большевистской системе. Фронтовики согласятся со мной, что Адольф Гитлер спас от большевизма не только Германию, но всю Европу и европейскую цивилизацию.
— Необходимо с корнем выжечь еврейство, — обер-лейтенант решительно опустил кулак на столик. — Этот хитрый народец — постоянная угроза для немцев. Они ожесточили полудикие народы огромной России, чтобы использовать их как средство борьбы за мировое господство Иуды. Мы оскорбим зверей, если назовем евреев животными.
— Россия — неимоверно отсталая страна. Русские даже в окопах влачат жалкое существование, — задумчиво покачал головой гауптман. — А как они живут? Дома с соломенными крышами… У немецкой дворняги конура лучше. Когда я вернулся из России в Германию, я наслаждался отлаженным механизмом немецкой цивилизации, благодаря которому мы живём в комфорте.
— Но тем не менее, — усмехнулся здоровой половиной лица танкист, — русский Т-34 — лучше наших танков. Уж поверьте мне, как специалисту. Да и тяжёлым русским КВ равных нет. Их только «ахт-ахт» берёт. А без зенитки остаётся поворачиваться к ним задом и громко пукать в надежде, что иван испугается. Или зарыться поглубже в землю и молиться, чтобы «тридцатьчетвёрка» не станцевала над тобой чарльстон. Тех, кто ленится копать глубокие окопы, русские монстры давят, как собачьи какашки.
— У иванов танки хорошие, потому что в России дороги плохие, — буркнул обер-лейтенант.
Никто не понял, шутит он или говорит всерьёз.
— Немногочисленным сторонникам большевизма в Германии стоило бы показать большевистский «рай», — продолжил гауптман свою мысль о дикости России. — Ни следа культуры. Живут, как животные. Им бы хоть раз увидеть обычную немецкую гостиную. Они восприняли бы её как рай, которого их лишили комиссары-евреи и их коммунисты-руководители.
— Meine Herren, есть анекдот на эту тему, — встрепенулся обер-лейтенант. — Наши учёные-историки утверждают, что первыми коммунистами были Адам и Ева. Они ходили голыми, воровали яблоки, чтобы поесть, не могли покинуть указанную территорию, но все равно считали, что живут в раю.
Гауптман сдержанно улыбнулся и подвёл черту под разговором:
— Наш долг — вырвать корень зла и уничтожить центр еврейского большевизма в Советском Союзе, освободить мир от коммунистической угрозы. Пройдёт время и мир поблагодарит немцев и нашего обожаемого фюрера за победу над советами.
— А у меня сложилось впечатление, что наступление вермахта теряет темп, — как бы рассуждая, подпортил пафосный разговор коллег Майер.
— На разгром Красной Армии по плану блицкрига фюрер отводил четыре месяца. Так что, до праздника революции, который Советы отмечают в начале ноября, есть время, — безапелляционно отверг сомнения Майера гауптман. — Советский праздник вермахт отпразднует в Кремле, в этом сомнений нет. Просто наши передовые подразделения слишком быстро и слишком далеко ушли вперёд, тылы отстали, обеспечение ухудшилось. Я думаю, наступление армий группы «Центр» замедлено планово, чтобы подтянуть тылы, улучшить снабжение войск и накопить силы для решительного движения на Москву.
Холмы, видимые через окно вагона, становились выше. Паровоз замедлял ход, натужно пыхтел и на длинных подъёмах почти останавливался. И тогда по радиосети звучала команда:
— Личному составу толкать вагоны!
Все спрыгивали и толкали вагоны. Паровоз ускорял ход.
Состав то проносился на полной скорости мимо крупных станций, так что едва удавалось разобрать русские названия, то часами стоял на пустынных разъездах, пропуская эшелоны с пушками, самоходными артиллерийскими установками, бронетранспортёрами и танками, заботливо укрытыми брезентом. Никто не знал, по какой части завоёванной территории катит состав. Названия станций ни о чём не говорили. Кроме Смоленска.
— О, Смоленск! — воскликнул гауптман. — Говорят, русские во всех войнах начинали воевать от Смоленска.
— Быстрее бы закончилась эта канитель, — пробормотал танкист. И непонятно было, говорит он о поездке по железной дороге или о войне вообще.
***
Конечная станция — Витебск.
Поезд остановился на третьем пути. Офицеры вышли из вагона. Пришлось перебираться через состав, в товарных вагонах которого перевозили лошадей. Жара бабьего лета сконцентрировала в воздухе запах терпкого лошадиного пота и мочи до такой степени, что перехватывало дыхание.
На первом пути стоял длинный состав из открытых грузовых вагонов. Увидев часового у вагона, Майер пошутил:
— Ценный воздух привезли из Германии? Охраняйте крепче, а то фронтовики, соскучившиеся по воздуху фатерланда, выдышат его.
Часовой мрачно кивнул вдоль перрона за спину Майеру.
Майер оглянулся. Увидел приближающуюся колонну коричнево-землистого цвета. Услышал приглушённые голоса, похожие на жужжание пчелиного роя. Русские военнопленные, по шесть в ряд. Когда они подошли к грузовому составу, на офицеров пахнуло животным духом. Так пахли обезьяны в загаженных клетках плохих зоопарков. Майер едва удержал спазм тошноты.
Офицеры смотрели на лица пленных, которые выглядели скорее мёртвыми, чем разумными.
Грязные, много дней не бритые. Тоскливые глаза оголодавших, запуганных собак. Но у некоторых глаза горели такой ненавистью, которая, казалось, испепелит их самих.
Один из пленных остановился справить малую нужду. Охранник ударом приклада загнал его в колонну. Пленный продолжал испускать мочу на ходу.
Не у всех пленных на ногах были сапоги и ботинки. У многих ступни обмотаны тряпками и закреплены верёвками. У босых ноги сбиты, покрыты струпами.
Колонна пленных выстроилась вдоль вагонов. Прозвучала команда грузиться. Охранники загоняли пленных в вагоны, как скотину. Один из пленных упал и не смог встать. Сухо прозвучал выстрел, труп за ноги оттащили в сторону.
Утрамбовав прикладами плотно стоящих в вагонах пленных, охранники с грохотом задвинули двери.
Майер представил, каково несколько дней ехать стоя в набитом вагоне. Вряд ли их будут поить и кормить. Истощённые и измученные… Многие не доедут до пункта назначения. Очень многие.
— Господа, вы видели среди пленных женщин в форме? — удивлённо и с некоторой растерянностью спросил обер-лейтенант Ланге. — Их там целая группа.
— Их женщины более фанатичны, чем отъявленные комиссары. В русских женщин будто контуженый демон вселяется, — усмехнулся гауптман Краузе.
— Вы имеете в виду, что они ловко управляются с оружием?
— С оружием они управляются лихо, будьте спокойны. Но и без оружия любая из них перегрызёт вам глотку. Не думайте, что в свободное от службы время они вышивают салфеточки, как наши фрау. Эти дикари — все русские, вне зависимости, что у них между ног.
— Случилось нам однажды встретиться с русской танкисткой, — задумчиво проговорил Вернер. — Наша танковая колонна напоролась на засаду. Прежде, чем мы обнаружили, откуда стреляют, были подбиты танки в голове и в хвосте колонны. Несколько танков горели в середине колонны. Русский танк стрелял из капонира метрах в двухстах от дороги. Подбить его составило труда. Когда мы подошли к русскому танку, жив был только один танкист — девушка в чёрном комбинезоне.
— Да, в коммунистической армии служит много женщин, в том числе в авиации и танковых войсках, — подтвердил гауптман.
— Один из наших осторожно вытащил её из люка. Волосы коротко подстрижены, лицо задумчивое, глаза наполовину закрыты, губы плотно сжаты. Через разрыв комбинезона виднелась белая кожа груди. Погладил по лбу. «Ты хорошая девочка, — проговорил он. — Но скольких наших ты сожгла заживо!».
Вернер задумчиво помолчал.
— Уверяю вас, ни танкисты, ни лётчики не страдают избыточной нежностью к русским танкисткам и лётчицам.
Вернер помолчал ещё немного, словно вспоминая былое.
— Раненую поимели все желающие. Несмотря на ранение, девушка не проронила ни звука. Потом голую вытащили на дорогу, порезали ей лицо, отрезали груди... Хотели бросить на дороге, в назидание русским. Но у танкистов есть свои обычаи в отношении пленённых танкистов. Её за ноги привязали к двум танкам, которые разъехались в разные стороны.
Офицеры растерянно молчали, не зная, как реагировать на рассказ лейтенанта-танкиста.
Гауптман смущённо покашлял, молча повернулся и зашагал к вокзалу. Остальные последовали за ним.
В зале ожидания стояло, сидело и ходило множество солдат в полевой форме с ранцами и карабинами.
Гауптман спросил у коменданта вокзала, где находится сборный пункт.
— Выйдите на улицу — и шагайте практически до конца, пока не увидите административное здание. В нём комендатура, солдатский дом и общежитие для офицеров. Мимо не пройдёте, там всегда много солдат.
Немного отдохнули в заброшенном сквере с гипсовыми фигурами русских мальчиков и девочек. Пошли по улице, изуродованной воронками и траншеями. Светофоры повисли на проводах, как мёртвые летучие мыши. С ограды улыбалось женское лицо на остатке киноафиши.
На перекрёстке увидели советский танк — перевернутый, как огромный мёртвый жук. Чуть дальше — танк без башни, словно выпотрошенная консервная банка...
Театр и церковь в руинах. Бедные, допотопные домишки, иногда двух и трёхэтажные. Рухнувшие стены открыли прохожим потаённые уголки своих этажей, искорёженную арматуру, сломанные и раздробленные балки. В развалинах валялась разбитая мебель и домашняя утварь. Хаос там, где когда-то жили люди. Бомбёжками и артобстрелами плоды труда многих десятилетий превращены в мусор.
Офицеры с опаской пробирались через завалы. Женщины бродили среди руин, собирали обуглившиеся доски и сохранившиеся вещи. Некоторые одеты довольно прилично, на других ватные куртки, в руках сетчатые сумки, которые русские называют «авоськами», у кого-то узлы за спинами, многие ходили босыми.
Встречались крестьяне в овчинных тулупах (прим.: на взгляд офицеров вермахта) и бездельничающие молодые люди с наглыми физиономиями.
Майер заметил остатки оконного стекла в окне полуподвального помещения. Судя по относительной чистоте, за окном должно быть жилое помещение. Майер не удержался, заглянул в окно. Разглядел в полумраке бородатого старика в очках, сидящего за столом и держащего в руке книгу. На столе самовар. Женщина склонилась над тазом, что-то стирала.
Жизнь спряталась от войны в норы и погреба, в подвалы, окна которых заколочены досками и листами железа.
Разрушенный, мёртвй город. Город-привидение. Вряд ли найдутся силы, которые смогут вернуть ему жизнь. Да никто и не будет искать те силы: генеральный план Ост не предусматривает восстановление русских городов. Более того, предусмотрено их уничтожение. Для немцев построят цивилизованные, немецкие города.
Иногда навстречу шли старики, женщины и дети. Робкие и измученные. Добродушные и прячущие ненавидящие взгляды.
Старушка отступила в сторону, опустив глаза. Стала в грязь, чтобы освободить проход для власти.
Маленькая девочка в цветной косынке несла в сторону реки бельё в корзине.
Старик обделывал полуразрушенную халупу, готовился к зимним холодам. Несколько досок, пара брёвен — стена готова. В простенок укладывал солому, которую приволок откуда-то в рваном мешке.
Иваны мастеровиты и изобретательны. Майер видел однажды,
