чтобы вчерашний немец к тебе ещё раз пришёл и всю роту вырезал? — недовольно выговорил Никитину Говорков.
— Чего ты, чёрт тебя дери, меня всё попрекаешь? Ну, совершил я ошибку, что ж теперь… На ошибках учатся! — возмутился Никитин.
— Умные — на чужих ошибках учатся. Дураки — на своих.
— А то у тебя ошибок не было!
— Были. Перенимай от меня хорошее, а плохое оставь мне. Ты, похоже, ни на каких ошибках не учишься. У тебя полтора десятка бойцов немец вырезал, а ты так и не понял, что за ошибки командиров на войне подчинённые расплачиваются кровью. Мы с ординарцем как танки шли, хоть бы кто поинтересовался, кто идёт. Ни одного часового!
— На флангах часовые стоят, — оправдался Никитин.
— Какая, на хрен, разница, где они стоят, если толку никакого! Часовых поставь по всей траншее!
— Ладно, пройдусь по траншее, наведу порядок.
— Мы с ординарцем ляжем спать. Принесут харчи, пусть котелок в землянке поставят. Поедим, как проснёмся. Посты ночью проверяй, чтоб не спали.
Говорков снял сапоги, повалился на нары и закрыл глаза.
Лейтенант вышел из землянки, заговорил с кем-то недовольным голосом.
Время от времени шипели осветительные ракеты. Где-то далеко немецкий пулемёт выпустил несколько коротких очередей. Голос Никитина умолк. А может, это Говорков заснул.
Говорков проснулся оттого, что его трясли за плечо.
— Товарищ старший лейтенант! Проснитесь, товарищ старший лейтенант! —сквозь сон услышал он голос ординарца.
Если Говоркова будил ординарец, значит, по серьёзному делу.
На звонки дежурных из штаба ординарец, лениво позёвывая, обычно отвечал: «Старшего лейтенанта здесь нету! Что передать?».
Поняв, что из штаба звонят, чтобы получить какой-нибудь нестоящий доклад, возвращал телефонисту трубку и добавлял:
«Меня тоже нету! Больше не буди! Я со старшим лейтенантом ушёл».
Если телефонист возражал, ординарец обрывал его:
«Сказал — нету, значит, нету! Твое дело телячье: оттелефонился и сиди, в трубку дыши!».
Если приходил рассыльный из штаба и спрашивал:
«Говорков здесь?».
«Это смотря зачем. Тебе, к примеру, зачем?», — покосившись на пришельца без уважения, спрашивал ординарец.
И, ежели считал, что нужда не срочная, сообщал:
«Товарищ старший лейтенант ушёл по делу. Куда — военная тайна. Говори, что надо, передам».
— Товарищ старший лейтенант! — настойчиво теребит плечо командира ординарец.
— Ну что случилось, Кузьма? — не отрывая глаза, спросил, наконец, Говорков.
— Товарищ старший лейтенант, перед нашей траншеей немцы стонут!
— И чего они стонут? — недовольно буркнул Говорков.
Просыпаться не хотелось. Для разведчика сон дороже всего. Дороже водки, табака и хорошей жрачки. Можно несколько суток не есть, не курить, с голодухи и без курева голова соображает даже лучше. А невыспавшаяся голова работает плохо.
— Доложи конкретно, где, что и прочее.
— Стоны слышны. Метров триста впереди. Довольно слабые, но отчётливые. А перед этим мина рванула. Видать, немцы напоролись.
Говорков приподнял голову с охапки веток, заменявшей подушку, сел, попросил закурить. Обдумывание серьёзного дела начинается с хорошего перекура.
— Ну, а теперь конкретно доложи, а то я не проснусь никак.
— На левом фланге перед концом траншеи поворот. Вот откуда с нейтралки слышны стоны. С полчаса уже как! Один стонет, а другой что-то лопочет, вроде как успокаивает.
— А почему решил, что немцы? Может наши…
— Немцы! — убеждённо проговорил ординарец. — Ни одного матерного слова.
— Аргумент… — согласился Говорков.
— Я слушал. Они где-то перед оврагом на нашей стороне под кустами лежат.
Говорков поднялся с нар, пригнул голову, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Выйдя в траншею следом за ординарцем, сильно затянулся, докуривая папиросу, бросил окурок на землю, затоптал.
— Ну, пошли. Гранаты у тебя есть? Ежели фрицы какую пакость затеяли, мы их гранатами.
— Есть пара немецких и одна наша — лимонка.
— А чего немецкие таскаешь?
— Немецкие легче наших, товарищ старший лейтенант. От наших гранат, у меня штаны с задницы спадают. Живота совсем нет, ремню зачепиться не за что. С плохой кормежки видать.
— Ты ещё расскажи, какого цвета у тебя кальсоны от плохой кормёжки… После артобстрела. Хорошей свинье любая кормёжка в пользу. А тебя, чем ни корми… — беззлобно ворчал Говорков.
Подошли к красноармейцу, дежурившему в конце траншеи. Боец молча показал рукой в темноту.
Говорков поднял руку, призывая всех стоять тихо. Из темноты доносились тихие стоны и лепетание:
— Ава! Ава!
— Да, наши солдаты стонут «ай» и «ой». А уж без мата стонать вообще не умеют.
Судя по стонам и приглушенному голосу, немцев было двое. Ветерок подул с нейтралки, голоса стали отчетливее. Потянуло трупным смрадом.
— Может, подманивают? — засомневался ординарец. — Как уток манком…
— Ну что, Кузьма, рискнем пойти на дело вдвоем? А то, пока наших дождёшься, немцы уползут. Я пойду прямо на них. Ты правее. Дай мне немецкие гранаты, себе оставь лимонку. Из карманов лишнее выгрузи, чтоб ничего не брякало.
Говорков повернулся к пехотинцу:
— Боец, пройди по траншее. Предупреди своих, что впереди работают разведчики. Стрелять до нашего возвращения категорически запрещаю. А то найдется дурак, подмогнёт очередью нам по пятым точкам. Давай, шумаром!
Говорков по приступку вылез из окопа, медленно двинулся вперёд. Ординарец шёл метрах в десяти правее.
Мягко переваливаясь с каблука на носок, Говорков беззвучно огибал воронки. Открытое поле закончилось, впереди должны быть кусты. Вот они. В темноте кажутся огромными. Немцы, будто почуяв опасность, притихли.
Говорков замер.
Впереди под кустами едва заметное движение. Говорков всмотрелся в темноту, вытащил из кобуры пистолет, осторожно снял с предохранителя.
Из-за облаков выглянула луна, стало чуть светлее. Под кустом блеснула серебристая кокарда фуражки. На земле, лицом вверх лежал немец. Если бы не кокарда, Говорков не обратил бы внимания на тёмный силуэт. Офицер! На погонах высветились обер-лейтенантские кубики. А, где второй?
Второй немец — солдат — лежал под кустом, в ногах у офицера. Вздрогнул, когда Говорков повернулся к нему лицом. Не шевельнись немец, не дёрнись чуть заметным движением, Говорков не заметил бы его.
Ординарец перешагнул через лежащего солдата, зажал его между ног, воткнул в живот ствол автомата, продолжая смотреть в сторону немецкой траншеи. Говорков склонился над офицером. Немцы замерли.
Левой ладонью, прикрыв офицеру рот, Говорков правой рукой обшарил его. Отстегнув пуговицу нагрудного кармана, извлек документы, привычным движением сунул за пазуху. Переложив документы, решил ощупать немца. Едва коснулся живота — немец заскрипел зубами попытался резко вздохнуть, чтобы закричать. Но ладонь Говоркова, прикрывающая немцу рот, мгновенно сдавила и нос. Немец проглотил зарождавшийся было крик. Говорков позволил немцу вздохнуть и прошептал:
— Тихо! Руэ!
Из карманов брюк Говорков вытащил зажигалку и портсигар. Главное, чтобы в карманах у него не было что-нибудь вроде малоразмерного «Вальтера» или «Браунинга».
Немец дышал порывисто, но кричать не собирался.
Говорков расстегнул ему френч. На животе нащупал мокрую от крови повязку: «Если ранение проникающее, вместо языка можем приволочь труп».
Офицер лежал на плащ-палатке, которую, по-видимому, собирался тянуть к своим солдат. Ремень и пистолет в кобуре лежали у него между ног. Говорков нацепил ремень с кобурой поверх своего ремня. Обер-лейтенант успокоился, дышал ровно, следил за движениями Говоркова.
Говорков погрозил ему кулаком. Офицер кивнул головой и едва слышно прошептал что-то пересохшими губами.
Говорков понимал немецкую речь, когда сам задавал вопросы и получал на них простые ответы. Что прошептал офицер, не разобрал.
Оставив офицера, Говорков шагнул к солдату, на котором сидел ординарец. Ординарец тихо слез с немца.
Немец приподнялся с земли, сел, приставил палец к губам, давая понять, что будет молчать. Согнув ногу и приподняв ее, показал рукой, что там у него рана. Носок сапога пробит осколком. Рана, по-видимому, небольшая, крови натекло немного. Не дожидаясь команды, немец поднял руки, предлагая себя обыскать. Говорков жестом приказал опустить руки. Немец указал на разорванный сапог, сморщился и покачал головой. Идти сам, мол, не смогу.
— Заберём солдата, за офицером потом вернёмся, — прошептал Говорков. — Ранен, похоже, серьёзно, никуда не денется.
Ординарец поднял руку: понял, мол.
Говорков приподнял немца с земли, перекинул его руку себе через шею, шагнул в сторону траншеи.
Ординарец попятился, вглядываясь в немецкую сторону, затем последовал за Говорковым.
До траншеи разведчики с пленным дошли быстро.
На окрик бойца из траншеи, какой, мол, пароль, ординарец послал его приветливым матом — стандартным отзывом на все пароли.
— Принимай языка! — скомандовал Говорков. — Он ранен.
Боец помог спустить немца в траншею.
Передав пленного Никитину и распорядившись перевязать его, Говорков с ординарцем вернулись за офицером. У кустов нашли место с примятой травой, но ни офицера, ни плащ-палатки, на которой лежал офицер, не обнаружили.
— Поднять раненого на палатке с земли и нести его могли трое, не меньше, — прошептал Говорков. — Приди мы чуть раньше, получили бы очередь поперёк животов. Такая вот наша судьба на фронте. Возвращаемся.
Спрыгнув в траншею и шагая к землянке, Говорков почувствовал, как он устал. Усталость навалилась не от тяжёлой работы или длительной ходьбы, а от психологического напряжения, от пережитой опасности.
Войдя в землянку, при свете «катюши» Говорков увидел сидящего на нарах пленного. У его разутой ноги, опустившись на колени, хлопотал санитар. Здесь же стояло человек десять пехотинцев, для которых пленный немец был в новинку.
Увидев Говоркова, немец заулыбался.
— Ви гейт ес инен? (прим.: «Как у вас дела?») — спросил Говорков.
Немец быстро что-то залопотал.
— Нихт зо шнель! — остановил его Говорков. — Их ферштее нихт аллес! (прим.: «Не так быстро. Я не всё понимаю»)
Запас немецких слов у Говоркова не велик: из школьного немецкого, где его приучили обращаться к собеседнику на «вы» и из военного разговорника.
— Достань-ка фляжку из запасов, — велел Говорков ординарцу.
Кузьма шустро достал из мешка фляжку и железную кружку, по бокам и на дне разукрашенную ржавчиной. Лишь с одной стороны край блестел чистотой, отполированный губами. Отвернув резьбовую пробку, Кузьма лизнул край горлышка фляжки, подхватывая несуществующую каплю спирта.
Говорков кивнул: наливай. И показал пальцами: чуть-чуть.
Ординарец наклонил фляжку, струйка плеснулась о дно кружки. Он пальцем отметил снаружи налитый уровень и протянул кружку Говоркову.
— Разведи водой! — сказал Говорков.
Ординарец поставил кружку на стол, долил из фляжки с пояса воды, показал пальцем новый уровень и протянул кружку Говоркову. Он держал в зубах пробку и, не моргая, смотрел на Говоркова. Ждал, когда выпьет старший лейтенант, чтобы выпить самому.
Говорков передал кружку немцу:
— Руссише шнапс. Медикаменте.
Велел ординарцу:
— Отрежь ему сала и хлеба.
Немец посмотрел на ржавую кружку, укоризненно качнул головой. Заглянул в кружку, передёрнул
