Моя земля не Lebensraum. Книга 5. Генерал Мороз

— Он придёт в сознание? — спросила Ютта.
— Врачи говорят, это дело времени.
— Сможет ли он продолжить службу в армии?
Ютта, конечно же, хотела спросить, насколько реально его выздоровление. Точнее, возвращение в реальность из небытия, а затем к знающих его сослуживцев. Но завуалировала вопрос.
— Трудно сказать… Врачи говорят, что у него повреждены какие-то части мозга, отвечающие за речь, слух и ещё за что-то. Но врачи надеются, что он сможет со временем разговаривать. Насчёт службы всё очень ненадёжно. Фройляйн так и не ответила, подтверждает ли она, что это барон фон Меллендорф.
— Я с Виктором встречалась несколько раз. Тот здоровый, интеллигентый молодой офицер… И этот небритый, измождённый раненый, у которого половина лица под струпами… Мне кажется, что это Виктор… — уклончиво ответила Ютта. — Но я не могу быть уверенной на сто процентов, пока не поговорю с ним.
— Трудно сказать, когда вы сможете поговорить с ним. У него достаточно тяжёлая контузия.
Офицер задумался.
— А нет ли на теле барона каких-либо особенных примет. Прошу прощения за столь интимный вопрос.
— К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос, потому что совершенно не знакома с телом барона.
Ютта гордо расправила плечи.
— Разве что… Виктор писал мне, что однажды в него стрелял снайпер. Но всё обошлось лёгким ранением. Виктор писал, что это было смешное ранение: он поймал пулю подмышкой. Я не поняла, о чём он говорил.
Офицер посмотрел на лечащего врача. Тот кивнул:
— Да, пулевым ранением у него снесло татуировку группы крови в подмышке.
— Спасибо, фройляйн Рюдигер. Вы нам помогли, — без каких-либо эмоций сказал офицер. — Герр обер-арцт проводит вас к выходу.
— Смогу я увидеть Виктора, когда он придёт в сознание? — спросила Ютта.
   
«Если у этого молодого человека документы Виктора, значит, Виктор погиб, — подумала Ютта. — То, что молодой человек в бессознательном состоянии, это хорошо. Если он, очнувшись, не будет отрицать, что он — барон фон Меллендорф, надо будет срочно выходить за него замуж, чтобы стать баронессой, и устраивать свою жизнь. Отказать ей в женитьбе он не сможет, потому что она скажет, что это не Виктор, и участь его будет печальной. А если он сам скажет, что он не барон фон Меллендорф? Тогда ему придётся объяснять, как у него оказались документы барона и где сам барон. А это смертный приговор для него. Не дурак же он… Но она может настаивать, что его слишком сильно ударило по голове. Так что, баронессой стать есть шанс. Вряд ли её будущий муж продолжит службу в армии...
Ютту вполне устраивала жизнь баронессы в поместье при муже-инвалиде.
— Вы просто обязаны поговорить с бароном после того, как он придёт в сознание, — убедительно произнёс офицер. — Потому что мы должны услышать от вас уверенное подтверждение, что это — барон Виктор фон Меллендорф.

***
Он открыл глаза. Долго концентрировал взгляд и, наконец, в мутном тумане прорисовалась красиво одетая девушка с приятным лицом, сидящая рядом с ним на кровати. Рука девушки касалась его руки.
— Guten Tag, Victor, — сказала девушка, приветливо улыбнувшись.
Он понял, что девушка пожелала доброго дня какому-то Виктору. Но смотрела девушка почему-то на него.
Он пожал плечом, улыбнулся, извиняясь. И снова впал в забытьё.
Очнувшись в очередной раз и напрягши зрение, он увидел, что находится в больничной палате, судя по повязкам у других парней. К тому же все были одеты в пижамы. Мужчина постарше читал газету, трое играли в карты, сидя у столика.
Молодой мужчина, лежавший на кровати напротив, радостно встрепенулся:
— Guten Tag, Baron!
Пожилой мужчина оторвался от газеты:
— Что, Майер, твой подопечный очнулся, наконец?
Картинка реальности была нестойкой, то теряла чёткость, то выплывала из тумана. И звуки были странными, не очень реальными. Вроде бы он слышал слова, но понимал их с трудом. Сосед с ним поздоровался, это понятно. А что значит «барон»?
— Wie sind Sie, Victor? — спросил радостно тот, которого пожилой назвал Майером.
«Спрашивает, как я… Второй раз меня называют Виктором, — удивился он. И задумался. Странно… Он ничего не помнил из прошлого. И насчёт себя… Словно густым туманом заволокло… — Вообще-то, кто я? Как зовут?»
Он растерянно взглянул на Майера, с трудом поднял руки к голове, растерянно тронул виски, показывая, что с головой у него не совсем в порядке.
— Sie haben eine Prellung, Victor. Sie brauchen Schlaf, — проговорил Майер, стукнув себя кулаком по голове и, сложив ладони лодочкой, изобразил сонное лицо.
Увидев недоумённый взгляд, Майер показал руками полёт снаряда, взрыв и озвучил:
— Бж-ж-ж… Бум!
   
В завершение щёлкнул языком, хлопнул себе по голове ладонью, наклонил голову, высунул язык и закатил глаза, изображая идиота. Спросил, внимательно глядя в лицо:
— Verstanden, Victor?
«Понял. Взрыв, удар по башке, контузия. Похоже, Виктором он называет меня». Он указал себе на грудь и вопросительно посмотрел на Майера.
— Да, да, Виктор — это ты. Ничего не помнишь?
Он пожал плечами и растерянно развёл руками.
— После контузии бывает. Потеря памяти. Врачи говорят, восстанавливается. Понимаешь меня?
Он показал жестом, что не всё.
— Ты — СС-гауптштурмфюрер, барон Виктор фон Меллендорф. К тебе вчера приезжала невеста. Ты счастливчик. Невеста у тебя прелесть.
Майер вздохнул, вспомнив Грету.
— А разговаривать совсем не можешь?
Он попробовал что-то произнести, но изо рта вырвалось что-то протяжное и нечленораздельное.
— Ладно, ладно, не напрягайся. Отдыхай. При контузии лучшее лекарство — сон.

***
«Значит, я СС-гауптштурмфюрер, барон Виктор фон… фон… Забыл. Короче, барон из какой-то деревни (прим.: приставка «фон» в фамилии означает «из» — из места происхождения семьи, «дорф» — деревня)».
Речь окружающих он слышал как-то странно: она плавала, как на граммофонной пластинке, то теряющей, то набирающей скорость вращения. Причём, понимал он только короткие фразы, произнесённые чётко. Опять же, понимал странным образом, будто переводил в голове с чужого языка на свой. А быструю речь и длинные фразы вообще не улавливал.
Сильно болела голова. Поэтому он преимущественно спал. Время от времени его будили медсёстры, чтобы сделать уколы, дать таблетки и микстуры. Санитарка приносила еду, он с удовольствием ел.
В очередной день на утреннем обходе врач велел ему сесть. С помощью санитарки он сел. У него закружилась голова, его затошнило, он хотел упасть на подушку, но врач приказал сидеть. Санитарка помогла ему не упасть. Тошнота и слабость уменьшились, ему стало лучше.
— Каждые полчаса подниматься и сидеть по пять минут, — велел врач. — Твои сосуды расслабились, и, когда ты принимаешь вертикальное положение, кровь утекает из головы в ноги, поэтому ты чувствуешь слабость, головокружение и тошноту. Понимаешь меня?
Он кивнул, но покрутил рукой: мол, в основном. Понял, что надо сидеть.
Теперь он то и дело садился. Голова кружиться стала меньше, его почти не тошнило. Он прислушивался к разговорам соседей по палате. Почему-то фразы на военные темы он понимал лучше. Не обращая внимания на реплики соседей, тренировался произносить звуки. Сначала у него стали получаться гласные звуки, потом и согласные. Соседи подшучивали:
— Виктор свои песни запел!
Или:
— Барон азбуку учит.
 
Раны на правой половине лица заживали, струпы потихоньку отваливались, освобождая ярко-красные рубцы. Когда лицо очистилось, пришёл парикмахер и аккуратно побрил его. Он попросил у парикмахера зеркало, взглянул на себя. Щека и подбородок были обезображены широким неровным шрамом, который подтягивал уголок рта кверху. Теперь он будто постоянно усмехался.
Сосед по палате гауптман Майер, который лечил тяжёлые обморожения стоп, и который, как он понял, спас его, относился к нему горячо по-дружески. Когда он научился говорить «да» и «нет», Майер обрадовался, как молодой отец, услышавший от своего первенца слово «папа». Скоро он научился произносить короткие фразы на бытовые темы. Но со слухом творилось что-то непонятное. Или с контуженой головой. Многие фразы он, вроде бы, слышал, но совершенно не понимал.
Однажды в палату вошла симпатичная, модно одетая девушка в сопровождении СС-штурмбаннфюрера, остановилась у его кровати, поздоровалась:
— Здравствуй, Виктор.
Он растерянно посмотрел на девушку, на штурмбанфюрера, ответил:
— Здравствуйте, фройляйн.
— Ты не узнаёшь меня? — спросила девушка.
Он задумался, ответил, чуть обрадовано:
— Вы были здесь.
— Разве ты не помнишь, кто я?
Он ещё подумал, отрицательно качнул головой и улыбнулся, извиняясь.
— Ну, а кто ты, это помнишь? — спросила девушка как бы в шутку.
— Мне сказали, что я барон Виктор фон Меллендорф.
Он пожал плечами, словно не был уверен в том, что ему сказали.
— Да, Виктор! — радостно воскликнула девушка. — Ты на самом деле барон фон Меллендорф. А я твоя невеста, Ютта Рюдигер. И мы с тобой собирались пожениться. И, как только тебе станет лучше, мы обязательно поженимся.

***
   
— …Врачи и медсёстры заботились о нас по первому разряду, — в полголоса рассказывал кто-то из соседей. — Когда санитарный поезд двинулся в западном направлении, это было невыразимое счастье! Мы выжили! Скоро мы будем дома!
— Каждый из нас пережил это счастье.
— Когда проезжали лесной район, партизаны обстреляли поезд из пулеметов. Погибло несколько раненых. Не представляю, кем надо быть, чтобы стрелять по беспомощным людям! Это же подлое преступление!
— А меня миной накрыло. В двух метрах от меня: ба-бах! Упал, сначала ничего не почувствовал. А мой связной кричит: «Вы ранены!». Смотрю, а у меня нога… Жуть, в общем. Жгутом перетянули, положили на носилки… Нога держалась на одном мясе. Понесли бегом. От каждого толчка боль в ноге такая, что в животе всё сжималось до тошноты. Дальше обычным путем, в центральный перевязочный пункт. Укололи морфий, перевязали. Врач, который меня уже знал по прошлым ранениям, удивился: «Ты опять здесь?». После операции сказал, что ногу осколками мне разворотило основательно, но ампутировать её не надо, прирастёт. Хорошо, что я попал сюда. Операции одна за другой. Дадут передохнуть и снова режут, чистят, гипсуют. Ампутировать предлагали, чтобы не рисковать жизнью, но я отказался. Вроде, начало срастаться.
Хоть и медленно, но всё же состояние Виктора улучшалось. Он стал выходить в коридор, сам ходил в туалет и в столовую. Речь окружающих воспринимал в основном, многих слов не понимал. Многое из услышанного словно скользило мимо его сознания. Часто, чтобы понять предложение, он должен был повторить его про себя. Иногда просил собеседника повторить сказанное медленно и коротко.
Майер всячески опекал Виктора. Разговаривал с ним, не скрывая, что хочет помочь Виктору быстрее восстановить речь и понимание собеседников. Пока Виктор был слаб, гулял с ним по коридорам, ненавязчиво, как бы по дружбе, взяв под руку.
Однажды, услышав, как Виктор выругался по-русски, споткнувшись о порог двери, засмеялся:
— Первое, что мы научились говорить на Восточном фронте, это требование: «Матка, яйко-млеко!». А второе, что в нас влезло само, это русские ругачки. Они такие эмоциональные и выразительные!
Майер помолчал и завершил с грустью:
— В России нам пришлось сделаться немного русскими.