одежде появлялся белый налёт. Личному составу выдали специальный порошок, чтобы посыпать себя и снаряжение, однако на плесень заметного воздействия он не оказывал.
Наступление вязло в грязи. Война дело грязное в прямом и в переносном смыслах.
***
Рота Майера заняла свой участок на передовой, сменив ушедшее на переформирование подразделение.
Вода затопила окопы и блиндажи, поднялась на полметра в ходах сообщений, а в некоторых стрелковых ячейках — на метр.
— Что за вид?! Грязный, как свинья! — глядя на чумазого солдата, возмутился чистенький гауптман из штаба, добравшийся на бронетранспортёре до продвигавшейся колонны.
— Герр гауптман! Мы не умываемся и не чистим грязь потому, — со злым оскалом, изображавшем улыбку, пояснил старик Франк, козыряя штабному офицеру, — что это лучшая маскировка на Восточном фронте.
Советские снаряды в который раз вскрывали могилы немецких солдат. Русская земля словно выблёвывала из себя смердящие трупы захватчиков. Немцам приходилось снова и снова, извиняясь перед прахом, закапывать в воронки полусгнившие, расчленённые останки.
Немцы любили достойно хоронить своих погибших. Вспоминая простые берёзовые кресты, во множестве торчащие из могил немцев на захваченных территориях России, многие понимали, что вернуться живыми в Германию удастся не всем, и желали, чтобы в случае гибели их тоже похоронили достойно. И всё чаще погибших хоронили в «братских могилах»: в слегка облагороженных воронках и канавах. Времена отдельных могил уходили в прошлое.
Прислали подкрепление — зелёных новобранцев с наивно сияющими глазами на безусых лицах, переполненных решимостью отдать жизни за идеи фюрера. Они понятия не имели, что такое война, и пыл их, вымазанных в грязи с ног до головы, катастрофически угасал по мере замерзания в холодных бункерах и затопленных окопах.
Вооружённые партийными лозунгами, новобранцы бросались в первый бой. А опытные фронтовики наблюдали, как идейная молодёжь, лёжа с оторванными конечностями или повиснув на колючей проволоке в качестве мишеней для русских снайперов, умирает с негероическими воплями.
Одного акта партийного безумия во время атаки оказывалось достаточно, чтобы сбить задор с оставшихся в живых. Выжившие сидели в окопах с тусклыми глазами, испуганно втянув головы в плечи. Они вдруг переставали верить в неполноценность иванов и с удивлением осознавали, что собственная жизнь гораздо ценнее плакатной смерти за Адольфа и фатерланд. Но, несмотря ни на что, вчерашние дети, которых заставили пойти добровольцами на фронт, не жаловались. Они были немцами, а скулить немцам не позволяла гордость. Новобранцы терпеливо сносили тяготы и лишения солдатской службы.
***
Бункер надежно прикрывали четыре наката бревен. На обшитых досками стенах наклеены листы из иллюстрированных журналов для вермахта с красивыми женщинами и видами природы фатерланда. Вдоль боковых стен устроены двухэтажные нары с матрасами, застелёнными шерстяными одеялами. Между нарами втиснут круглый столик, добытый в ближайшем селении. На столике чайник и стаканы в подстаканниках. В центре блиндажа подвешена к потолку двухкомфорочная чугунная печка фирмы «Блумгартен и сыновья». У входа на стене прикреплено большое зеркало, под ним жестяной умывальник, покрытый голубой краской, добытые в русской деревне.
Через вход в бункер подтекала вода, под ногами чавкала грязь.
В бункере первого взвода отдыхал личный состав, свободный от несения службы.
Фельдфебель Вебер прятался в закутке за ширмой в дальнем от входа углу, занавесив персональные нары шёлком от парашюта, на котором «тётушка Ю» (прим.: транспортный самолёт Юнкерс-52) сбросила продуктовый контейнер. Старик Франк лежал на нарах, отвернувшись лицом к стене. Сапог не снял, но ноги свесил с нар, чтобы не пачкать матрас и одеяло. Остальные солдаты грелись кипятком и рассуждали о войне в России.
— В войне с иванами нет радости от успехов — как в Чехословакии, гордости за победы — как в Польше, удовлетворения от трофеев — как во Франции, — с привычной замысловатостью проговорил Профессор. — Мы участники тяжёлой войны в забытой Богом стране, где всё запредельно: расстояния, погода, природа, человеческие возможности. В геббельсовских журналах вермахт — хорошо обученная и обеспеченная современным вооружением армия. В еженедельных выпусках кинохроники обыватели видят славных солдат победоносной армии рейха, которые парадными шеренгами движутся в наступление, поют и веселятся на привалах. Обыватели думают, что победа будет такой же лёгкой, как во Франции или Польше, что советское стадо не устоит перед мощью вермахта, перед военной мыслью руководителей…
— А мы завшивлены, от нас воняет грязными ногами, гноем и дерьмом, — скептически прервал Профессора фельдфебель Вебер из-за зановески. — Солдаты не утруждают себя наведением чистоты в бункере, где живут, едва выполняют приказы командиров и заботятся только о самосохранении.
— Не преувеличивай, Вебер, мы выполняем все твои приказы, — возразил Профессор.
— А право у нас на фронте только одно: беззаботно умирать, — негромко проворчал стрелок Хольц, любитель женщин. — Бессмысленно умирать. Но умирать так не хочется — в мире столько соблазнительных женщин!
— Всё, что мы делаем, имеет смысл. Иначе русские на Рождество были бы в Берлине. Поэтому мы воюем, — горячо, словно на партийном съезде, «выступил» прибывший с пополнением несколько дней назад ефрейтор Цайзер — маленький и крепкий нацист с шеей, как у вола. «Полтора метра вместе с шапкой, когда подпрыгнет», — шутил про Цайзера долговязый фотограф Вольф.
Кайзер вырос в бедной мелкобуржуазной семье. Деспотичный отец тратил скудные средства на поддержание видимости достатка. Семья питалась картошкой без масла и квашеной капустой, но в школу дети ходили в чистеньких костюмах и в начищенных ботинках. Детей отец воспитывал в суровом католическом духе, за малейшую провинность ставил на колени на каменный пол и заставлял читать молитвы. Благодаря гитлерюгенду Кайзер вырвался из-под удушающего деспотизма отца и заменил религиозность на национал-социализм.
В новенькой форме, чистенький и без вшей, переполненный восторженными лозунгами о Третьем Рейхе, фюрере и фатерланде, Цайзер «болел коричневой чумой» — это было видно даже по его усикам «а-ля Адольф Гитлер». Цайзер в первый же день сдружился со склочным Крысой, увидев в нём сторонника идей национал-социализма. В первый же день обер-ефрейтор Вольф наделил его кличкой «Кайзер».
— Да, в этом мало приятного, — как на партийном собрании, выступал Кайзер, — но мы, солдаты, обязаны спасти Германию и нацию от смертельной опасности! Солдатская служба — это...
— Не смеши нас партийными лозунгами! — прервал Кайзера обер-ефрейтор Шульц и разразился длинной тирадой: — Вас, новобранцев, в Германии научили маршировать и браво отдавать честь, различать звания командиров и высокопарно кричать о защите Отечества. Но здесь, на Восточном фронте, умение красиво маршировать и кричать лозунги мало помогает воевать с иванами. Боюсь, что при первой же встрече с русской «тридцатьчетвёркой» ты драпанёшь, как лошадь, которой под хвост засунули стручок красного перца. Ты когда-нибудь видел, как лошадь драпает от собственной горящей задницы?
— Я добровольно записался в вермахт, я верю в идеи национал-социализма и имею право… — воскликнул Кайзер, но Шульц прервал его:
— Спорю на бутылку шнапса, что не пройдёт и недели, как ты поймёшь, каким идиотом был, став добровольно солдатом: мог ещё долго жить дома, как у бога за пазухой, прежде, чем тебя забрали бы служить по набору.
Кайзер сжал кулаки в бессильной ярости.
— Ваши лозунги не спасают от грязи и голода, поноса и лихорадки. Тем более, когда мы не по сезону одеты, едим через день, а боеприпасов постоянно не хватает, — неторопливо, не скрывая презрения, продолжил Шульц. — Пока вы в Берлине кричали лозунги и красиво маршировали, победоносный рывок на восток превратился в затяжную бойню. А о солдатской службе тебе лучше помолчать. Ты знаешь о ней столько же, сколько ротная кобыла о том, как стрелять из пушки. Новобранец, говорящий фронтовику о службе и своих правах, похож на еврея, который ради спасения шкуры кричит «Хайль Гитлер!». Диванные партийные вояки, подобные тебе, как и домохозяйки в Берлине, думают, что война — это киношные победоносные атаки и рукопашные схватки, в которых мы голыми руками душим иванов. Вы думаете, что после наших обстрелов русских позиций полуживые иваны, дрожа от страха, бегут сдаваться… К сожалению, наши атаки не всегда победные, а «сталинские органы» (прим.: «катюши») накрывают нас с неменьшим успехом, чем наши пушки накрывают большевиков. Но это малая часть войны. Основное же — изнуряющая усталость, многодневный голод, недосыпание, летом — непереносимая жара и жажда, а сейчас — дождь и холод. Постоянный страх перед тяжёлым ранением или гибелью, независимо от жары или холода. И нескончаемые страдания. Без какой-либо веры в лозунги, которыми напичкали тебя в Берлине. Я уверен: пройдёт немного времени, и твои мечты ограничатся табаком, едой, сном и французскими проститутками.
— Ты позоришь честь солдата вермахта, — яростно «выступил» Кайзер. — Солдаты вермахта достойно переносят тяготы и лишения солдатской службы!
— В следующем бою мы уступим тебе почётное право бежать в атаку первым, — язвительно усмехнулся Профессор. — Ты героически отдашь жизнь за фюрера и фатерланд. Заодно спасёшься от чумы.
— Кайзер подхватил чуму?— спросил стрелок Хольц, ожесточённо выскрябывая вшей из подмышек. — Эта болезнь опасна для окружающих.
— Коричневую чуму, — буркнул Профессор. — Он опасен не только для окружающих, но и для всего нормального общества.
— Я сразу понял, что он свихнувшийся наци. Ужасно быть свихнувшимся, сидя в окопе, — вздохнул и сочувственно покачал головой Хольц. — Ему надо сходить к психиатру и попросить таблеток от коричневого «свиха».
— Психиатр не поможет, здесь запущенный случай. Кайзер стал опасным для общества с того момента, когда его мать почувствовала, что залетела. Потом у неё случился выкидыш — и мозги у этого выкидыша, — Профессор кивнул на Кайзера, — оказались залиты коричневым соусом. Этот «свих» вылечит только газовая камера.
— Или пуля в спину от доброго самаритянина, когда «больной» первым побежит в атаку.
Переполненный возмущением, Кайзер не мог вымолвить ни слова, лишь открывал и закрывал рот, сжимал и разжимал кулаки.
— Если бы у его мамочки хватило прозорливости, она придушила бы его ещё в колыбельке, чтобы спасти общество от коричневого недоноска.
— У этого «партайгеноссе» (прим.: партийный товарищ) такой спесивый вид, будто за приверженность партийным идеям его вот-вот поведут на виселицу, — усмехнулся Профессор.
— Не обижайте Кайзера, — зевнув, лениво попросил Хольц. — Он, когда выходит из бункера, постоянно бьётся головой о перекладину. По-моему, последний удар по голове был слишком сильным. Кайзер, совет на будущее: носи стальной шлем постоянно.
Взорвавшись от негодования, Кайзер выскочил из бункера.
— Мы крохотные
