плечами, покачал головой ещё раз, тяжело вздохнул:
— Zu viel…
— Давай, давай! — велел немцу Кузьма. — Тринкен! Шнель! Пей быстрей, освобождай посуду!
— Дафай-дафай? — переспросил немец Говоркова.
Говорков кивнул.
Немец стал пить маленькими глотками, запрокидывая каждый раз голову по-воробьиному.
Находившиеся в землянке бойцы внимательно следили за немцем.
— А я так водяру подсасывать не могу! — вздохнул как бы с сожалением санитар.
— Научишься! — успокоил его боец. — У тебя спирт свой, не меряный.
— У немцев так принято. Они пьют помалу и цельный вечер. А мы пьем сразу и помногу, — прокомментировал Говорков.
— И тоже цельный вечер, — добавил Кузьма.
Сделав последний глоток, немец оторвал кружку, раскрыл рот и замахал в него рукой.
— Sehr stark! — пожаловался сдавленным голосом.
— Кузьма! Ну, ты чего не отрезал ему закусить?
Говорков взглянул на ординарца, стоявшего с пробкой во рту, и добавил:
— Прячь фляжку! Нам с тобой сейчас не положено.
— Товарищ старший лейтенант… — заканючил ординарец. — Сало на немца тратить… У меня осталось всего ничего, вам и мне…
— Вот мою долю и отдай, не хомячь.
Кузьма тяжело вздохнул, отрезал ломоть хлеба, положил на него тоненький кусочек розового сала, протянул немцу, буркнул, показывая присутствующей пехоте своё знание немецкого языка:
— Бутерброт. Эссен!
— Vielen Dank (прим.: «Большое спасибо»), — поблагодарил немец.
— Видал? — уважительно заметил пехотинец. — Немцу водки и сала дали, а сами ни к чему не прикоснулись. Разведчики! Вон какие у них порядки!
Немец двумя пальцами снял с хлеба сало и положил ломтик в рот. От удовольствия покачал головой:
— Es schmeckt gut (прим.: «Вкусно»)!
Ординарец свернул козью ножку, раскурил, протянул немцу.
— Битте, раухен! — предложил с достоинством.
— Danke schön! — закивал головой немёц, пошарил в кармане рукой, достал пачку сигарет и в знак благодарности протянул Говоркову. Ординарец, не долго думая, перехватил пачку и отправил к себе в карман. Немец удивился беспардонному поведению рядового, отнимающего курево у офицера. Дикие порядки у азиатов!
Немец сунул в рот раскуренную ординарцем козью ножку и решительно затянулся. От крепкого махорочного дыма быстро-быстро заморгал, из глаз покатились крупные слезы. Громко закашлялся и едва перевёл дыхание. На лбу у него выступил пот.
— Видать, свою фрау вспомнил — ишь как прослезился! — на полном серьёзе проговорил Кузьма.
Все, кто сидел и стоял в землянке, расхохотались. Бледное лицо немца ожило. Тепло от водки разбежалось по жилам, на лице появился румянец. Немец недоумённо смотрел на иванов, не понимая причин смеха.
— Ну, посмеялись, и будет! Давайте-ка все на улицу! — велел Говорков бойцам. — Задобрили немцу душу, теперь его и допрашивать можно.
Бойцы неторопливо покинули землянку.
На контрольные вопросы, на которые Говорков знал ответы, немец выдал правильную информацию. Значит, хитрить и скрывать правду не собирается.
Немец рассказал, что пехотные роты за последнее время понесли большие потери. Пополнения к ним не поступает.
Говорков спросил про офицера, которого немец тащил на плащ-палатке.
— Обер-лейтенант Майер вёл группу из шести человек, чтобы заминировать опушку леса. Нас обстреляли. Вероятно, пуля попала в мину на спине у одного солдата. Был взрыв. Погибли все, кроме меня и обер-лейтенанта...
Допрос немца Говорков вёл по военному разговорнику, в котором были даны вопросы и ответы на немецком и русском языках. Иногда ему было лень читать вопросы. Тогда он находил нужную фразу, показывал немцу пальцем. Немец листал немецкую часть разговорника, находил подходящую фразу для ответа, показывал Говоркову.
В конце допроса Говорков спросил, не знает ли он, кто был у русских в траншее и заколол полтора десятка солдат.
— Пару недель назад к нам прибыл обер-фельдфебель. Его назначили командиром взвода. Опытный военный специалист. Участвовал в польской и французской кампаниях. Служил инструктором и гаупт-фельдфебелем в резервной роте. Он решил утереть нос солдатам, бежавшим из своих окопов, совершив бесстрашный поступок. Пообещал ночью сходить в окопы русских и убить десять человек.
— Перевыполнил план, сволочь, — буркнул Говорков.
— Он пошёл к вам в немецкой форме. Утром вернулся и принес документы и значки русских. А себе добыл русский автомат. У вас хорошие автоматы, лучше наших МР. Было торжественное построение. Офицер из армейской группы от имени фюрера наградил его Железным крестом…
Говорков долго сидел молча. Смутное видение промелькнуло в его сознании: гордый немец, которого награждает довольный генерал.
— Фрицы вы, фрицы! Ни дна вам ни покрышки, кто вас звал сюда? — тихо, в глубоком раздумье, проговорил Говорков. — Какого лешего вам здесь нужно?
Говорков знал, чего надо немцам и на вопрос не ждал ответа.
— Земли нашей, — ответил за немца Кузьма.
— Наша земля — она наша.
— Я слышал, Гитлер хочет онемечить Россию, насадить немецкую культуру.
— Чтобы насадить немецкую культуру, им надо уничтожить русскую. Нас с тобой уничтожить, Кузьма. Потому что ни я, ни ты не сможем стать немцами. Потому что русский — он и в Германии русский. Мы с тобой русскостью, как селёдка рассолом, пропитаны. И оттого неметчиной не протухнем. Нам ведь — ни мне, ни тебе, ни другим русским — германская земля не нужна. У нас своей вдоволь. И будем мы биться, умрём, но не отдадим нашу землю немцам, как не отдали её наши предки татарам с монголами, тевтонским рыцарям, шведам, полякам и Наполеону.
Подумав, пробурчал:
— Вы, немцы, конечно, умные. Но зря считаете, что остальные глупее вас.
= 15 =
— Товарищ старший лейтенант, вас комбат вызывает. Связной от него приходил, — доложил ординарец.
— Зачем вызывает, не сказал? — недовольно спросил Говорков.
— Нет. Но велел быстро и при параде.
— С утра пораньше… Какого чёрта ему надо… У тебя есть, чем сапоги почистить?
— Если поплевать только — и травой.
— Ладно, обойдёмся без парада.
Пригибаясь и пряча голову за бруствер, Говорков по ходу сообщения отправился в штаб батальона, который располагался километрах в двух от роты, в небольшой рощице.
Комбат встретил Говоркова удивлённо:
— А ты чего такой?
— Какой? — в свою очередь удивился Говорков.
— Ну-у… — комбат смерил ладонью Говоркова от головы до ног, — не при параде.
— Так не завёл ещё парадную одежду! — усмехнулся Говорков. — Повода не было. Вот возьмём Берлин, тогда и устроим парад.
— Я к тебе посыльного отправлял с новой обмундировкой… Не приходил?
— Никак нет, товарищ майор. Связной приходил, велел в штаб идти. А насчёт обмундировки первый раз слышу.
— Онуприенко! — позвал комбат ординарца.
— Я здесь! — как клоун из табакерки выскочил из двери ординарец.
— Ты старшему лейтенанту новое обмундирование отослал?
— Так точно, товарищ майор. А потом связного послал, чтобы товарищ старший лейтенант быстрее прибыл.
— Связной был, обмундирования не было… Узнай, обмундировку ему отнесли?
— Есть!
Ординарец исчез, а комбат недовольно покрутил головой:
— Служба… Вот и воюй с такими!
— А по какому случаю я новым обмундированием осчастливлен?
— В полку устраивают встречу… Корреспондент из Москвы прилетел, делегация с завода… От каждого батальона по заслуженному воину велели прислать. Доклад прочитают, сфотографируют для газеты. Мы вот тебя решили послать. Ты у нас в огне не горишь и в воде не тонешь.
— У меня даже медали нет.
— Будет тебе медаль, благодарность Родины неминуема. Она следует за тобой, но не может догнать — слишком ты шустрый. Да и… не за медали воюем.
Прибежал ординарец.
— Разрешите доложить, товарищ майор! Степанов из хозвзвода минут пятнадцать как понёс обмундировку товарищу старшему лейтенанту. Пока на склад сходил, пока обмундировку подобрали…
— Ладно, иди… В общем, Говорков, давай к себе, переодевайся, и при параде возвращайся на мероприятие.
Говорков потопал назад. Подумалось, что можно бы майору на машине его туда-сюда, но тут же укорил себя: машинами на передовую не ездят. Фрицам из миномёта машину накрыть — три раза плюнуть.
Едва Говорков зашёл в блиндаж, как ординарец радостно доложил, показывая на разложенные на нарах коверкотовую гимнастёрку и бриджи из тёмно-синего габардина, стопку белья и хромовые сапоги внизу:
— Туточки вам обмундировку из штаба прислали. Полный комплект. Даже бельё и сапоги. Щёголем теперь будете!
— Знаю, — снисходительно буркнул Говорков.
Быстренько переоделся, поискал новую фуражку.
— Фуражка где? — спросил ординарца.
— Фуражки не было. Фуражка вещь заметная, её в бельё не завернёшь.
— Ладно, на нет и суда нет.
Говорков надел вылинявшую, потерявшую изначальный цвет старую фуражку.
— Я опять в штаб.
Говорков прошёл метров сто по траншее и за очередным поворотом почти столкнулся со старшим лейтенантом в такой же новенькой форме, как и у него.
— Здорово, земляк! — первым поздоровался незнакомец.
— Здорово, — козырнул Говорков.
— Где у вас третья рота? Я туда командиром назначен. Верзаков Александр, — представился новый командир и протянул руку.
— А, вместо Петрушенко… — Говорков тоже представился и пожал руку новому сослуживцу.
Командира третьей роты несколько дней назад достал снайпер. Говорков хотел объяснить, как добраться до третьей роты, но передумал. Незнакомому с местностью человеку, да, тем более, когда снайпер караулит, одному бродить опасно.
— Пройдёшь по траншее метров сто, увидишь блиндаж. Скажи ординарцу, что Говорков велел тебя проводить. Голову над бруствером не высовывай, нас снайперы стерегут. Да и снаряд шальной, если шваркнет, всё, что над бруствером торчит, срезает. Отобьют немцы голову, пилотку надевать не на что будет…
***
— Говоркова убило! — неслось по окопам.
— Полголовы срезало осколком, смотреть страшно!
— Вроде, бывалый фронтовик… А высунулся…
Бойцы положили тело с завёрнутой в окровавленную плащ-палатку головой в расширении траншеи перед блиндажом.
— Фуражка, вот, его… — боец положил окровавленную фуражку на столик.
— Господи, — перекрестился ординарец. — Только что переоделся товарищ старший лейтенант во всё новое… А оказалось, перед смертью в чистое оделся… Фуражки только новой не было… В старой пошёл…
— Чуял, видать, смерть свою… Человек завсегда чует смерть свою. Только не знает про то. У нас случай был… Сидел боец в блиндаже. И так ему захотелось к другу сходить в соседний взвод! Не надо ему, а хочется сходить, терпежу нет. Пришёл, посидел минутку у друга. А разговор не клеится. И к себе вдруг заторопился, будто забыл что. Возвращается, а блиндажа-то и нету! Прямым попаданием, со всеми, кто в нём был… А наутро узнаёт, что и в тот блиндаж, куда он ходил, тоже после его ухода прямое попадание…
— Ну, эт не смерть, эт он спасение своё чуял. На войне и такое бывает.
— Да уж… Война, брат…
— Да, брат… На войне, бывает, и пушки стреляют…
— На то и война… Что ж это за война, если никого не убивают? Сплошной отдых и развлечение.
Прибежала Катя.
Гимнастёрка на рукаве разодрана, перепачкана глиной. В глазах застывшая боль, адская мука. Упала на колени рядом с телом. Застыла молча с закрытыми глазами, не замечая никого вокруг.
Открыла глаза, несмело потянула руку
