тем и ездили. Да не за монументом! Писать важнее всего с натуры, запомни. Живое слово, живые разные люди и людишки, даже если они и передовики, как ничто другое стимулируют творчество. Читал братьев Вайнеров? Так что детективчики тоже очень серьёзными бывают. И мы должны рисовать буквы примерно таким же образом. Та-ак врезать по зубам, чтоб многие жулики за них схватились, к дантистам кинулись, но теперь в тюремный медпункт. Добрые люди, а я уверен, что они кое-где ещё есть… иногда в изрядных количествах, уж в тюрьму-то всегда пособят определить нужных человечков. Это вообще дело святое в нашей стране! Засадить кого-нибудь. Да и нам будут аплодировать до упаду. Притом, заметь, до полного упаду. Вот! Так, глядишь, и отсрочим неминуемую гибель светлого будущего! Хотя, конечно, вряд ли надолго!
Тут Лёнька всё же выдохся и затих. Блинов больше не было. Никаких. Кончились даже горяченькие. Поэтому мы основательно дали газу, в смысле мотоциклетного, и намного быстрее покатили дальше. По делам, которых и в самом деле было по-прежнему - только начать да закончить. В ушах засвистел ветер, выдувая все мысли, кроме, может быть, одной главной занозы. Вот что за жизнь?! Чем больше делаешь - тем больше надо делать! На место одного сделанного сто новых приходит. Хоть и не берись совсем ни за что!
Рыжее, косматое солнце степей и разгулявшийся ещё с раннего утра послегрозовой, но всё более горячевший ветер стремительно высушили не только асфальт, но кое-где и просёлочные дороги. В иных местах эти дороги вовсю пылили, может быть потому что гроза над ними лишь грозилась, но не пролилась. Ближе к полудню, откровенно нарушив границу нашего района и попав на родные, подведомственные нам просторы, мы свернули к большому, заросшему по берегам раскидистыми вербами пруду на окраине небольшого хуторка. Предварительно заехали в небольшой здешний магазинчик, нахватали консервов, хлеба, пару бутылок апельсиновой или мандариновой газировки. Потом разыскали чистенькую полянку на берегу, выкупались до пупырышек на ветру, разогнав в теле сонную усталость, и, крепко подзаправившись, махнули напрямую по полевым дорогам в ближайший совхоз, массивы зерновых которого начинались сразу за нашим обеденным прудом. Уборка так уборка. Освещать так освещать. Пусть даже день на дворе. И спать хочется.
Жара стояла совсем уж неприличная. Здесь, похоже, дождя совсем не было. Позади, в кильватере «Урала», дымился пышный шлейф из полновесной, крепко иссушенной пыли. Кружились в разные стороны за обочинами дороги спело шелестящие ячменные поля, белокочанные ряды овощных плантаций, кое-где покрываемые дождевыми крыльями плывущих по ним оросительных «Фрегатов». А в ослепительном небе бежало облачко, волоча за собой по полям невод тени. Пойманный, еле слышный, хихикал в нём жаворонок.
Между прочим, когда идёшь мотоциклом на четвёртой передаче, на очень малом газу, в накат или при спуске на нейтралке, когда и без того небольшой шум двигателя мгновенно увязает, как в трясине, во вспыхивающей под колёсами пыли-пудре - и слабого на горло жаворонка иногда услышишь на ходу. Даже километров под шестьдесят в час. Это вам любой сельский мотоциклист скажет. Для меня же это было ещё одним внезапным открытием. Услышать жаворонка, скатываясь с работающим двигателем со спелого косогора! Вот просто так - поверх всех звуков, взять и услышать! До слёз становилось обидно, что вот считай тридцать лет оттрубил в этом лучшем из миров, а такой пронзительной красоты никогда не видел, не слышал, не догадывался даже о ней. Для чего же тогда жил?! Так и не знаю. Да не жил, наверное. Даже когда писал.
Фактажа в этом совхозе мы набрали немерено. Выписываться не на один, а на два газетных разворота. Поближе к вечеру, побрившись в одной конторе, любезно предоставившей залётным корреспондентам электророзетку, мы наконец вспомнили об одной, ещё более великой, миссии, так же выпавшей нам на этот удивительный день. Поэтому забежали в очередной уютный сельский магазинчик и набрали в нём шоколадок под идиотским названием «Финиш чемпиона». Обёртки изображали умирающего на финишной ленточке марафона измождённого чемпиона. Наверное, тоже был правофланговым социалистического соревнования. Или тяпнул килограмм сто пятьдесят отборного сливочного масла.
По идее шоколад единственный мог облегчить передовику этого бега в никуда последние минуты агонии.
Вот с таким двусмысленным даром, прямо-таки с передовым посланием, рвущимся из самых наших сердец, мы и навострились в калининское хозяйство. К девушкам нашим, то есть, к практиканткам. Вдохновительницам сомнительной аферы последних дней. Будем вместе рвать эту самую финишную ленточку. А как же - шефский контроль, ничего не поделаешь. Зачёт же надо людям по журналистской практике помочь отработать?!
Тут фортуна не выдержала нашего нахальства. Как?! Вам после всего ещё и девочек?! Ничего себе! Одним ложку дёгтя, другим - бочку мёда? Шалите, мальчики, так не бывает. Терпение у той фортуны лопнуло и она, изловчившись, подкинула к нам на дорогу толстенный, изогнутый и великолепно наточенный гвоздь. А может и шкворень. Чтоб лопнули и наши колёса, а не только её терпение. Грозным драконьим жалом торчал гвоздяра на нашем пути к финишной ленточке, к девочкам.
- Гля-а! Ведьмин зуб! - Заорал, стряхнув сонное оцепенение, Лёнька и принялся скакать по коляске, командуя.
– В сторону, Витёк, в сторону! Да не туда, ишак! Задним колесом наедешь. Сюда-сюда. Видишь, он как раз по серёдке, ишь, гад, оскалился! Да не туда-а!
Конечно, последнее испытание мы не выдержали. Пройдя крым и рым, жуликов и ментов, долгий путь и многие хлопоты, страшную грозу и пронизывающий холод, обвальный ливень и сушь африканскую - мы сломались на сущей ерунде. Мы таки его поймали. Гвоздь этот. Именно как Лёнька и накаркал: увернувшись передним, но безукоризненно точно наехав на него задним колесом.
Мотоцикл мгновенно швырнуло влево. Я резко сбросил газ, выжал сцепление и ручник, ногой до отказа вдавил ведущий тормоз. Перевернуться мы не перевернулись, хоть и шли на приличной скорости, но счастье наше, что не было встречного транспорта, а то бы наш редактор понёс свою самую тяжёлую утрату. Представляю, что он должен был бы сказать на нашей братской могиле! Я воткнул нейтралку и выдернул, повернув, ключ зажигания. Двигатель, хрюкнув, умолк. И тишина. Даже птички скорбно умолкли. Вдобавок солнце распалилось до предела. И конечно всё тот же непобедимый ветер. Соболезнующе навевал тоску бессмысленности любых усилий. Последний привет передавал от половецкого хана.
- Во! Приплыли. Гасите свет. Стелите мальчикам постельку. - Обречённо констатировал Лёнька и пропел: - «Ленточка моя, финишная, Всё пройдёт и ты, Примешь меня!..» Тьфу! Так и знал. С таким водителем. - И опять заорал: - Я же тебе показывал на обочину! Не мог там проехать?! Ты что, слепой или идиот?! Или и то и другое вместе?!
- Заткнулся бы, начальник! - Устало огрызнулся я, положив гудящие руки на руль и свесив на них очумелую голову. - С таким пассажиром любой шофёр в аварию влетит. Вдобавок сутки за рулём тяжёлого «Урала» - да сквозь кошмарную полосу препятствий - чего ещё хочешь?! Вдобавок дорога такая узкая, в ложбинке, как объехать? Ладно. Доставай шоколад. Загорать нам долго.
Мы жевали предназначенный девчонкам шоколад с умирающими правофланговыми чемпионами на обёртках и видели в них только самих себя. И он действительно несколько облегчил передовикам отчаянного бега в никуда последние минуты агонии. Мы запивали такой допинг из фляги тёплой и пахнущей металлом водой.
Потом, подкрепившись всей этой ерундой, принялись демонтировать поймавший гвоздь скат. Заднее колесо снимать у старого тяжёлого мотоцикла отечественного производства, да ещё без привычки и без особых приспособлений… - гораздо легче наверно поменять гусеницу у танка. Так что немудрено, что мы прокляли всё на свете. Потом, не слишком сноровисто орудуя единственной монтировкой и подсовывая в щёлочки диска отвёртку, кое-как разбортировали снятое колесо для ремонта камеры. Вот когда пришлось пожалеть, что не возим с собой запаску. Лёнька ещё долго брюзжал, что лучше бы он сам вёл мотоцикл. Но тогда бы мы точно перевернулись. Пришлось ещё раз растолковать очевидное положение дел. Да разве начальство когда понимало человеческий язык, упираясь рогом в свою всегдашнюю непогрешимость?
Запарившись окончательно, сбегали, теперь пешком, на близкий, всего в полукилометре, оросительный канал, искупались, пополнили запасы воды, вернулись и наконец принялись клеить пробитую судьбой нашу дорожную камеру. Как только мы над ней не измывались, а она над нами, что только мы друг с другом ни делали, но заплата всё равно не держалась. И при малейшем накачивании сразу отскакивала. Хоть бы одна машина проехала, хоть бы кто помог, что ли.
Судьба как знала, где нас обломать - ни души кругом. Только сверчки, цикады и кузнечики. Трещали по всем направлениям. Со всех азимутов накрывали. И только. А разве поможет кузнечик заклеить камеру?! Да ни за что! И вот в пыли, как два потерявшихся дервиша посреди необъятной пустынной степи, сидели мы и почти медитировали над пропоротой резиновой камерой. Думали-думали, напрягались-напрягались, но сама по себе дырка так и не затянулась. Однако и то верно! Само по себе ничто, никогда и нигде не затягивается. Только это по жизни конечно правда и есть.
Наконец после долгих попыток дыру в резине всё-таки удалось плотно защемить согнутым пятаком. Опять, в который раз, забортировали камеру в колесо. Накачали. На этот раз как будто держало. Тогда, побыстрее, пока не спустило, установили колесо на место и прикрутив к нему кардан четырьмя наполовину сорванными болтами, вконец измочаленные, мы уже впотьмах тронулись. Домой, конечно, какой там теперь девочки. Хотя бы и практикантки. И без них финиш полнейший. Считай, кончился не просто шоколад, а некий смысл. Поэтому теперь - только и только рвать когти домой.
Опять искрился бенгальским огнём наш гиперболоид, прожигая в сиреневой тьме солнечный тоннель. Снова алая луна, злясь и бледнея, словно с перепою, впадала в зенит. Во весь лоб ейный и круглые половецкие щёки грозилось отчётливое клеймо от главного приёмщика звёздной торгово-закупочной базы. Словно печать или штамп на накладной рвущейся к ней жизни – «Товар принят. Свободны!». Впереди редакторским росчерком через весь разворот Млечного Пути упал большой зелёный метеорит. Будто набранную полосу подписал. Ту, самую главную накладную и подмахнул. Вот и всё! «В свет!».
- Вида-ал?! - Заорал недремлющий Лёнька. - Я загадал, как приеду - спать буду!
Наверняка же так и случится, по-лёнькиному. Одним сбывшимся желанием больше, одним меньше - какая разница. Этому деятелю никакого Трифона не надо. Он сам себе Трифон. Всё видит и всё знает наперёд. Понимает, когда надо притормозить колесо фортуны, а когда и придать ей дополнительное ускорение. Когда-нибудь точно доиграется.
Недолго думая, упал ещё один звёздный камень, ещё и ещё. Столько накладных нам сверху ещё никогда не спускали. Во всяком случае я за свою жизнь что-то не упомню. Всю нашу планету пронизывал
