дополнительную строевую подготовку.
…Поздно вечером обессилевшая, передвигающаяся волевыми усилиями рота подходила к плацу.
— Строевым… Марш!
Плац положено проходить только строевым шагом.
Солдаты собрались с духом для последнего напряжения: пройдут плац, а за ним — горячо любимые койки… Желанные, как первая в жизни любовница…
Ноги взлетали в горизонтальное положение, ступни резко опускались на брусчатку. В глазах вспыхивали искры: солдаты чувствовали, как на ногах лопаются кровавые мозоли. Но из последних сил заставляли измученные ноги бить по камню… Ведь за плацем — спасительные кровати.
Командир отряда, оберст-лейтенант (прим.: подполковник) фон дер Лееб, стоял в конце плаца.
Фельдфебель Прюллер скомандовал:
— Рота! Равнение на… лево!
Головы солдат одновременно повернулись налево, но четкости в движении, которой выражается глубина уважения к начальству, не получилось. Усталые до крайности солдаты от волнения сбились с ноги!
Прозвучало негромкое, но властное:
— Рота… Стой.
Команду отдал командир отряда. Плотно сжав губы под тонким носом, холодным, твердым взглядом оберст-лейтенант смотрел на подчинённых.
Несколько секунд мёртвой тишины взорвались рычанием:
— Это что? Солдаты вермахта?!
От ярости оберст-лейтенант почти визжал.
— Это не солдаты! Это ни на что негодный сброд! Вместо волкодавов я вижу паршивых дворняг! Но я знаю способ выдрессировать дворняг!
Оберст-лейтенант презрительно взглянул на вымученных солдат, тянувшихся в стойке «смирно» из остатков сил. Скорее бы он закончил гавкать, билась единая мысль в ста тридцати головах. Всем неимоверно хотелось дойти, наконец, до казармы, раздеться, принять душ и упасть в кровати.
— Я знаю средство, как паршивых дворняг превратить в вышколенных волкодавов, — угрожающе рычал оберст-лейтенант. — Дворнягам требуется хорошая дрессировка!
В груди каждого солдата разгоралась ненависть к лощёному командиру отряда. Дрессировка означала лишний час изнурительной муштры на плацу, час тяжёлой маршировки строевым шагом, когда все силы кончились давно тому назад, когда насилуемые мышцы ног сводит судорогой, когда ноги кажутся чугунно тяжёлыми — но приходится вскидывать их с вытянутыми носками до горизонтали, делать это бодро, чётко, подобно танцорам кордебалета.
Солдаты плохо знали фон дер Лееба.
Солдаты совсем не знали фон дер Лееба.
— Гаупт-фельдфебель Прюллер!
— Я слушаю, герр оберст-лейтенант!
— Ведите их на учебное поле и научите быть солдатами, а не шелудивыми дворнягами. До завтрака не возвращайтесь. А если перед завтрашним завтраком ваша рота не сможет показать разбивающий брусчатку строевой шаг, дрессировка продолжится до обеда! Ясно?
— Слушаюсь, герр оберст-лейтенант!
Гаупт-фельдфебель Прюллер был очень хорошим солдатом. И приказ командира для него закон.
Всю ночь…
Это была ночь, когда в аду власть взяла инквизиция и стала учить чертей, как надо воспитывать грешников.
До полуночи рота маршировала «гусиным шагом».
Когда каждый шаг стал сопровождаться мучительным, похожим на песню, стоном солдат, гаупт-фельдфебель Прюллер смилостивился и приказал солдатам бежать трусцой по кругу.
Когда солдаты обессилели до такой степени, что перестали понимать не только крик команд, но и яростные пинки фельдфебелей, и стали похожи на стадо овец, у которых вынули мозги и отправили их на холодец, гаупт-фельдфебель Прюллер приказал роте лечь и ползти из конца в конец поля. Солдаты плакали от благодарности к Прюллеру, потому что, обессилев до предела, они ползли во сне.
Прюллер орал, как взбесившаяся горилла и сорвал голос. Но те, кто ещё сохранил возможность мыслить, понимали, что гаупт-фельдфебель орал не для того, чтобы подстегнуть солдат, а для того, чтобы его слышали те, кому вздумается проверить, как прилежно проходит дрессировка «шелудивых дворняг».
…Наутро в девять часов рота отбивала сапогами чёткий ритм мимо командира отряда. Он заставил роту пройти мимо него пять раз, чтобы убедиться в качестве дрессировки стаи голодных, обессилевших дворняг.
Остановив шестое прохождение, вышел перед строем застывших, как изваяния, солдат. Скорее всего, и мозги у них были такими же застывшими, неспособными к мышлению.
— В чём сила вермахта? — негромко спросил оберст-лейтенант. Впрочем, это был не вопрос. Он просто рассуждал вслух, на мнение подчинённых ему было плевать. — В единстве воли и долга, приказа и повиновения. Каждый из вас может сделать всё, чего от вас требуют, стоит лишь захотеть. Не спрашивайте, почему от вас требуют трудного, неприятного или, на ваш взгляд, невыполнимого. Ваше дело повиноваться. Как сказал бригаденфюрер СС Эйке, солдат не должен думать, он обязан выполнять приказы без анализа их адекватности. Идивид должен раствориться в великом целом — саморазрушение «я» есть условие его перехода в «сверх-я».
После завтрака тренажи продолжились по расписанию.
***
По понедельникам фельдфебели проверяли внешний вид солдат. На построении солдаты безукоризненны от пят до макушки: в касках, парадных мундирах, в белых брюках с отутюженными в линеечку складками, с ранцами, патронными сумками, саперными лопатками, штыками и карабинами. Кожаные ремни и вещи блестят, как лакированные, на обмундировании и снаряжении ни пятнышка. Шинель по-уставному свернута в скатку и приторочена к ранцу. У каждого солдата в кармане сложенный по-предписанному чистейший зелёный носовой платок: не для того, чтобы нос вытирать, а для того, чтобы он был.
Каждое воскресенье солдаты стирали, чистили и раскладывали обмундирование и вещи в уставном порядке. А в понедельник, безупречно подготовленные, всё равно чувствовали себя затравленными животными, в любом случае обречёнными на экзекуцию.
В этот понедельник осмотр проводил командир второго взвода фельдфебель Шварц.
— Первая шеренга шаг вперёд, вторая шеренга шаг назад — марш! Раз — два! — командовал Шварц.
Две долгих минуты после того, как образовался проход между шеренгами, фельдфебель стоял, словно раздумывая, с кого начать раздолбон. Поглядывал на замерших в каменной неподвижности солдат. Тому, у кого хотя бы щека дрогнет, влетало по полной программе за неповиновение. Но, научившиеся каменеть, солдаты стояли, как статуи.
— Все готовы к осмотру? — наконец, гавкал фельдфебель.
— Так точно, герр фельдфебель! — со скрытым унынием единым голосом отвечали сто тридцать глоток.
— Не слышу задора в голосе! — язвительно замечал фельдфебель.
— Так точно, герр фельдфебель! — с повышенным энтузиазмом гавкал строй.
— Всё вычистили и выгладили?
— Так точно, герр фельдфебель!
— Не может быть, — иронично ворчал «добрый дядюшка-фельдфебель». — Это будет первым случаем в истории отряда, если...
Наметив жертву, фельдфебель медленно подходил к превратившемуся в памятник солдату, молча обходил его раз, другой, третий… Солдат стоял неподвижно, в состоянии каталепсической бездыханности. Затылок его становился горячим, ладони потели, мысли в голове истерично метались вместо того, чтобы одеревенеть вместе с телом. И вдруг солдат начинал чувствовать, что от страха начинает смердить…
А фельдфебель, этот мелкий буржуа, получивший по случаю войны долю сладкой власти, и от причастности к власти ставший патологически грубым, увидев трепещущую от напряжения жилку на шее солдата, вопил:
— Рота — смирно!
После чего следовал очередной поток сквернословия:
— Что это, черт возьми, за говённая рота? От вас смердит дерьмом! Вы что трясётесь, как девица после непристойного предложения? Валяться в навозной куче — самое подходящее занятие для такого свиного стада, как вы. Я осмотрел пятерых, и все они похожи на ублюдков, вытащенных из брюха сифилитичной шлюхи с помощью акушерских щипцов!
Это была не человеческая речь, а нескончаемый лай на неприятном саксонском диалекте. Фельдфебель страдал запущенной прусской болезнью: непреодолимым стремлением унижать подчинённых. Впрочем, эта болезнь была характерна для всей немецкой армии, от ефрейтора до самых высоких чинов.
Стоя за спиной солдата, фельдфебель внезапно тыкал большим пальцем ему между ягодиц. И горе тому солдату, ягодицы которого не были напряжены, как камень. Вялость ягодиц говорила об отсутствии концентрации во время выполнения команды «Смирно!» и влекла за собой наказание.
Заканчивался осмотр проверкой ног: солдаты снимали сапоги и становились на табуреты, чтобы фельдфебель не наклонялся, исследуя чистоту и здоровье ног.
Несмотря на то, что во время осмотра фельдфебель находил лишь мнимые недочёты, он всё равно устраивал роте трёхчасовую муштру. В финале при преодолении широкой лужи с вонючей грязью, он командовал «Ложись!»…
Прерывал муштру обед. Не успев умыться, солдаты торопливо обедали.
После обеда во время получасового «отдыха» мылись и стирали одежду под душем. Мыли винтовки и другое снаряжение, насухо вытирали и смазывали.
В мокром обмундировании рота строилась на послеобеденные занятия, маршировала на полигон. Пыль поднималась из-под сапог, отбивающих чёткий ритм, садилась на влажную форму. На полигоне команда «Ложись!» сводила на нет усилия солдат по поддержанию одежды в чистоте…
Трёхмесячную подготовку завершали семидневные учения на громадном поле, где были построены учебные деревни, мосты, железнодорожные пути. Солдаты прорывались в деревни через мелколесье, болота и речки, проходили полосы препятствий, пересекали рвы по шатким мосткам и переброшенным над водой брёвнам.
Сто метров ползли под колючей проволокой, причём, над ползущими короткими очередями бил пулемёт. Один из солдат не выдержал близкого свиста пуль: когда колючая проволока зацепила его спину, запаниковал, попытался вскочить, и был сражён очередью.
Ворвавшись в бутафорскую деревню, солдаты бросали настоящие гранаты в окна домов, стреляли в двери и окна боевыми патронами…
В последний день учений гаупт-фельдфебель Прюллер выстроил роту и объявил, что солдаты подвергнутся обкатке танком.
— Вы знаете, как выглядит ваша смерть? — спросил Прюллер. — Она, как актриса, меняет образы. То в виде пулемета, изрыгающего рои свинцовых ос, то в виде мины, на тропе, то в виде осколка, жужжащего над головой. Иногда она выглядит вот так, — он указал на стоящую в тени дерева громадину трофейного танка Т-34 с вермахтовским крестом на боку. На броне танка сидели танкисты в чёрных комбинезонах, курили и с любопытством наблюдали за «молодняком». — Смотрите. Вон она, стоит, молча глядит на вас, выбирает жертву. А скоро заурчит, как некормленая. Вес танка — под тридцать тонн. Представьте, что эта лязгающая и стреляющая гора железа движется на вас, а у вас нет противотанкового оружия под рукой. Что вы будете делать?
— С вашего позволения, мы героически побежим, как дьяволы, герр гаупт-фельдфебель, — нахально, но по-уставному чётко ответил один из солдат.
Нахальство гаупт-фельдфебель не считал недостатком солдата, а чёткость ответа ему понравилась. Он криво улыбнулся.
— За такое «геройство» ты, возможно, получишь Железный крест, а в придачу к нему — деревянный. Древние говорили, что боги заботятся о дураках. Но никакой быстроногий дурак не
