рискнуть двумя бойцами, а не ротой».
Бойцы пошли к деревне. Едва вышли с опушки в поле, как из деревни полоснул пулемёт. Следом другой.
Один из бойцов, уронив автомат, повалился на дорогу. Другой прыгнул за снежный бугор.
«Что и требовалось доказать», — усмехнулся Говорков.
Комбат попятился. Его штабных сопровождающих как ветром сдуло. Увидев, что Говорков спокойно стоит за толстым стволом ели, комбат встал у него за спиной.
Разведчики отползли по дороге и скоро вернулись на опушку. Раненого перевязали и в сопровождении санитара отправили в тыл. Вместе с ними комбат отправил в штаб посыльного с запиской.
Через некоторое время пара лошадей притащила на опушку сорокопятку. Пушку выкатили на руках в поле и прямой наводкой открыли огонь по домам, из которых били пулемёты. Немцы, как они обычно теперь делали, подожгли в нескольких местах деревню и отступили.
— Теперь можно и роту в деревню пускать, — негромко проговорил Говорков.
— Да-а… — согласился комбат. — Ты, Говорков, спас многие жизни. Спасибо тебе. Много было бы крови на снегу, если бы не ты.
— За каждой стрелковой ротой кровавый след на снегу, — буркнул Говорков.
— Думал вызвать тебя в штаб, обсудить кое-что, — задумчиво проговорил комбат. — Но коли уж мы так удачно встретились, нет смысла по штабам шляться… Хочу попросить тебя вот о чём…
«Давненько меня начальство не просило, — с сарказмом подумал Говорков. — Всё больше требуют да приказывают, преимущественно матом».
— Нужно провести очень важную операцию. И для этого ты, похоже, самый надёжный командир.
Комбат расстегнул планшет, вытащил карту.
— Немцы спрямляют линию фронта. С боеприпасами и продовольствием у них туго, поэтому они уходят вот из этого «пальца». С ними идёт госпиталь, огромное количество раненых. Вот здесь, в пятидесяти километрах от нас, у немцев склады с продовольствием и боеприпасами. Твоей роте налегке предстоит ускоренным маршем дойти до складов, занять их и держать до подхода основных сил. Таким образом, мы выполним сразу две задачи: лишим немцев обеспечения, и сами получим запасы продовольствия и боеприпасы.
— Это задача для особого отряда, а у меня… Сплошной молодняк, а из старичков — три калеки да шестеро убогих.
— В других ротах не лучше. Там и командирами — молодняк неопытный. Надеюсь только на тебя лично. Туда ходу — два перехода. Возьмёте склады, продержитесь сутки. Помочь не могу ничем, а продержаться прошу сутки. Прошу. Не разрешаю до утра умирать! Не продержитесь, тяжко нам будет. Ты сегодня людей спас, спаси ещё раз! Прошу!
Комбат настойчиво стучал пальцем по красной стрелке, устремившейся в точку расположения немецких складов.
Говорков тяжело вздохнул.
Подумал: «Вы красные стрелы наступлений на картах рисуете карандашами, а мы их на снегу кровью пишем». Но вслух согласился:
— Продержимся. За свою землю будем стоять насмерть…
— Не надо насмерть. Ты своей земле живым нужен. Удачи тебе.
— Да уж… Грамм удачи иной раз дороже килограмма мудрости.
***
Рота длинной вереницей пересекала широкий луг. Первый взвод уже вошёл в перелесок, второй взвод подтягивался по открытой местности.
Из перелеска выбежали два запыхавшихся бойца передового охранения:
— Товарищ старший лейтенант! — доложил один из них Говоркову. — Навстречу идёт отделение немецких солдат.
— Рассредоточиться и залечь! Приготовиться к бою! — скомандовал Говорков.
Первый взвод с Говорковым залёг в кустах, второй взвод затаился в складках местности у дороги на луговой стороне.
Когда немцы приблизились метров на тридцать, рота открыла огонь. Скоро все немцы лежали на дороге.
В трескотне оружейной пальбы никто не услышал шума моторов. Из перелеска выехали два немецких броневика и самоходка. Красноармейцы замерли, уткнув головы в снег. Стрелять по бронемашинам из винтовок — всё равно, что горохом из трубочек в стену плевать. Имевшимися лимонками в самоходку швырять и надеяться, что они испугаются, тоже толку мало.
— Сейчас бы немчуру бутылочкой «кто смелый» угостить, — пробормотал кто-то из бойцов.
«Смелый, пока необстрелянный, — подумал Говорков. — Набрался умения поговорить от «бывалых» бойцов, а как воевать, понятия не имеешь».
Бутылки с горючей смесью КС бойцы называли «кто смелый» или «коктейль смерти». Чтобы поджечь бронемашину, бутылку надо метнуть на моторную часть метров с десяти. А это мог сделать только человек не робкого десятка. Идти с бутылкой зажигательной смеси против танка — всё равно, что с рогатиной на медведя. У немцев зажигательных смесей не было вообще. Потому что не было смельчаков, которые могли бы выйти с рогатиной на «железного медведя».
Взвод, затаившийся в кустах, немцы не заметили. А по лежавшим в поле открыли пулемётный и артиллерийский огонь.
Говорков и первый взвод лежали в кустах, грызли от бессилия кулаки и смотрели, как немцы уничтожают их товарищей.
Немецкая колонна подобрала своих убитых, взревела моторами и промчалась мимо первого взвода, лежавшего в кустах.
Наступила тишина.
— Старшина, сходи… Может раненые остались. Убитых сложите у дороги, наши потом похоронят, — попросил Говорков после долгого молчания.
Раненых оказалось шестеро. Их перевязали, вырыли в снегу подобие землянки, устелили дно хвойными лапами, оставили ждать.
Говорков отправил посыльного в батальон, чтобы оттуда организовали транспорт для эвакуации раненых.
— Командир, два взвода было мало для выполнения задачи, — присел рядом с Говорковым старшина. — Теперь половина осталась… Проблемы…
Старшина замолчал. Понятно было, что он не договаривал.
— Проблемы будем решать по мере их возникновения, — буркнул Говорков.
— На смерть идём, — мрачно закончил старшина.
— Приказа никто не отменял, — безразлично глядя вдаль, проговорил Говорков. — А что на смерть… Мы всю войну на смерть ходим. Только я не намерен со старухой в поддавки играть.
Говорков потоптался, будто замёрз, и добавил:
— А земля эта, старшина, наша. Мы здесь хозяева. И всем защитникам её будут памятники поставлены. А они, — Говорков указал вслед уехавшей немецкой колонне, — будут в ней гнить, как презренная падаль.
***
Отряд шёл по равнине. Из глубокого снега там и сям торчали поломанные ветром кустики камыша. Никто не подумал, что летом здесь было болото, и что под толстым слоем снега в лютые морозы может быть вода. Под толстым слоем снега, да под моховым ковром вода не замерзала. Глубокий снег моментально засыпал следы, воду обнаружили, когда она захлюпала в валенках.
«Мороз тридцать градусов! Обморозят ноги!» — ужаснулся Говорков.
— Бегом в лес! — скомандовал он.
Бойцы побежали в лес.
— Разводите костры, только чтобы не дымили чёрным. Снимайте валенки, выжимайте портянки, сушитесь.
Развели костры. Бойцы по три-четыре человека сидели у костров, тянули голые пятки к огню, шевелили грязными пальцами, сушили портянки и валенки на палках, воткнутых у костров, вдыхали густой пар, пропитанный портяночной вонью. Заодно топили в котелках снег, грели кипятком нутро.
В батальон ушёл связной в сухих валенках, доложить о непредвиденной задержке.
Утром в отряд верхом прискакал комбат в сопровождении нескольких автоматчиков.
— Что же это вы? — укорил Говоркова комбат. — Ножки промочили? Портяночки сушите?
— Если бы я не приказал сушить портянки, к сегодняшнему утру батальон имел бы толпу инвалидов с обмороженными ногами, неспособных к боевым действиям, — хмуро возразил Говорков.
— Согласен, — вздохнул комбат, как-то моментально потеряв пыл, и словно пожаловался: — Это я так. Мне ведь положено ругаться. Держать вас в тонусе. Не обижайся.
— Понимаю. Твои предшественники в основном матом меня поддерживали. Так что, с тобой терпимо.
Говорков звучно поскрёб небритую щёку.
— Полотряда у меня немецкие самоходки положили. Было силёнок меньше, чем надо, а осталось и того половина.
Говорков умолк.
Комбат вздохнул.
— Знаю. Ты продолжай движение, я вдогонку тебе вышлю взвод поддержки… Когда смогу.
***
Отряд Говоркова прошёл опушку, вышел на поле между перелесками и почти дошёл до рощицы на противоположной стороне поля, когда над головами прожужжал первый снаряд, глухо ударил позади бойцов. Второй задумчиво притих на подлёте и рванул ближе. Бойцы залегли.
— Рассредоточиться! — крикнул Говорков. — Закопайтесь в снег с головой, чтобы не было видно!
Завыл третий.
Когда обстрел залпами или бегло по площадям — все под обстрелом. Когда по всем стреляют, одному не так страшно. Тошно, когда снаряды пускают по одному. Каждый боец считает очередной снаряд своим.
Едкий дым полз над лежащими в снегу бойцами. Спасло бойцов от истребления то, что хмурое небо прорвалось снегопадом. Хлопья снега сплошной пеленой закрыли пространство. Опасаясь за сохранность орудий, немцы прекратили стрельбу и зачехлили стволы.
Но открыли огонь немецкие «гэвэры». При густом снегопаде видимость была метров пятьдесят. Пулемёты стреляли настилом¸ над полем, так что уцелеть можно было, лишь максимально вжимаясь в землю.
Близился вечер. Тридцатиградусный мороз превращал волглые фуфайки в ледяные коробки, от которых деревенели спины. В жилах стыла кровь, едва шевелилось холодеющее сердце. Глазные яблоки почти замерзали в ямках черепов. Движения глазами вызывало боль не только в глазах, но и в мозгу. Грудные клетки едва шевелились, лёгкие через силу прихватывали колючий от мороза воздух. Пар, выдавливаемый изо рта, оседал жёстким инеем на усах и бородах, превращал застывшие от холода лица в маски мертвецов. Руки и ноги деревенели, скрюченные пальцы теряли чувствительность. Тела отказывались шевелиться. Сознание засыпало, не было сил думать, не то, что двигаться. Мороз обволакивал сознание — ни стряхнуть его, ни прогнать. Даже близкий взрыв, подбрасывавший бойца, не выводил его из губительного оцепенения. Подлый сон притуплял страдания, убаюкивал… Усыплял навсегда. Занесёт уснувших бойцов снег, и останутся они лежать здесь, пока весной под горячими лучами не растает белый саван. Разве найдёшь занесённых в поле людей?
Говорков понял: если он сейчас не уведёт бойцов с поля, они останутся здесь навсегда. Скомандовал сделать перекличку. Из двадцати шести откликнулись двадцать четыре. С трудом нашли, раскопали и растолкали двух уснувших бойцов. Поползли с поля. Приспособились ползти «в колонну по одному», по проторенной лидером колее. Когда ощутили, что над спинами перестали свистеть пули, затрусили пригнувшись, а потом и в рост.
На исходе следующего дня вышли к деревне, метрах в двухстах от крайних домов которой немцы выстроили длинный, наполовину врытый в землю ангар.
— Вот он, родимый, — шептал Говорков, рассматривая ангар в бинокль. — Сплошная траншея вокруг… Это хорошо…
— Чего ж хорошего? — проворчал старшина.
— Нам проще оборону держать.
— Чтоб оборону держать, надо сначала их взять.
— Возьмём… Зря, что-ли, тащились сюда по морозу? Та-ак… Два блиндажа с торцов. Скорее всего, пулемёты у них в блиндажах хранятся, а если «аларм» (прим.: «тревога»), они их в окопы вытаскивают. Ихние «гэверы» на нашем морозе замерзают. В общем, тактика обычная: снимаем часовых, забрасываем блиндажи гранатами —
