правило: за неделю до выхода в поиск спиртного не употреблять. Водка накапливалась у старшины. А если кончались запасы в «межсезонье», старшина брал каску и объявлял сбор податей. Почти все разведчики в заначке хранили немецкие часы, авторучки, ножи, зажигалки и другую мелочь. Давали, кому что не жалко. Не сквалыжничали, знали, что старшина добро не заныкает, всё разведчикам вернётся. Собранные трофеи старшина менял у кладовщиков на дополнительные съестное и выпивку.
— Ну, выпьем, коли есть такая возможность. Смерть немецким оккупантам! — поднял кружку Титов.
— За немецкий капут, братья славяне! — добавил Говорков.
Немец наблюдал, как разведчики пьют из кружек «напиток», занюхивают рукавами, и лишь по прошествии времени, закусывают.
Решившись, выпил сам.
Спирт был неразведённый, поэтому осушил слизистую во рту. Немец не почувствовал его крепости. Выпив, вздохнул… И задохнулся, выпучив слезящиеся глаза.
— Сказал же: ректификат медицинский, — постучал немцу по спине кулаком Хватов. — Надо ж сначала выдохнуть, потом занюхать, а потом дышать.
— Одно слово, немчура! — презрительно произнёс разведчик.
— Sehr sta-аrk… — просипел немец.
— Всё у него «штарк»: и махорка, и спирт…
Тепло поползло из желудка немца вверх, в голову… Наполнило сознание успокоением… А может и не расстреляют его иваны… В Сибирь угонят? Ну… Зато на фронте не убьют…
Хватов вытащил вторую фляжку, налил ещё раз.
Один из разведчиков показал пленному, как надо пить спирт: чуточку вдохнул воздух, не дыша выпил спирт, задержал дыхание, шумно выдохнул, уткнул нос в рукав, шумно занюхал, крякнул, закусил.
— Ферштеен?
— Ja, — согласно кивнул захмелевший немец… и точно повторил процедуру, не забыв крякнуть в конце!
— Ну, наш парень, Генка… — одобрили немца.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите часы у немца реквизировать в общий фонд? — попросил старшина Хватов. — Спиртик да сальце у тыловиков только на часики можно достать. А то ведь в штабе всё равно снимут.
Говорков кивнул.
Хватов снял с пленного часы. Опьяневший немец смотрел на лишение его имущества вполне снисходительно.
В землянку ввалилась группа Семёнова.
— Ну, ничего себе! Мы там войну воюем, а они тут с немцем водовку салом закусывают, — с серьёзной шутливостью возмутился Семёнов.
— Выполняем план по употреблению наркомовского спиртного.
— План… Разлагаетесь, понимаешь. Так всю войну пропьёте!
— Культурно отмечаем: с того света не каждый день возвращаются.
Протянули кружки вошедшим. Семёнов выпил в один глоток, закрыл глаза. Выдохнул, занюхал коркой хлеба. Крякнул.
— Ладно, — Говорков критически глянул на захмелевшего немца. — Допрашивать его, похоже, смысла нет. Ведите в штаб.
Немца увели.
Зазвонил телефон, дежурный поднял трубку. Требовали Говоркова.
— Товарищ старший лейтенант отдыхает после взятия языка, — ответил дежурный. И, похоже, услышал короткое, но весьма настойчивое требование. Он показал трубку Говоркову и скривил рожу, будто из трубки воняло.
Говорков взял трубку.
— Старший лейтенант Говорков слушает!
— Вы чем там занимаетесь?! — услышал он яростный голос начштаба.
— Языка взяли. К вам только что отправили. Теперь отдыхаем. Ждём заслуженных наград за взятие языка…
— Какие (трах-тара-рах) награды? Немцы ночью бросили траншею и отошли на запасной рубеж! Вы отход немцев проспали! Я вас под суд отдам (трах-тара-рах)!
Молча дослушав матерную ругань начштаба, Говорков положил трубку.
— Чего он орал? — спросил Титов. — Даже здесь мат слышно.
— Под суд грозил отдать.
— За языка?
— Немцы ночью из траншеи ушли.
— Как ушли? Мы же взяли…
— Пьяный был. Они его забыли, а мы подобрали.
= 9 =
Жилище, доставшееся Майеру для постоя, оказалось вполне сравнимым с немецкими крестьянскими домами. Снаружи дом украшали замысловатые деревянные орнаменты. Внутри на окнах висели недорогие, но чистые занавески, на подоконниках стояли цветы в горшках и старых катрюлях. Деревянные полы выскоблены, устланы ковриками ручной работы, постели чистые, хозяева одеты скромно, но опрятно. В углу помещения, который русские почему-то называли «красным», висели изображения святых.
У Майера начинало складываться впечатление, что селяне в России живут в довольно чистых помещениях. Снаружи русские дома, конечно, выглядят диковато, но и погода с природой здесь менее приветливы, чем в Германии. Бывают и нищие домишки. А разве в Германии таких нет?
Перед многими домами на подметённых площадках вытоптанной земли стояли снопы. В центре одного такого пространства старик широкой лопатой подбрасывал зёрна пшеницы, ветер выдувал мякину, а чистое зерно падало кучкой на землю.
Немецкие лошади подошли к вороху и с удовольствием принялись хрумкоть русское зерно. Старый абориген возмущённо залопотал, взмахами рук пытаясь отогнать лошадей, но один из солдат передёрнул затвор карабина, ткнул стволом в живот аборигену, притушил стариковский гнев.
Близ села раскинулись огромные тёмно-зелёные картофельные поля. За ними темнел безграничный дремучий лес.
Голова пожилой хозяйки, в доме которой поселился Майер, была по-монашески повязана белым платком. Кофта расшита цветной каймой. Хозяйке помогала девушка лет пятнадцати с ясными и умными глазами, одетая в светлое платье, не скрывавшее девичьей «скороспелости». Вероятно, внучка. Её присутствие беспокоило солдат, они пытались приставать к ней, Майеру пришлось осадить дон-жуанов. Но старуху с внучкой он выгнал из дому, отказавшись от постоянного «шефства» над ними. И подозревал, что солдаты всё же зажмут девчонку в каком-нибудь сарае.
Молодых мужчин в деревне Майер не видел, лица пожилых заросли дикими бородами, из-под головных уборов торчали седые волосы. Босые или в обрезках валенок, похожих на войлочные ботинки, в старых линялых одёжках, сгорбившиеся, они походили на больших гномов.
Вечерами деревенские дети гоняли к реке на водопой лошадей, которых не успел реквизировать вермахт. Дети скакали на лошадях так, будто всю жизнь провели верхом. А ведь скакали без сёдел!
Вместе с Майером квартировался лейтенант Виганд — командир первого взвода, и ординарцы. К офицерам в гости пришёл ассистент-арцт перевязочного пункта Целлер.
Время шло к вечеру, служебные обязанности подчинённые исполняли прилежно, иваны военными действиями не досаждали. Ординарцы сварили выкопанный за деревней картофель и конфискованную у местных на нужды вермахта курицу. К варёной курице и картошке реквизировали квашеную капусту из погреба и свежие огурцы с хозяйского огорода. Ассистент-арцт Целлер «организовал» немного медицинского спирта. Офицеры ужинали и играли в кункен (прим.: карточная игра двумя колодами).
— Герр Целлер, у меня представление о хирургии, как об очень чистой работе, — заметил лейтенант Виганд. — Дезинфекция, стерильные инструменты и прочее. А в реальности раны заматывают не всегда чистыми тряпками, о стерильных инструментах и речи нет.
— Проблема в нехватке стерильных инструментов и перевязочных материалов, — вздохнул и развёл руками Целлер. — Нет возможности дезинфицировать руки спиртом всякий раз, когда следовало бы. А серьёзные раны в полевых условиях требуют незамедлительной помощи. Там не до соблюдения принципов стерильности. Но, несмотря на нарушения асептики, результаты не так плохи. Потому, что мы имеем дело со здоровыми молодыми людьми, у которых сильна иммунная система, то есть, биологическая защита.
— Вы много оперируете?
— Практически не оперирую. Моя задача — после оказания неотложной помощи как можно быстрее доставить раненых в полевой госпиталь. Ранения в живот — вот что опаснее всего. За час раненый в живот может умереть, если его не доставить в операционную.
— Всё это как-то слишком просто, — засомневался лейтенант Виганд.
— Когда видишь агонирующего человека с торчащими из раны кишками, нужна простота действий и скорость. Человеческое тело — шедевр природы. Иногда сталкиваешься с тем, что переворачивает представления о возможностях нашего организма. Небольшой осколок ранит солдата в икру, задевая артерию, и солдат, оставаясь в строю, умирает за две минуты, вся кровь вытекает в сапог, а он этого даже не замечает.
— Это, скорее, пример о ненадёжности нашего организма.
— Я не докончил. Был случай, когда пуля прошла навылет от виска до виска, а он сам пришёл в медпункт.
— Тело — может быть и шедевр. Мозг — вряд ли.
В дверь постучали.
— Herein! — разрешил Майер.
Вошёл солдат, сделал под козырёк, обратился к Майеру:
— Герр обер-лейтенант, разрешите доложить: на охраняемой территории задержана русская девушка, находившаяся там с невыясненной целью. Доставлена сюда, как возможная шпионка.
Майер отложил карты, вытащил пачку «Галльских», взял сигарету себе, предложил сослуживцам.
— «Вдовушка» есть у кого?
Целлер вытащил из кармана австрийскую зажигалку, за безотказность прозванную «вдовушкой».
Дымящейся сигаретой Майер дал знак солдату ввести задержанную.
— За всё время службы я не видел ни одной симпатичной аборигенки, — брезгливо скривился Целлер. — Широколицие, толстозадые азиатки, грязные, вонючие, ноги короткие, мосластые, как у ломовых лошадей…
— Ну, за неделю, пока вы служите, доктор, и десятка ломовых лошадей можно не увидеть, не то что красивых русских женщин! — снисходительно пошутил Майер.
В комнату вошла и остановилась у порога девушка с чёрными волосами до плеч, с удлинённым, весьма прелестным европейским лицом, поверх платья одетая в советский офицерский китель без знаков различия. Тонкая талия, длинные ноги с тонкими лодыжками, хорошо развитая грудь. Изяществом фигуры она не походила на деревенских женщин.
Девушка стояла перед офицерами не шелохнувшись. Широко распахнутые тёмные глаза источали откровенный ужас.
— Вы понимаете немецкий язык? — спросил Майер, с любопытством рассматривая «необычный объект».
— Простую речь понимаю, но говорю не хорошо, — с ужасным акцентом выговорила девушка.
— Откуда знаете немецкий?
— Я работала учителем в сельской школе. Преподавала немецкий язык, ботанику и физкультуру. Когда через село проходила воинская часть Красной Армии, начальник особого отдела корпуса старший лейтенант госбезопасности Богатько взял меня на службу в качестве машинистки и переводчицы. И сделал меня… — девушка запиналась и путалась, подбирая нужные слова, густо вставляла в немецкую речь русские слова, — сделал меня пэпэжэ.
— Что значит, «пэпэжэ»? — не понял лейтенант Виганд.
— Ну… Полевая жена, жена на время.
— «Офицерский матрас», — с усмешкой пояслин Целлер. — Наложница.
Вероятно, девушка начинала понимать, что разговаривает с цивилизованными людьми, а не со звероподобными злодеями, насилующими и расстреливающими русских девушек. Насторожённость в её глазах уменьшилось, появилось любопытство.
— И что… Вы не могли отказать лейтенанту? — удивился Целлер.
— Госбезопасность всесильна.
— Что такое «госбезопасность»?
— Госбезопасность у иванов — это вроде нашего гестапо, — пояснил Майер и продолжил допрос: — Как вас зовут?
— Тоня Макарова.
— Возраст?
— Двадцать один год.
— Как вы попали сюда? Что делаете здесь?
— Отступала
