я сел рядом с ним.
- Кого я вижу?! Опять пресса пожаловала! - Приветливо, как от оскомины, сморщился Дмитриенко. - Звонил, звонил мне с утра пораньше товарищ Куделин, предупреждал, что будете. Девчатки-то тоже пришли или вы один? Что ж. Оно и к лучшему, что один. Мы, мужики, быстрей найдём общий язык. Им трудненько было в наших делах разобраться. Так, комиссар?
- Н-не помешает. А вот к лучшему ли, это по воде вилами писано. Смотря, как повернёт. - Не совсем радушно отозвался Снежков и, помедлив, да ещё меряя меня взглядом, спросил. - Вопрос тот самый, что по письму?
Он, видите ли, ещё и рыло воротил. Не так давно, в редакции, совсем другим был, просто вьюном вился. Видно на каком-то повороте газета его зацепила, может и походя, с нас-то станется. Поэтому и карьера его не так быстро двигалась вперёд, как бы ему хотелось. Или может быть просто в своих владениях и вёл себя по-хозяйски. Ставил гостя на место. Мол, теперь ты передо мной попрыгай! Тем временем, смотрю, и Дмитриенко к такому тону своего комиссара прислушался. Вот так. Прямо с ходу подстраивается. Ставят кучугуровские бонзы залётного щелкопёра на место.
Да-а. Эти идейные ни к какому Трифону никакие желания исполнять уж точно не поведут! Впрочем, не больно-то и надобно было. Они своё колесо фортуны крутят сами. У них вместо Трифона своя фишка под лукавым названием «всенародный подъём». Прежде всего мачта с флагом в чью-либо честь, да Доска почёта. Ну, ещё алая лента во всю грудь. В принципе, никому не пожелаешь такой фортуны. Если по большому счёту. Разве что ещё в самый лучший гроб поместить. Заранее.
Так что вопрос всё тот же. По письму. Точнее, по
