песчинки в бурном потоке войны, — потеряв интерес к Кайзеру, со снисходительностью бывалого вояки пробурчал Профессор. — Волны наступлений и отступлений, всплески атак бросают нас туда и сюда до тех пор, пока мы не затеряемся под грудами таких же одинаково бессильных песчинок.
— Мёртвых песчинок, — усмехнулся Шульц. — Война выжгла в нас всё человеческое, заставила переродиться в хладнокровных убийц. То, что мы солдаты, служит оправданием наших преступлений, грабежей и расстрелов мирных жителей в разрушенных деревнях. Мы даже шутим, как висельники: со злорадством, непристойностью и язвительностью. На некоторых мне тошно смотреть: наглые, безжалостные, издевающиеся над слабыми и беззащитными, но трусливые, угодливые и пресмыкающиеся перед сильными. Сколько злодейства пробудила в них война!
— Война лишь проявила то, что было спрятано глубоко в душах этих людей при рождении, — возразил Профессор. — И смотрят на мир такие печальными глазами убийц.
— Солдаты Трейтьего рейха — защитники фатерланда! — горячо воскликнул вернувшийся в бункер Кайзер. Застёгивая ширинку, он показывал, что выбежал из бункера лишь затем, чтобы облегчиться по нужде. — И народ верит в своих защитников! Я слышал, как одна женщина говорила, что если на фронте от вермахта останется всего один немецкий полк, Германия победит — при условии, что это будет полк «Лейбштандарт СС».
— И при условии, что ад замёрзнет, — скривился Шульц. — Те, кто так говорят, допускают гибель всех, кроме них. Храни меня Бог от фанатичек! Не стоит жить надеждой, что война скоро кончится. И вопрос не в сроках её окончания, а в том, одержим ли мы тяжёлую победу вообще.
— Жаль, нечего выпить, — вздохнул и томно потянулся любитель женщин Хольц. — А то бы я выпил за скорую встречу с хорошенькой фанатичкой. Когда фанатичка лежит на спине, призывно распахнув коленки, я тоже становлюсь фанатиком и бросаюсь на неё, как бросится с гранатой в руке на русский танк наш Кайзер!
— В вас нет энтузиазма! — возмутился Кайзер. — Нация сильна, если народ с энтузиазмом отдаёт стране все силы и самоотверженно сражается за свою страну, как сражались немцы во всех войнах. Нация без энтузиазма и вдохновения — бесплодная женщина: пожив в удовольствие, умирает, никому не нужная.
— Энтузиазм… Вдохновение… Как говорил старик Кант, вдохновение — это желудочные газы, издающие громкий треск при выходе из кишечника. В данном случае они ошибочно попали в голову Кайзеру. Нация… — Профессор безнадёжно махнул рукой. — Немецкий обыватель, из которого состоит нация, тщеславен, избалован, требователен, с гипертрофированным самомнением. Немцы только и говорят, что они лучшие ремесленники, самые трудолюбивые рабочие, самые умные учёные, нескончаемо твердят о немецкой силе, любви и верности. Всё немецкое — лучшее в мире. Лучшие погромы, лучшие войны, лучшие гетто и самые лучшие концлагеря.
В Европе нет ни одной нации, для которой немцы не нашли бы оскорбительной характеристики. Французы для немцев дегенераты, итальянцы — злобные макаронники, англичане — лавочники и бездельники, славяне — недочеловеки, евреи ненавистны, потому что евреи. Немцы решают, какие нации достойны жить, а какие нет. Выражением высокомерия стал даже гимн: «Германия, Германия превыше всего»! Немцы считают себя нацией господ, которой все остальные должны служить, как рабы.
— Народная мудрость гласит, что идеальный немец должен быть блондином, как Гитлер, стройным, как Геринг, высоким, как Геббельс, и целомудренным, как Рем! (прим.: Гитлер — брюнет, Геринг — большой и толстый, Геббельс — хромой карлик, Рем отличался похотливостью и невоздерженностью). Дикие иваны тоже убеждены, что немцы — культурная нация, — усмехнулся обер-ефрейтор Вольф.
— Но чем проявляется наша культура? — скептически спросил Профессор. — Немцы со средним образованием понятия не имеют о Генрихе Гейне, а из Гёте знают только «Erlkönig» (прим.: «Лесной царь»). А вот в школьных библиотеках русских мне приходилось видеть книги Гейне и Гёте на немецком языке.
— Мы установим в Советском Союзе новый порядок — и все книги там будут издаваться только на немецком языке! — воскликнул Кайзер.
— «Новый порядок», который насаждает оккупационная администрация на русских территориях, очень прост: расстрел на месте за любую провинность, а обслуживание «высшей расы» — единственный смысл жизни для тех, кому разрешат жить, — пожал плечами Профессор и усмехнулся. — Разрешат не всем. И вряд ли кому из аборигенов разрешат учиться в школах.
— Ты рассуждаешь, как русский!
— Чтобы выжить в войне с русскими, приходится быть немного русским. Мы, солдаты вермахта, зеркальное отражение немецкой нации. Наши шутки напоминают тупые шутки пьяных немецких студентов. Спесь, себялюбие, самоуверенность и самовлюбленность, слюнявая забота о собственном гнездышке с одной стороны, и холодное равнодушие к судьбам остальных людей с другой стороны — это по-немецки. Быть убеждённым, что немецкая культура, сортиры, небо, еда и одежда лучшие во вселенной — это по-немецки. Хоровое пение сентиментальных песен, ступая по лужам крови, это по-немецки. Благочестивые речи перед обречёнными — это по-немецки. Мы превратились в чудовищных рептилий, вылупившихся из яиц традиционного германского шовинизма. Наполеон в своё время сказал о немцах: «Подлая нация».
— Плевал я на Наполеона — он канул в историю. О нём можно забыть! — огрызнулся Кайзер. — Немцы — самая сильная в мире нация!
— Те, кто плюёт в прошлое, рискуют получить грандиозную оплеуху от будущего. Германия стала опасной для мира из-за царящего в стране культа силы и презрения к другим нациям.
— Это Советский Союз опасен для мира! — Кайзер вскочил с нар. — Русские — недочеловеки, враждебные не только Германии, но и всей западной цивилизации. Эта война — результат еврейско-большевистского заговора с целью уничтожения Германии. Дикие орды, порождённые большевизмом, не люди! Нельзя позволять себе ни малейшего сочувствия к этим недочеловекам. Русские — настоящие скоты. Любое средство для уничтожения иванов правильно.
— Удивительно, сколько в этом коротышке яду, — покачал головой Вольф.
— Шестьдесят килограмм чистейшего высокотоксичного коричневого яду, — усмехнулся Профессор.
— Шестьдесят килограмм! — поразился Вольф. — Капля качественного яду и в ложке мёда остаётся ядом. А тут… Шестьдесят килограмм!
— Возможно, в культурном плане русские менее развиты, чем мы, — предположил Профессор. — Но мы могли бы помочь им в развитии…
— Люди по природе не равны, — категорично взмахнул рукой Кайзер, проигнорировав реплику про яд. — Тот, кто родился и вырос в грязи, за исключением редчайших случаев, так в ней и останется, поскольку такой человек не привык воспринимать грязь как грязь. Слабые и неудачники должны погибнуть. А русская овца существует для того, чтобы ею насытился германский волк!
Профессор хмыкнул и недоумённо покрутил головой. Кайзер, чуть успокоившись, сел на нары.
— Мы отправились в антибольшевистский крестовый поход во имя нашей родины, чтобы восстановить её честь и славу, чтобы наша древняя страна снова засверкала, как бриллиант в короне Европы, — убеждённо продолжил Кайзер. — Мы, жители страны императора Карла Великого, страны с двухтысячелетней историей, готовы пострадать ради возрождения былого величия. Мы сражаемся за Европу, за её веру, цивилизацию. Придёт время и мир признает справедливость нашего дела и чистоту наших помыслов. Да, нам пришлось вторгнуться в Советский Союз, чтобы защититься от коммунистов. Мы были вынуждены напасть на скопления советских войск, готовых растоптать фатерланд. Тысячи советских самолетов готовились бомбить невинных немецких женщин и детей.
Переполненный эмоциями, Кайзер снова вскочил с места.
— Трудно представить, что случилось бы с нашими женщинами и детьми, если бы орды русских зверей под руководством евреев-комиссаров вторглись на нашу землю: начались бы такие убийства, каких не видывал свет. Хвала господу, их планы сорваны, и они не смогли разрушить и разграбить нашу родину. Война с русскими недочеловеками, которых довели до исступления евреи, началась вовремя. Наш фюрер спас Европу от хаоса. Весь немецкий народ выражает глубочайшую благодарность фюреру и своим мужественным защитникам.
Кайзер сел и продолжил назидательно:
— Цель извечной битвы германских народов со славянами — защита европейской культуры от нашествия московитов и еврейского большевизма. Цель нашей битвы — уничтожение нынешней России, поэтому она должна вестись с невиданной жестокостью и без сострадания. Рейхсфюрер Гиммлер сказал: «Вопрос о том, выживет ли русская нация или умрет с голоду, беспокоит меня лишь постольку, поскольку русские нужны нам в качестве рабов». Для всех правильных немцев русский народ нужен только в качестве рабов!
— Здесь… омерзительно, омерзительна сама фронтовая атмосфера, — буркнул Папаша — стрелок Йозеф Лемм, двадцатичетырёхлетний деревенский женатик с двумя детьми. — Война заполнила нашу жизнь, стала нашей жизнью, и она поглощает нас без остатка. Война перестала быть победоносной и опьяняющей успехами, как во Франции — она стала серой и безутешной, суровой и горькой, а мы — бесконечно одинокими. Мы по уши увязли в этой авантюре, которая состарила наши лица, иссушила наши сердца и превратила нас в вечно грязных, озлобленных, старых и жестоких зануд, которые забыли, что такое нормальная жизнь.
Мои руки и лицо в противной липкой грязи… Откуда только она берется? Мой китель воняет потом, ноги смердят гнилью, а от штанов несёт дерьмом и мочой. Я чувствую, как идут на убыль силы, я жутко устал. Моя юность закончилась, так и не начавшись по-настоящему.
Так, как мы живём и где ночуем, вряд ли согласились бы жить и ночевать бездомные нищие — немного соломы на грязном полу в захудалой лачуге; стаскиваешь с себя мундир, кладешь его под голову вместо подушки и просыпаешься только утром, и то лишь потому, что приспичило отлить, а не оттого, что выспался или замёрз без одеяла. Я сыт по горло этой жизнью. Меня тошнит от этой жизни. Не жизнь, а сплошные слезы.
Если однажды один из моих сыновей попросит разрешения поиграть оловянными солдатиками, самолетами и прочей военной хренью, я очень рассержусь: я не смогу видеть в собственном доме среди всевозможных безделушек ничего, что напоминало бы мне о войне.
Мне плевать на заявления Гиммлера и военные цели Гитлера. Если бы можно было уничтожить красных советских фашистов вместе с нашими, коричневыми, война была бы полезной. А так, рано или поздно, мы все отправимся в ад, чтобы приветствовать дьявола на партийный манер: «Хайль Дьявол!». Нас уже приговорили к смерти. Печально, что наши дети останутся сиротами.
— Попридержи язык, Лемм, — зашипел Кайзер. — У гестапо длинные уши!
— То-то я смотрю, что железный шлем сидит на твоей голове слишком высоко — уши не умещаются? — усмехнулся Папаша.
— А с другой стороны, Кайзер прав, — задумчиво проговорил Профессор. — Война безжалостна, и выбор у нас один: либо убить, либо быть убитым. В бою сострадание к врагу смерти подобно. Противник, которого не убьешь
