в составе штаба корпуса. Попала в окружение. Долго бродила по лесам со старшим лейтенантом госбезопасности Богатько в качестве «жены на время»…
Виганд хмыкнул и удивлённо качнул головой.
— В конце концов, мне удалось бежать от него.
Майер задумался.
— Мы не знаем, так ли это… Придётся обыскать вас. Ассистент-арцт Целлер займётся этим.
Целлер удивлённо посмотрел на Майера. Тот пожал плечами.
— По долгу службы вы, доктор, имеете право осматривать женщин… э-э-э… в полной мере, в общем. Вдруг она прячет какие-либо документы, скажем, в белье…
До этого момента ассистент-арцт воспринимал задержанную, как предполагаемую шпионку. А теперь вдруг взглянул на неё как на привлекательную девушку. Справившись с замешательством, постарался изобразить из себя сухого профессионала:
— Пройдите сюда, — бесстрастно велел девушке, указывая на закуток за огромной печью. — Мне придется обыскать вас.
— Да, герр доктор, — покорно согласилась девушка.
Целлер взял со стола керосиновую лампу и пошёл за печь.
Девушка сняла китель, подала Целлеру. Тот небрежно ощупал китель, не отводя глаз от девушки. Девушка расстегнула пуговицы и сбросила платье под ноги, оставшись в штанишках.
Бюстгальтера, как у всех русских женщин, по рассказам сослуживцев, на ней не было. Келлер задохнулся от красоты девичьей груди. Он заворожённо наблюдал, как плоские сосочки на маленьких ареолах медленно выпячиваются, превращаются в смуглые фасолинки…
Девушка взялась пальцами за штанишки, вопросительно глянула на доктора, словно спрашивая, снимать ли.
— Этого достаточно, — остановил ее Целлер. Он почувствовал, как у него растёт напряжение в низу живота, как от волнения деформировался его голос. — Одевайтесь.
— Ничего не обнаружено, — кашлянув для восстановления голоса, доложил Целлер сослуживцам, вернувшись к столу. От неуспокоенного волнения сердце у него билось учащённо и подрагивали пальцы.
— Как ничего? Ты уверен? — озорно усмехнулся лейтенант Виганд. — Ты разочаровываешь меня, Хайнц. Жаль, я не врач. Я бы занимался обыском очень тщательно. Неужели ваше внимание ничего не привлекло?
— О, внимание привлекло… Очень даже… Могу сообщить тебе по секрету, что всё, что тебя интересует, выше всяких похвал. Но материалов, компрометирующих её как шпионку, я не нашёл.
— Ну, тогда… — загорелся Виганд, — её можно привлечь к сотрудничеству в качестве хиви (прим.: Hivis, Hilfswillige — добровольные помощники из числа местных). Нам же нужны переводчики?
— Виганд, друг мой, ты помнишь Закон о защите немецкой крови и немецкой чистоты? Мы не можем позволить врагам рейха обогащать свой генофонд за германский счет. Отношения с еврейками и славянками чреваты Rassenschande (прим.: загрязнением расы). — усмехнулся Майер и продолжил с подчёркнутым пафосом: — Половая связь с неарийками, тем более, для офицера, это правонарушение! Если отдел «этнического сообщества и здравоохранения» гестапо выявит немца, вступившего в половую связь с полькой, украинкой или русской, его отправят в концлагерь за преступное разбазаривание семенного фонда рейха!
— Нет, ну… Я только в том плане, что…
Смущённое бормотание лейтенанта прервало появление из-за печки одетой Тони.
— Ну, junges Mädchen (прим.: юная девушка), и куда вы намерены идти? — спросил Майер.
— Мне некуда идти, — на секунду задумавшись, пожала плечами Тоня. — Боюсь, я попаду к менее цивилизованным солдатам…
— Вы хотите сказать, что в вермахте есть нецивилизованные солдаты?
— В армиях разные солдаты. Я же рассказала о старшем лейтенанте госбезопасности Богатько…
— Нечего солдат вермахта сравнивать с госбезопасностью советов! — возмутился Виганд.
— Мы с коллегами посоветовались, — Майер скривил угол рта в улыбке и покосился на Виганда, — и решили предоставить вам возможность работать на благо Великой Германии. Нам нужны переводчицы. Как вы на это смотрите?
— Хорошо смотрю, — обрадовалась Тоня. — Я очень благодарна вам.
— Вот и прекрасно. Доктор, устройте на ночь новую сотрудницу в лазарете, — распорядился Майер.
Доктор расплылся в довольной улыбке.
— И… помните о защите немецкой крови, — погрозил пальцем Майер. — Отдел этнического сообщества не дремлет!
Улыбка на лице Целлера сменилась растерянностью.
— И вот ещё что, доктор, — Майер задумался. — Есть информация, что девяносто процентов русских женщин больны гонореей, а пятьдесят – сифилисом. Множество наших солдат подхватили заразу, и, приезжая в отпуска, заражают жен и подруг. Подобное осквернение расы, если не бороться с ним беспощадно, грозит вырождением арийцев и порчей нашей крови. Все мы знаем приказ о том, что лица, распространяющие венерические болезни, подлежат расстрелу. Поэтому вы просто обязаны обследовать новоиспечённую хиви на предмет наличия болезней, передающихся при любовных утехах. Ежели после этого вы окажетесь здоровы, мы будем уверены, что девушка не бактериологическое оружие, засланное к нам дядюшкой Сталиным.
Майер и Виганд расхохотались.
Половину из беглой речи немцев Тоня не понимала, но предполагала, что мужские шутки касаются её.
— Ладно, нам пора отдохнуть, — объявил Майер. — Под утро луна скроется, и наверняка иваны задумают устроить какую-то пакость.
Он повернулся к Виганду:
— С постами у нас всё в порядке?
— Гарантирую.
— Тогда всем отбой, — скомандовал Майер. — Gute Nacht, meine Herren (прим.: «Спокойной ночи, господа»).
Целлер завёл девушку в дом, где располагался лазарет. Пристроить её на ночёвку в лазарете было проблемой. В перевязочной нельзя по санитарным нормам. На кухне, где лежали металлические биксы, ёмкости для дезинфекции и стерилизации, ящики и узлы с мягким инвентарём, нет места. Кладовка забита жёстким инвентарём. А в крохотном «приёмном покое» на единственном топчане спал он сам.
— Нельзя ли попросить у господина офицера тёплой воды, — попросила Тоня. — У меня не было возможности вымыться несколько дней. Мне неудобно находиться рядом с вами грязной.
Целлер запаниковал. Он понял тонкий намёк девушки, и понимал, что не сможет устоять против соблазна. И если гестапо узнает о его половой связи с неарийкой, концлагеря ему не избежать… А гестапо узнает. Потому что гестапо всё знает!
Целлер пошёл в стерилизационную, вылил из стерилизационной ёмкости в таз тёплой воды, молча указал девушке, где она может вымыться.
В дверь постучали.
«Кого чёрт принёс?» — недовольно подумал Целлер. Офицеры входили без стука. Видимо, припёрся кто-то из нижних чинов.
Вошёл командир взвода полицаев из местных, с дикой, непереводимой и непроизносимой фамилией Незадуйветер. Целлер брезгливо поморщился, уловив чудовищную вонь самогонки и лука, исходившую от полицая.
— Герр асистентарц, помоги, Христа ради! Зуб дюже болыть! — попросил полицай и изобразил отдание чести, коряво отмахнувшись растопыренной ладонью.
— Was? — недовольно переспросил Целлер и с откровенной брезгливостью помахал у себя перед лицом, разгоняя похмельную вонь.
— От немчура беспонятная… — буркнул полицай, выпучил глаза, ткнул пальцем себе в щеку, изобразил жевательное движение: — Зуб болыть! Цан, шмерц!
— Zahnschmerzen? — догадался Целлер. — Gut…
— Чё ж хорошего… Тут зуб болыть, а йому «гут»… — проворчал полицай и попросил требовательно: — Таблэтку дай! Таблэттэн нах шмерц!
— Schmerztablette, — как недовольный учитель, поправил полицая Целлер.
Он подошёл к столику, покопался в ящичке с таблетками, нашёл нужную упаковку, вытащил таблетку, подал полицаю. Показал жестами, что таблетку надо прижать к зубу и растереть её по десне.
В этот момент из соседней комнаты вышла Тоня.
— Ух ты-ы-ы… — у полицая при виде девушки загорелись глаза. — Вас ист дас? Это где ж в нашей глуши докторишка таку цыпочку сэбэ надыбал?
Целлер хотел поправить аборигена: не «что такое», а «кто такая» — Wer ist, но махнул безнадёжно рукой и спросил у Тони:
— Что он говорит?
— Он удивляется: где вы достали себе такую девушку.
— Не себе, не себе! — замахал руками Целлер.
— А у вас бутербродика не найдётся? — спросила Тоня. — Я со вчерашнего дня ничего не ела.
— Нет, я ем вместе с другими офицерами. Спроси у него, — Целлер кивнул в сторону полицая, — почему он пьяный и по какому случаю у них праздник.
Тоня спросила.
— Та ни-и! — протянул полицай. — Разве це праздник? Так, выпиваем помалэньку, закусуваем…
— Спроси: может он тебя накормить?
Тоня спросила.
У полицая загорелись глаза.
— А як же ж! Накормим в лучшем виде! И спать уложим!
— Спать укладывать не надо, — возразила Тоня. — Об этом уже господа офицеры позаботились.
— Скажи этому обормоту — он, кстати, командир взвода местных полицаев — чтобы накормил тебя и привёл обратно. Спать будешь здесь, а я переночую у лейтенанта Виганда.
— О це дило! — обрадовался полицай. — Пидемо, кралечка до нас!
Вышли на улицу. Командир полицаев указал, куда идти.
— Семёном меня кличут. Я тут начальником служу. Командир узвода. Так шо ты мени держись. Нащёт поесть не журысь — накормим в лучшем виде, горылочки выпьем…
— Я горилку не пью, — отказалась Тоня.
— Горылку не любишь? — поразился Семён. — Ничого! У нас от немецких союзничков из Италии винце е! Сладэ-э-энько-о!
Семён аж зажмурился от удовольствия.
— Мы им самогонку запиваем вместо компоту.
Семён заходил то с одного, то с другого бока девушки, пытаясь взять её под руку, но Тоня руки отнимала.
В доме, где пьянствовали полицаи, была всего одна комната. Тоня сморщилась от густого папиросного дыма, от вони самогонки, от смеси запахов вчерашнего винегрета, жареного мяса, нестиранных портянок, пота и чего-то прокисшего.
Человек десять полицаев, молодые украинцы из Галиции, сидели за большим столом. Некоторые носили песочного цвета френчи с советскими серпами и молотами на медных пуговицах. На других была немецкая форма без эмблем и русские поясные ремни со звёздами. Двое были в гражданской одежде и даже босиком. В общем, нелепая мешанина. Но немцы ценили полицаев за отчаянность и ненависть ко всему советскому.
— О-о-о! Сёма! Ты где кралечку надыбал? Це заместо десерту? А мы думали, неублажёнными спать ляжем! — раздались пьяные голоса. — Сёма, по списку будем или по старшинству?
— Ша! — огрызнулся Семён. — Герр врач велел накормить и вернуть в целом виде.
— Сёма, ты чё? Стоять в жаркий день у колодца — и не напиться? — как бы в полголоса пробубнил на ухо Семёну подошедший полицай. — Попользуемся и вернём. В целом виде.
— Стухни, Михась. Коль герр велел — видать, она немка, — предположил другой.
— Кралечка доморощенная, но велено вернуть в изначальном виде, — подтвердил Семён. — Где у меня в заначке итальянское вино було? Налейте дамочке!
Семён подошёл к столу, сдвинул с одного края посуду в сторону и даже протёр освободившееся место какой-то тряпкой. Велел:
— Дайте-ка пожрать чего посвежее!
Указал на лавку у стола, велел Тоне:
— Сидай!
Перед Тоней бросили миску с картошкой и остывшим жареным мясом, другую — с тёплыми солёными огурцами. Поставили гранёный стакан, налили вина.
— Даме — компот! — Семён пододвинул стакан Тоне и поднял кружку с самогонкой: — Ну, со знакомством!
Выпил, с интересом уставился на девушку.
Тоня понюхала содержимое стакана. Попробовала капельку на
