Моя земля не Lebensraum. Книга 4. Противостояние

гада! Очищу землю от дерьма! — хрипел, как в припадке, Корнеев, пытаясь отодвинуть Говоркова стволом пулемёта.
— Отставить, Корнеев, — попросил Говорков.
— Отойди, командир! Нельзя таким гадам жить! Он в медсестру стрелял! — хрипел Корнеев.
Говорков мягко отвёл ствол пулемёта вверх, взял бойца за руку повыше локтя, чуть встряхнул, не говоря ни слова.
Корнеев обмяк, уронил руки и, сотрясаемый беззвучными рыданиями, побрел к бойцам, согнувшись, словно надломленный пополам...
Говорков поднял Катю на руки, отнёс в повозку, скомандовал возничему:
— Вези тихонько в санбат.
Катя жестом поманила Говоркова, обняла за шею, коротко поцеловала в губы, успокоила:
— Ранение касательное, через неделю бегать буду.
— Трогай, — скомандовал Говорков возничему.
Телега загромыхала прочь.
Полковник стоял, шумно и тяжело дыша. Он понял, что гроза миновала. И ещё раз воскликнул:
— Арестовать обоих! Сдать оружие. Говорков!
— Не глупите, полковник, — устало посоветовал Говорков. — Не будите лихо, пока оно тихо. Езжайте в штаб, а мы пойдём брать деревню. Разрешите идти…
Говорков отвернулся от полковника и тяжело пошёл к бойцам.
— Ну, я тебе устрою… — зло процедил сквозь зубы полковник. Требовательно позвал: — Политрук!
Красовский быстрым шагом подошёл к полковнику, козырнул.
— С тем взводом, с которым ходил, пойдёшь за ними. Сами в бой не вступайте, но ежели они отходить станут, прими меры. Понял?
— Нет, товарищ полковник.
— Не валяй дурака! — разозлился полковник. — Всё ты понял. Присматривай за ними, а если кто сдаваться пойдет — пресеки. Понял? А если не пресечёшь — ответишь по всей строгости.
Полковник вытащил из необъятного кармана галифе плоскую немецкую фляжку, отвинтил крышку, выпил.
— И не трусь. Делай своё дело. Понял? На, выпей для смелости, — протянул он флягу.
— Я пьяным в бой не хожу.
— Что-то ты много перечить стал... Рожу корчишь… Сильно умную.
— Такую бог дал. Другой нет, извините.
Неприязненно поглядывая на политрука, полковник отхлебнул из фляжки изрядную дозу. Утёр губы рукавом, грубо спросил:
— Чего ждешь? Собирай взвод и выполняй приказ. Повтори.
— Есть выполнять приказ,— тихо повторил политрук, вяло приложил руку к фуражке и пошел вслед за Говорковым.
Полковник закурил, посмотрел на комбата:
— Ну, а ты, майор, выпьешь?
— Спасибо, товарищ полковник. Не пью, — холодно ответил тот.
Полковник нахмурился. Ему было плевать на всех. Поступил он правильно, только с девчонкой криво вышло. Но виданное ли дело, чтобы какая-то… лейтенантская подстилка… ухватила командира полка за руку! Он в порядке самообороны стрельнул в напавшую… Случайно...
Полковник покосился на комбата.
— Организуй там… Что ранение случайное. Чтобы шум не поднимала. Звание ей, что-ли, повысь. Или к медали…
— За храбрость в боях? — спросил комбат отвернувшись, чтобы скрыть злую усмешку.
 
Командир полка не ответил. Недовольно засопев и нахмурившись, отцепил флягу, допил остатки водки. Потряс пустую фляжку, вздохнул с сожалением. Уверенности, что поступил правильно, прибавилось. Идёт война. И нарушать приказ — преступление, за которое расплачиваются кровью. Потери? Война… А на войне убивают. Что значат два десятка погибших в роте против десятков тысяч, которые гибнут за нашу советскую Родину? Война всё спишет. Может, и его завтра убьют!
Но уходить с передовой нельзя. Вон, комбат, рожу кривит. Уйдёшь, майор сообщит в роту, что командир полка ушёл, те продвинутся для виду на сотню метров, постреляют, да назад. Скажут: нельзя пройти, огонь у немцев шквальный. Нет, страх смерти можно подавить только ещё большим страхом, да ещё и позором!

***
— Немцы уверены, что после двух суток боёв мы спеклись. По всем правилам, мы больше не должны полезть. Только идиоты… А мы нарушим правила, сыграем в идиотов. В овраге немцы наверняка секрет оставили, потому что по всем правилам идти надо по оврагу. А мы пойдём вопреки правилам, чистым полем. К деревне выйдем минут через сорок, — ставил задачу Красовскому Говорков. — Ты со своими бойцами зайдёшь с юга. Через сорок минут откроешь огонь, изобразишь видимость наступления. В бой не ввязывайся, нет смысла людей губить зазря. Издаля постреливай. Ну а мы под шумок попробуем молча ворваться в деревню.
Рота прошла две трети пути. Дальше опасно: в свете немецких ракет территория и любое движение на ней различались довольно чётко. Дальше придётся ползти. Если немцы заметят их, шансов на внезапность не останется, рота обречена.
Когда планируешь атаку, кажется, всё проверил и продумал. Да только реальность нарушает все планы. Жизнь в бою сильно зависит от ошибок и случайностей. В успех Говорков не верил вообще, но одно дело, если роту расстреляют в поле, а другое — ворваться в деревню и в рукопашном бою положить сколько получится немцев.
Коротко свистнув, жестом он подал роте команду залечь.
Бойцам хотелось затянуться махрой напоследок, но все понимали, что курить нельзя. Бойцы тихо переговаривались друг с другом, обменивались адресами. Была надежда, что кого-то не убьют, а ранят в начале атаки. Тогда законно можно добраться живым до родного леска, а оттуда и до санвзвода.
— Что ж, прощаться будем, товарищ лейтенант? — шёпотом спросил Корнеев.
— Подождем манеха... — ответил Говорков. — Ничего, Корнеев, не такое брали — и это возьмем. Кровью блевать будут! «Но пока что пуля мимо пролетела, — со злой лихостью пропел-пробормотал он слова популярной среди окопников песни, — но пока что подступ смерти отдалён...».
— Ну, тогда причастимся. Я у немца бутылку шнапса экспроприировал, когда мы первый раз в деревне были.
— До чего ж ты запасливый, Корнеев! — восхитился Голиков. — Из ада будут тебя выгонять за несговорчивость — и оттуда углей в горсти прихватишь!
Сделали по глотку. Корнеев передал бутылку ближнему бойцу.
— По глотку, братка. Передай по цепи.
Помолчав, спросил Говоркова:
— А что вам политрук сказал?
— Комбат приказал ему, если мы сдаваться пойдем, чтобы пресёк.
— Чтобы расстрелял, короче. Зря вы меня остановили.
— Под расстрел и ты, и я пошли бы попусту.
— Так и здесь попусту… Только быстрее.
— Здесь хоть сколько-то немцев убьём. Так что, не попусту.
— Гниду убил бы — полезнее, чем пяток фрицев положить… Он к людям относится так хреново, будто у всех чесотка. Возьмём мы деревню, командир?
— Ну… Ворваться, думаю, получится. А дальше война план покажет. Ладно... Передайте по цепи — вперёд!
— Меня вот что, командир, всегда удивляет… — Корнеев раздражённо выдрал из земли травинку и пожевал её. — Как мы где победим, так «победителей» штабных к нам примазывается, как репья к хвосту собаки. А как не получится где, так виноваты мы одни.
— На фронте так, Корнеев: у победы родителей много, в поражении виноват тот, кто силился, да не осилил.
Говорков глянул на часы. Они с политруком договорились, что он начнёт стрельбу в четыре часа. В запасе десять минут.
Подползли на максимально близкое расстояние и замерли. Наконец раздалась стрельба с южной стороны деревни.
— Ну, вперёд, братья-славяне… — едва слышно проговорил Говорков, тяжело встал и молча побежал вперёд. Остальные поднялись за ним почти разом и в полном молчании затрусили к деревне...


***
Командир полка устал ждать начала боя в деревне и сел на поваленное бревно. Услышав жиденькую стрельбу, вынул казбечину (прим.: папиросы высокого качества «Казбек» для старших офицеров), закурил и, встав на бревно, попытался рассмотреть, что происходит у деревни. Он понял замысел Говоркова и ждал начала боя с другой стороны. К нему подошёл комбат.
— Понял маневр, майор?
Майор кивнул.
Вялая стрельба шла только с одной стороны. Командир полка занервничал. А вдруг и вправду Говорков предпочёл смерти плен? Отправил политрука отвлекать немца, а сам теперь спокойно перейдёт к врагу!
— Ты, майор, хорошо Говоркова знал? Можно ему доверять?
— Хорошо знаю, — комбат чуть выделил «знаю», чтобы подчеркнуть, что Говорков ещё не погиб. — Дельный командир, воюет с самого начала. Подчинённые его любят.
Комполка усмехнулся. Его подчинённые не любили, потому что он к подчинённым требователен до жестокости. Хорошего командира подчинённые должны бояться. Пусть не любят, зато дисциплина на высоте.
С другой стороны деревни послышалась интенсивная стрельба, взрывы гранат, похоже, рота Говоркова ворвалась в деревню.
— Наконец-то... — будто обрадовался полковник. — Говорков не дурак, поступил правильно. Но политрук не выполнил мой приказ.
— Какой?
Комполка промолчал.
Минут через пятнадцать бой на правой стороне деревни потихоньку умолк. Слева постреляли ещё некоторое время и тоже затихли.
Комбат снял фуражку и стоял, скорбно опустив голову. Командир полка поморщился: к чему эта «демонстрация»?
— Ну что, майор, — бодро проговорил комполка. — Говорков с ротой искупили кровью нарушение приказа. И тебе, майор, урок, и всем, кто посмеет нарушить приказ. Война. Я в штаб. Если Красовский вернётся, передай, что я объявляю ему благодарность. Если кто подойдет раненый, отправь в тыл.
Командир полка круто повернулся и зашагал к землянке, около которой стояла его машина.
Он не захотел дожидаться ни одного бойца из загубленной роты Говоркова. Перед глазами стоял высокий боец в рваной, окровавленной форменке, шедший на него с трофейным пулемётом, его бешеные глаза, брызжущие ненавистью.

***
   
Корнеева ранило в руку, когда они бежали к деревне. Он наскоро перевязался, догнал Говоркова и ввязался в рукопашный бой вместе с другими. Пуля удачно полоснула его по лбу, слегка оглушила, лицо залилось кровью. От контузии кружилась голова, ноги стали ватными, руки едва держали пулемёт.
Поняв, что от контуженного бойца толку мало, Говорков приказал ему выходить из боя.
Корнеев, стыдясь радости, что, останется в живых, отдал пулемёт второму номеру, взял у него автомат, отбежал назад, залёг в огородах, протёр глаза от крови, кое-как забинтовал голову и стал ждать: вдруг ещё кто-то вырвется раненым из боя — вдвоём уходить сподручней.
Но бой затих... И Корнеев начал потихоньку отползать. За деревней поднялся и, пошатываясь, заковылял в тыл. Точнее, к передовой, к окопам батальона, откуда начались для них эти страшные дни и жуткие ночи...
Корнеев брёл, изнемогая от усталости и слабости. Но автомат держал, как самое ценное, что у него осталось. Он твёрдо знал, что ему надо найти командира полка, и тогда он застрелит его без всяких колебаний и сомнений. Он считал это святым долгом перед погибшими ребятами и ротным. Та радость, которую он ощутил, когда Говорков приказал ему отходить, приказал жить, покинула его. Он погиб вместе с ротой.
Когда Корнеев добрался до своих окопов, силы оставили его, он упал и провалился то ли в сон, то ли в беспамятство...

= 8 =

Командира батальона майора Тихонова разыскал посыльный:
— Разрешите доложить, товарищ майор. Вас комполка вызывает.
Посыльный тяжело вздохнул, сожалеюще качнул головой и, опуская руку, отдававшую честь, как бы ненароком указал пониже подбородка.
Майор Тихонов усмехнулся. Он понял скрытый жест посыльного: полковник Коротков пьян.
Зная, что от пьяного Короткова можно ждать чего угодно, приказал ординарцу:
— От меня не отходи. Автомат держи на