Моя земля не Lebensraum. Книга 5. Генерал Мороз

выпустил короткую очередь. Лыжник упал. Остальные русские открыли ответный огонь. Майер услышал над головой тонкое посвистывание пуль, ткнулся в снег. Но тут же приподнял голову. И вовремя: один красноармеец бросился вперёд. Второй короткими очередями прикрывал его. Удачей было, что бежавший закрывал Майера от стрелявшего. Дождавшись, когда красноармеец приблизится, Майер выстрелил. Русский упал.
Стрелявший красноармеец немного приподнял голову, видимо, озабоченный падением товарища. Майер выпустил длинную очередь, поднялся, как мог быстро, и неуклюже побежал вперёд. Стреляя короткими очередями, бежал до тех пор, пока не приблизился к русскому, и выстрелил наверняка. Потом увидел, что русский уже лежал в луже крови. Не останавливаясь, Майер развернулся и, увязая в снегу, побежал обратно.
«Надо исключить случайности, — убеждал себя Майер стиснул зубы. — Мы слишком много перетерпели, чтобы погибнуть от глупой случайности».
Подбежав ко второму русскому, дважды выстрелил в него. Оглянулся, отыскивая первого русского… Его не было!
Майер испуганно оглядывался по сторонам. Вдруг раненый красноармеец выстрелит прежде, чем он обнаружит его?
Наконец, Майер увидел красноармейца за кустом, куда тот отполз после того, как был подстрелен. Майер шёл, не сводя глаз с неподвижного тела в белом маскировочном халате до тех пор, пока не подошел к нему вплотную.
Русский был мёртв. Но Майер для верности выпустил в него несколько пуль. Забрал автомат, запасные диски, гранаты, вернулся к Кляйну. Положил русский автомат на колени Кляйну.
— Их было трое, — сообщил он. — Я всех уложил.
Вдалеке раздавалась приглушённая стрельба.
— Кто там стреляет? — спросил Кляйн.
— Чёрт их знает, — без эмоций ответил Майер.
Кляйн сжал пальцами русский автомат, уставившись на него бессмысленным взглядом. Он сидел в снегу, прислонившись спиной к дереву. Выглядел чуть лучше, чем пять минут назад. Точнее, выглядел так же, но в глазах немного прибавилось жизни. В обвалившихся вниз уголках рта поблескивал грязный налёт застывшей слюны.
Майер думал, стоит ли углубляться в лес. Им ведь не удастся замести следы. В голове мелькнула забавная картина — он, как дворник, заметает метлой следы. Майер с кряхтением опустился на снег рядом с Кляйном.
Похоже, где-то рядом находятся русские. Это они открыли огонь, услышав его выстрелы. Стреляют наугад, на всякий случай.
Стрельба не прекращалась. Вероятно, дело обстоит не так, как он предполагал. Похоже, недалеко от них идёт перестрелка. А значит, там свои!
 
— Вставай, — сказал он Кляйну. — Это, должно быть, наши. Ты идти можешь? Похоже, наши парни рядом.
В глазах Кляйна вспыхнула искорка надежды. Он как будто приободрился. Мученически застонав, попытался встать.
Майер подхватил Кляйна под здоровую руку. Ломая кустарник и ветки невысоких деревьев, они двинулись в сторону перестрелки. Идти в связке было неудобно, Майер пошёл вперёд. Мысль о том, что скоро они, возможно, увидят своих, заставила Майера шагать быстрее. Кляйн увязал в снегу, спотыкался о коряги, то и дело падал, отставал. Майеру приходилось возвращаться, поднимать и подбадривать товарища.
Сильный взрыв заставил землю вздрогнуть, тут же последовало несколько взрывов меньшей силы. Так взрываются склады боеприпасов, подумал Майер.
Кляйн уронил автомат, не в силах тащить его.
— О господи! — пожаловался он, без сил опустившись на колени в очередной раз. Ему не хватало воздуха, он ничего не видел. Застонав, он повалился в снег.
— Вставай! — приказал Майер, изо всех сил поднимая товарища за здоровую руку. Они проковыляли ещё несколько шагов. Кляйн стонал и ругался, заставляя себя двигаться. Наконец, бессильно опустился на землю и тонко, по-бабьи, заплакал. Майер понял, что больше не сможет тащить его.
— Я схожу за подмогой и вернусь за тобой, — прохрипел Майер, задыхаясь.
Кляйн молчал, невидяще уставившись в пространство. Наконец, выдавил едва слышно:
— Да…
Майер плотно сжал губы и, не оборачиваясь, побрёл вперёд.
Интенсивность стрельбы немного уменьшилась, раздавались редкие автоматные очереди и одиночные винтовочные выстрелы. Похоже, стреляли где-то недалеко. Майер брёл ещё минут десять-пятнадцать. Автоматные и ружейные выстрелы прекратились.
Майер ускорил шаг, но почувствовал, что задыхается и теряет силы. Не скрываясь, он продирался сквозь кусты.
Ему мерещилась жуткая картина: из кустов выскакивают иваны, берут его в плен...
Майер свернул в узкую просеку, пересекавшую замёрзшее болото и вышел на широкое заснеженное поле, с правой стороны которого под кронами деревьев увидел длинное складское здание. Точнее, остатки догорающих развалин. Вероятно, это была диверсия русских.
Майер бессильно привалился к стволу, чтобы перевести дух и осмотреться.
Людей у пожарища не было. Вдали потрескивали очереди немецких автоматов. Искать своих бессмысленно. Правильнее — ждать их у пожарища, рано или поздно они вернутся. Да и Кляйна надо притащить, пусть согреется у «костерка».
Майер почувствовал огромную усталость и едва заставил себя уйти от живительного огня.

***
Кляйн услышал хруст ломаемых веток. Этот хруст вызвал у него ассоциацию с терновым венцом Христа. Тем более, что от мороза у него сильно болел лоб. И вся голова. Невыносимо болели руки и ноги — вероятно так же они болели у распятых.
Кляйн увидел вдалеке фигуру идущего к нему Майера. Он не ожидал, что гауптман вернётся. Зачем ему, измученному офицеру, возвращаться к полумёртвому солдату?
Кляйн ещё раз посмотрел на приближающегося с мучительной медлительностью гауптмана.
— Кляйн… — прохрипел Майер. — Через пятнадцать минут… ты согреешься и отдохнёшь… Клянусь тебе!
«Вот и хорошо, — подумал Кляйн. — Через пятнадцать минут я согреюсь. Раз гауптман клянётся, значит, так и будет. Он не мог вернуться, чтобы врать».
Кляйн успокоился и расслабился.
Сознание покинуло его.
Майер торопился изо всех сил.
— Кляйн, — хрипел он, задыхаясь. — Сейчас ты согреешься… Тут ходу всего ничего… Согреешься! Если не сможешь идти… Я тебя дотащу…
Майер задыхался. Истощённое голодом, холодом и непосильными нагрузками тело не слушалось его. Он приказывал ногам передвигаться, как непослушным солдатам на плацу: «Левая… вылезти из сугроба… шаг вперёд! Принять вес тела на себя! Правая… догнать левую… шаг вперёд…»
Чтобы заставить себя преодолеть последние сто метров до Кляйна, он истратил столько же психических сил, сколько затратил бы, выкапывая в быстром темпе полнопрофильный окоп.
Наконец он добрался до цели и рухнул перед Кляйном на колени. Сесть и расслабиться он себе не разрешил. Нельзя расслабляться. Ему ещё Кляйна тащить к огню. Да и смертельно опасно это… Потому что… Сел... Расслабился… Уснул… Замёрз...
Майер взглянул в лицо Кляйна. Лицо ему не понравилось. Какое-то серо-землистое. Припорошённое снегом.
— Кляйн, — прохрипел он на выдохе. — Мы пришли… Там наши… Там огонь…
Майер вытер тылом руки липкий пот, заливавший глаза.
Кляйн молчал.
Майер тронул жёсткое лицо Кляйна и заплакал.
Нет, Майер сначала заплакал, поняв причину молчания и отчего таков цвет лица у Кляйна, а потом тронул жёсткое лицо солдата. Такое жёсткое лицо может быть только у трупа.
— Ты сволочь, Кляйн! — простонал сквозь мучительное рыдание Майер. — Мы же дошли! Мы что, зря мучились?! Какая же ты сволочь, Кляйн… Какая же ты сволочь!
Бессильными кулаками он стукнул Кляйна в грудь.
Майера задавила бессмысленность многодневных мучений…
Тело его надломилось в поясе, голова упала на колени. Ни грамма сил в замёрзшем, оголодавшем, измученном теле.
«Нельзя! — возмутилось его сознание. — Там, в овраге, Кляйн спасал тебя! Он что, зря тебя спасал?! Нельзя расслабляться! Вставай! Нельзя сидеть! Потому что сел — расслабился. Уснул. Замёрз».
Майер со стоном подвернул под себя одну ногу, оперся… Помогая ногам руками, напрягся… Мучительно закричал, поднимаясь…
Это ему казалось, что он закричал. То был не крик… Так… Хриплое шипение…
Майер побрёл на запад. Туда, где горел склад. Туда, где живительный огонь.
У него не было сил. Но у него была цель: достичь огня. Потому что огонь означал спасение. А спастись он обязан не только для того, чтобы жить. Грех после стольких мучений просто замёрзнуть, не дойдя до огня, который ты уже видел, который ощущал. Грех не оправдать мучений Кляйна. Он ведь спас тебя в том овраге, не дав побежать вместе со всеми. Не дал быть расстрелянным вместе со всеми.
Движения Майера походили на медленно меняющиеся картинки стробоскопа: шагнул, замер… Оттолкнулся, шагнул, замер…
Он сбился со своих следов, пересёк чужие, затем ещё одни…
Наткнулся на офицера в распахнутой эсэсовской шинели…
Склонился к нему… Лицо мягкое, живое… Дышит, но без сознания…
Неимоверным напряжением сил взвалил офицера себе на спину… Побрёл в направлении горящего склада… Как добрёл до огня, не помнил. Как вместе с эсэсовцем упал на что-то плоское, деревянное и, главное, тёплое, тоже не помнил…
Понял, что дошёл до тепла, что спасён, что спас — пусть не Кляйна, пусть другого, но спас — и потерял сознание.

= 14 =

Отряд Говоркова на марше встретил посыльный:
— Приказ комбата: отряду залечь на опушке в видимости деревни, а командиру прибыть на совещание.
Говорков отдал распоряжение командирам взводов и в сопровождении ординарца вслед за посыльным пошёл «на совещание». На опушке ельника, не доходящего на полкилометра до деревни, увидел четырёх командиров.
Посыльный указал:
— Вон тот, справа, новый комбат.
Новый комбат, капитан лет под тридцать, невысокий, но плечистый, выглядел щёголем: белый полушубок, затянутый портупеей, рукава закатаны мехом наружу, валенки отвёрнуты.
Говорков подошёл к командирам, козырнул, хотел доложиться, но комбат поздоровался за руку, улыбнулся:
— Здравствуй, Заговорённый. Раз ты с нами, деревню мы возьмём без труда.
Говорков, прикрыв рот кулаком, приглушённо то ли кашлянул, то ли хмыкнул, но промолчал.
Комбат достал из футляра бинокль, долго рассматривал деревню, опушку, где лежала стрелковая рота. Наконец, решил:
— Движения никакого. В деревне немцев нет.

Посмотрел на Говоркова и приказал:
— Подымай роту и вперёд!
Говорков усмехнулся, глядя под ноги, принялся носком валенка затаптывать несуществующий окурок:
— Это хорошо, что немцев нет. У нас есть возможность показать бойцам пример: прогуляться до деревни. Пусть бойцы смотрят, как командиры без выстрела берут деревню. А если в деревне всё ж сидит хоть один гадский фриц с «эмгой»… Ну что ж… Умрем за нашу любимую Родину.
Веселье и задор покинули лицо комбата, он посуровел, заиграл желваками. Сердито глянул на Говоркова, снова принялся рассматривать деревню в бинокль.
— Да нет там никого! — воскликнул убеждённо.
«Пошлёт роту, — с горечью подумал Говорков. — И если в деревне есть хоть один пулемётный расчёт, полроты угробит».
Комбат жестом подозвал двух бойцов из своего сопровождения, приказал:
— Пойдёте по дороге в направлении деревни. В случае опасности укроетесь за бровкой дороги.
«Да уж, укроются, — хмыкнул Говорков. — Сам бы попробовал спрятаться за снежной глыбой от пулемётной очереди. Но и то хорошо, что решил