пейзажей, а не военные картины, стала главным для души Майера. Утренняя заря и вата тумана над болотами, бегущие облака и свет звёзд в небе составляли мир, в котором Майер чувствовал себя своим.
Из обгоревших брёвен и кирпичей, найденных на развалинах домов в деревне, солдаты построили Майеру приличный бункер. Правда, самодельная печка из кирпичей, сквозь трещины которой сочился красный свет, сильно дымила: сырые дрова горели плохо. Да и топить её приходилось только ночью, так как днём иваны стреляли из миномётов по дыму из печек. За дровами ходили в деревню, искали на пепелищах и развалинах промокшие от постоянных дождей доски и брёвна. Тем не менее, бункер казался Майеру уютным домом: окно под потолком прикрывала занавеска, над кроватью висела полка, на которой стояли какие-то безделушки, найденные ординарцем в деревне. Можно было подумать, что порядок здесь наводила любящая бабушка.
Бункер Майера располагался невдалеке от лесной опушки. Низкие кусты скрывали вход, над которым шутники-солдаты, строившие бункер, повесили доску, наподобие вывески над входом в бордель, на которой крупными буквами написали: «Бункер Хильды» и пришпилили две картинки полуголых красоток из солдатского журнала. На низкой перекладине двери буквами поменьше написали предупреждение: «Нагнись, если жалко голову!».
Майер был доволен, что в бункере тепло, имелся стол, скамьи и возможности для нормального сна. Попивая горячий чай с бренди или коньяком, с лимоном и тостами, он не мечтал о других радостях жизни.
= 8 =
Телефонист из штаба, пришедший в траншею, чтобы выменять на водку кому-то из штабных офицеров трофейные часы, рассказывал с важным видом:
— Так что, к нам на передок немцы заслали переодетого шпиёна. Для пароля у его немецка опасна бритва фирмы Золинген, то ли другая кака… Так что в ротах будя обыск. У кого бритвы найдуть, того к особисту для выяснения. Так что, лучше сами сдайтя в штаб.
— Прям «у вас на передке»? — насмешливо спросил один из бойцов.
Телефонистов окопники не любили: телефонисты — «слухачи», доносят начальству чужие разговоры.
— Пораскинь мозгами, «передовик», и выковыряй умную мысль пальцем из носа. Услышит твою «новость» тот «засланец», сдаст бритвы в штаб или выбросит — и не определит его никакой особист.
— Это штабные слух пустили, чтобы глупые окопники им немецкие бритвы принесли для Оськи-еврея, парикмахера, чтоб он их сытые рожи чище брил, — добавил другой.
Лейтенанта Говоркова с утра пораньше вызвали в штаб.
Штаб полка располагался в нескольких капитальных блиндажах, вкопаннах в западный склон глубокой ложбины, чтобы при артобстреле не накрыло.
— В роте необходимо сделать обыск, изъять опасные бритвы и предоставить в штаб вместе со списком, у кого изъяли, — распорядился полковой комиссар.
— Солдатские мешки трясти и карманы проверять не буду. Для того службы специальные есть, — огрызнулся Говорков. — Я вам не особист.
— Разговорчики, лейтенант!
— Сидоры трясти не буду! Не нравлюсь — снимайте с роты.
Но снять Говоркова невозможно. Любого штабника можно для перевоспитания на передовую сослать. А из окопов слать некуда. Потому как служит лейтенант Говорков Ванькой-ротным. Так штабные и тыловые презрительно называют лейтенантов — командиров рот. И заменить его некем.
«Ванька-ротный» всегда среди солдат. И комбат всегда вправляет ротному мозги. В основном матом. Кричит по телефону, приказывает то деревню брать, то высоту. Невзирая на кинжальный огонь пулемётов, миномётный и артиллерийский обстрел. А «Ванька-ротный» громче комбата обязан кричать: «За мной, братья славяне!». Или повторять лозунги от политрука. С добавлением разных сочетаний по-матушке. И бежать впереди всех, ведя солдат на смерть. Потому срок жизни Ваньки-ротного на фронте — две недели. Потому их всегда не хватает.
Говорков в ротных ходит с начала войны, из двух окружений роту вывел, сколько раз прикрывать отступающих оставался — считай, на смерть обрекал себя и прикрытие. И разговаривал он без подобострастия не то, что с капитанами, даже со штабными майорами, даже с расстрелянным полковником Коротковым, который его на смерть посылал — ненужную деревню брать. А уж злей полковника Короткова за всю войну Говорков начальства не встречал.
— Ладно, без тебя решим вопрос, — пробурчал полковой комиссар и небрежно махнул в сторону двери: — Командир полка тебя вызывает. А я так, между делом…
Говорков пошёл к командиру полка.
— Поздравляю с присвоением тебе очередного звания, — буднично сообщил командир полка, пожал руку, указал на табурет, чтобы Говорков сел. — Зайди потом в канцелярию, документы оформи.
— Служу Советскому Союзу! — так же буднично, без положенного по данному случаю задора, отрапортовал Говорков, вяло козырнул и сел к столу. Но всё-таки почувствовал приятность, что теперь он старший.
— Мы тут посоветовались… Решили назначить тебя помощником начальника штаба по разведке, ПНШ-2.
— Разведка для меня дело незнакомое… — Говорков на всякий случай дал понять, что не по своей воле становится разведчиком.
— В полку острая нехватка людей вообще и командиров в частности. Для всех нас война… незнакомое дело. Мы учились на плацу маршировать, на полигонах стрелять и на картах врага побеждать. Малой кровью и на его территории. А в реальной жизни… Ты командир боевой, с начала войны на фронте, из разных передряг выходил… Твоя задача, как замначштаба по разведке, не в поиск ходить, а организовать работу разведчиков. В перспективе — руководство дивизионной разведкой.
— А моя рота?
— Твоя рота? А кто в роте твой? По сути, новое формирование.
— Есть несколько человек, с которыми я от Гродно шёл.
— С кем мы только ни шли…
— Они меня от смерти спасли.
— Ну… Если в разведке сгодятся, заберёшь к себе.
— А на роту кого поставите?
— Найдём. Свято место пусто не бывает.
— Младшего лейтенанта Темнова поставьте. Он обкатался на взводе, справится.
— Подумаем. Может и поставим. Отправляйся к начштаба, он введёт тебя в курс дела.
С начштаба майором Тимохиным Говорков несколько раз встречался: майор уважал Говоркова за умение воевать, Говорков уважал Тимохина за то, что майор ставит задачу и отдаёт приказания не ором и матом, а пояснив всё на карте и организационно подготовив задачу.
— Не тушуйся, — успокоил Говоркова майор. — Отрядом разведчиков командует опытный командир.
Майор качнул головой и грустно усмехнулся:
— Опытный командир… Двадцать два всего лейтенанту!
— Его бы и взяли помощником.
— У лейтенанта тактическое мышление. Ты проблемы шире охватываешь…
Подумав немного, посоветовал:
— На новом месте сразу гайки не закручивай. Разведчики народ своеобразный. Присмотрись сначала. Изучи передний край. Сам к немцам не суйся. Разберёшься! Смотри сюда. Оборона у нас растянута.
Майор разложил карту на столе.
— Вот эта и эта высоты у немцев доминирующие… Здесь железнодорожная насыпь… Протяжённость линии фронта вон какая, а людей вдвое меньше положенного. Жить тебе лучше в отряде с разведчиками. Они вот в этом овраге обосновались. Телефонную линию тебе протянем. Я твой непосредственный начальник, что надо — звони, приходи. Вопросы есть?
— Пока нет. Со временем появятся.
— Вот и ладненько. Кожухов! — крикнул майор связиста. — Проводи лейтенанта к разведчикам!
***
Служивый народ на фронте разный. Стрелкачей-пехтуру, к примеру, учить ничему не надо. Прибыли в полк, сунули пехоту на передок и пусть сидят в окопах под грохот взрывов да рычание гэвэров. Куда надо — отведут, куда бежать — укажут, когда кричать «Ура!» — прикажут. Стрелкачи-окопники ежели не воюют, то землю роют. Едва передовым подразделениям обозначат полосу обороны, как стрелки начинают рыть ячейки, потом окопы… Глядишь, территория уже рассечена ходами сообщения, благоустроена надёжными землянками.
Но стрелкачи на войне народ временный: две-три атаки, и половина, а то и больше, отправляются в «могилёвскую губернию». Им на смену приходит очередная маршевая рота.
Самые неистребимые в армии тыловики: полковые парикмахеры, портные, сапожники, возницы и повара. Неистребимые и важные, потому как специалисты: один по хомутам, другой по оглоблям. Особо важны, которые по портновскому и сапожному делу — штабных обмундировывать. Изя-брадобрей, тот вообще штучный товар. Убьёт его по недоразумению, кто штабные наетые подбородки выглаживать будет?
Тыловика видать издалека: по упитанной спине, по широким бокам и заду, по отвислому животу, по поясному ремню, сползшему до ширинки. У простых бойцов лица, как лики святых, постные от недокорма, отмечены смирением и мудростью войны. Рожа обозника кругла — из-за щёк ушей не видать. Потому как обозник жуёт, пока не устанет, окопы не роет, в атаки не бегает. Вид у обозника прохиндейский, взгляд шустрый, вороватый, поведение не испорчено культурой, а рассуждения — науками.
Походка у обозника особая: ходит валко, по-медвежьи, лапами словно под себя гребёт. Дух от тыловика сытный, жирный. Упрячь его в сарай, любой боец учует — так он пропитался ворованым салом из солдатского котла.
На каждое нужное место в тылу подбирают человечка по особым признакам и приметам: чтобы легко гнулся у него хребет, чтобы преданно смотрел в глаза начальству, чтобы стоял послушно и угождал с усердием.
Простых бойцов-окопников к своим службам тыловики не подпускают. Окопники не так послушны, соображения и гибкости ума, чтобы без всяких намеков и подсказок угождать начальству, в них мало.
Все тыловики связаны узами братства, друг другу земляки, друг за друга держатся, друг друга прикрывают. На войне окопники воюют, а тыловики — участвуют.
Пулемётчика или миномётчика по широкой спине можно узнать, потому как им железяки тяжёлые приходится таскать.
Разведчики, не в пример окопникам, ленивы, не любят ковыряться в земле. Они саперными лопатками умело пользуются только в рукопашном бою. Если их заставить строить землянку и не дать указание насчет перекрытий и глубины, то котлован они выроют неглубокий, перекрытие положат из жердочек. Такую нору оборудуют, что внутрь заползти можно только на четвереньках. Не спецы они по строительству и не любят этого дела. Им бы готовенькое, брошенное немцами, найти. Разведчики — вольные бродяги, перекати-поле наподобие цыган — что с таких взять?
***
Послеобеденное солнце клонилось к западу. В кустах чирикали и свистели птички, испуганно умолкали, завидев людей.
Изредка в приятном отдалении погромыхивали взрывы: немцы вели беспокоящий обстрел, неприцельно, куда кривая выведет. Может, со скуки, потому что заняться нечем. А может, из вредности. Чтобы иванам война санаторией не казалась.
Мелкие снаряды и мины немцы швыряли в окопы, тяжёлыми обстреливали тылы.
Днём на передовой движение в пределах видимости противника прекращалось. Неосторожно высунувшегося бойца мог снять снайпер, да и «эмги» с оптикой били прицельно до двух километров.
Тесные землянки для себя разведчики вырыли неподалёку от передовой, в западном склоне оврага, куда снарядом не попасть. Скрываясь за кустами, в овраг можно пройти даже днём.
Над оврагом когда-то стояло несколько деревьев. Их спилили.
