командиру.
Наблюдатели доложили комбату, что в деревне идёт бой. Он тут же позвонил «первому» — командиру полка полковнику Короткову. Тот долго не подходил к телефону. Выслушав доклад, ответил голосом сонным, невнятным и недовольным:
— Сам не знаешь, что делать? Военной тактике не обучен?
— Мне нужно ваше разрешение послать роту на помощь Говоркову.
Командир полка долго думал. Слышно было его сопение, щёлканье портсигара, чирканье зажигалки. Длинно выдохнув дым, он решил:
— Значит, так… Говорков с первой ротой в деревне… Вторая рота правый фланг держит. Третья рота в резерве, из неё выдели взвод и посылай…
— Взвода мало, товарищ полковник, — возразил комбат.
— А если выбьют немцы Говоркова и с ходу на тебя пойдут? Так что, больше взвода не посылай. Связь с Говорковым есть?
— Нет связи.
— Тогда с комвзвода поддержки передай этому Говоркову: ежели деревню сдаст окруженец — расстреляю перед строем.
— Он же деревню взял, которую три дня взять не могли, — попытался оправдать Говоркова комбат.
— Ежели тебе этого Говоркова жалко, иди сам со взводом, разрешаю. Пороху понюхаешь, боевого опыта наберёшься, умнее станешь. Ты приказ понял?
— Так точно, — придав уставную твёрдость голосу, ответил комбат.
Комбат Тихонов сам пошёл в землянку командира третьей роты. Старший лейтенант Николаев обсуждал что-то с политруком роты Красовским. При появлении майора Тихонова командиры встали.
— Выделяй один взвод, Николаев, и отправляй на помощь первой роте. Коротков лютует, грозит Говоркова расстрелять, если тот деревню сдаст.
— Есть! — козырнул Николаев и выскочил из землянки.
— Товарищ майор, разрешите мне пойти со взводом поддержки, — попросил Красовский.
— Ты серьёзно? — Тихонов пытливо взглянул на политрука. — Говорков деревню не удержит. А расхлёбывать придётся обоим.
— Серьёзно, — решительно кивнул политрук.
— Дело твоё. Я тебя не посылал, ты сам напросился.
— Сам… — кивнул политрук.
Политрук Красовский ничего не понимал. Если комбат уверен, что Говорков не удержит деревню, зачем слать подмогу? Погибнут и те, которые держат деревню, и взвод поддержки. Наверняка, полковник это понимает. Правильнее было бы разрешить Говоркову отступить, если наступит край. Неужели комбат требует от Говоркова держать деревню только затем, чтобы подвести его под расстрел? Красовский знал о неприязни командира полка к строптивому «окруженцу».
От чувства вины перед ротой Говоркова политруку стало тошно…
***
Взвод поддержки стоял у оврага, по которому и решили двигаться к деревне.
Командир взвода, молоденький лейтенант-шестимесячник (прим.: обучавшийся на полугодовых курсах командиров), пронзительно, как молодой петушок, кричал — отдавал бойцам распоряжения. Такие, как командиры, обычно безграмотны, как юнцы, у которых молоко на губах не обсохло, не авторитетны для бойцов. Лица у бойцов напряженные, в глазах смертная тоска, как всегда перед боем. Тем более, что бой, по слухам, безнадёжный.
— Товарищи! — заговорил политрук, подходя к неровному строю. — Первая рота держит деревню. Бойцы дерутся изо всех сил, им надо помочь. Задача ясна?
Красовский понимал, что его призыв неуместный и фальшивый. Но по долгу службы он обязан что-то сказать.
В ответ услышал невоенное, без бодрости: «Само собой, чего там…», «Ясно, чай не в горном флоте служим» и ещё что-то неразборчивое.
***
Комбат сидел на сваленном дереве, курил. Звуки перестрелки в деревне затихали. Комбат ждал, когда в шумы спокойного боя ворвутся новые, от действий идущего на подмогу взвода…
***
Немцы ждали русских, расположились наверху по обеим сторонам оврага. По всем тактическим военным наукам «иваны» должны послать подкрепление по единственному скрытному здесь пути. Давно наступила безлунная ночь, «иваны» задерживались. Наконец, послышались шаги и негромкие русские команды.
— Feuer! — скомандовал фельдфебель «засадного» взвода, выпустив осветительную ракету в небо…
***
Роту Говоркова немцы выдавили из деревни, и она заняла немецкие окопы за околицей, во второй раз выгнав оттуда фрицев.
Заняв деревню, немцы прекратили огонь. Наступило затишье.
«Немцы попытаются выбить нас ударами с флангов», — думал Говорков. На левый фланг он послал Корнеева с немецкой «эмгой», захваченной в первом бою, на усиление правого фланга — трёх бойцов с гранатами. Сам остался контролировать середину.
Мишка докуривал немецкую трофейную сигарету, когда началась стрельба в овраге, послышались русские и немецкие команды.
— Беги к Говоркову, скажи, что немцы перехватили нашу подмогу, — приказал командир взвода.
Мишка тронул повязку на руке — ранение, слава богу, оказалось касательным, и побежал к траншеям. Расталкивая всполошённых стрельбой бойцов и не отвечая на вопросы, добрался до ротного.
Говорков, приподнявшись из окопа, смотрел в сторону оврага, стараясь понять, в чем причина стрельбы.
Мишка торопливо доложил:
— Немцы перехватили нашу подмогу, добивают, видать. Потом на нас пойдут. Короче — амба нам.
— Я тебе такую амбу покажу! — незло пригрозил Говорков. Он понял, что положение его роты — хуже некуда. Выхода из критической ситуации два. Или драться до последнего и всем погибнуть, потому как приказа отступать не было. Или отдать приказ на отступление, спасти личный состав, но самому попасть под расстрел.
Пока Говорков раздумывал, к нему подбежал запыхавшийся, потный политрук Красовский в сопровождении бойца.
— Встретили нас немцы, — тяжело дыша, рассказал он, упав грудью на стенку окопа рядом с Говорковым. — Ждали, сволочи… Я и три бойца прорвались… Остальные там полегли…
— Плохо дело, — буркнул Говорков. — Надо отходить, иначе и здесь все поляжем.
— Отступление без приказа… Это трибунал, — буркнул Красовский. — Да и Коротков пригрозил…
— Устав не оправдывает бездействие командира, если нет приказа сверху. Бери раненых, политрук, и выводи личный состав. По оврагу не ходите, немцы там ждут вас. Идите правее, по открытой местности. Ночь безлунная, проскользнёте. Я останусь с добровольцами в прикрытии.
— Сможем проскользнуть, — облегчённо вздохнул политрук и тут же спросил, словно испугавшись: — В прикрытии… Это же… Ротный?
— Я не собираюсь вести ребят на экскурсию в преисподнюю, — огрызнулся Говорков. — Двинусь за вами, когда узнаю, что вы прорвались.
— Как ты узнаешь?
Говорков задумался. Рации у них нет, связного посылать назад нет смысла…
— Ну… Если полчаса стрельбы не будет с вашей стороны, значит, прошли.
— А если стрельба?
— Как стихнет, значит, прошли. Или не прошли.
«Или не прошли», значило, погибли.
К Говоркову подошёл младший лейтенант Темнов.
— Командир… Отход без приказа, это же трибунал!
— А что страшнее, Темнов: попасть под трибунал или зазря погубить роту?
— Отход без приказа… — Темнов отрицательно качнул головой.
— Приневоливать не стану, — «успокоил» Темнова Говорков. — Подбери отделение добровольцев, возьми пулемёт, останетесь со мной для прикрытия отхода.
***
Остатки разгромленного в овраге взвода третьей роты вернулись в расположение батальона без молоденького комвзвода. Половину взвода оставили на дне оврага. Правда, сумели вынести раненых.
— У нас же арьергард шёл, — зло ворчал боец, — а получили смертоубийство.
— Немцы не дураки, — возразил ему сосед. — пропустили арьергард, а потом вдарили.
— Есть и у немцев дураки, да не так много, как у нас.
Чуть позже прибрели, растянувшись длинной цепочкой, оборванные, грязные, небритые, с ввалившимися глазами на потных лицах, смертельно усталые бойцы первой роты. Остатки первой роты. Впереди шагал политрук, лицо которого выражало глубочайшее отвращение ко всему.
Комбат радостно бросился навстречу.
— Живые! — обнял комбат политрука, хлопал по плечам бойцов в перепачканных кровью гимнастёрках.
Бойцы отводили от ликующего командира хмурые лица. Не было радости возвращения, была неимоверная усталость и печаль за оставшихся товарищей: те, кто прикрывает, должны стоять насмерть. Насмерть…
— Где Говорков? — наконец, вернулся к политруку и, будто очнувшись, спросил комбат.
— Остался прикрывать отход… — политрук безнадёжно махнул рукой и, тяжело вздохнув, опустил голову.
— Ну, пойдем в землянку, примем лекарство… И за Говоркова выпьем. Чтобы удача его не подвела.
— На удачу одна надежда.
Бойцы первой роты укоряли бойцов из остатков взвода, который ходил им на помощь:
— Что же вы так поздно? Хороша ложка к обеду.
— Приказа не было.
— Слышали же, что начался бой, поднажали бы на начальство.
— Тут не колхоз, общих собраний не бывает.
— Подойди вы раньше, удержали бы мы деревню. Говорков у нас воевать умеет!
— А сам-то ротный где?
— Прикрывать нас остался…
— Вона как! Сам, значит, остался… А лейтенантика нашего хлопнуло. Хоть и неопытный, а и без такого остались. Как шмальнули немцы сверху из пулемётов да автоматов, свалка началась: одни вперед, другие назад… Лейтенантик молчит, не командует…
— Что с него взять? «Шестимесячный»! А может убило уже, вот и не командовал.
— А наш ротный прикрывать остался. Можно сказать, на смерть подписался.
— Это как повезёт, может и выйти. А наш отбегался, горемычный.
С грохотом примчалась телега с БМП (прим.: батальонный медпункт). С телеги спрыгнула Катя, заспешила к вернувшимся бойцам, придерживая толстую санитарную сумку:
— Говорков где? Говорков… — хватала она за руки бойцов и с видом побитой собачки заглядывала им в глаза.
— Живой твой Говорков, — сжал локоть девушки боец и ободрил: — Прикрывать со взводом остался. Вернётся, ты жди.
Тихонько подвывая, чтобы не разреветься в голос, Катя принялась перевязывать раненых. То, что прикрывающие редко остаются в живых, она знала прекрасно.
Комбат с политруком, выпив по сто граммов водки, молча курили. А что говорить — этот бой не первый, эти потери — не последние. Гадать, если бы, да кабы, смысла нет. Планируй, не планируй ход боя, первым гибнет тот самый тщательно разработанный план.
Выпили ещё по сто.
Бой это контролируемый хаос. Задача с множеством вражеских неизвестных, в которой известны только собственные возможности и невозможности.
Красовский курил, жадно затягиваясь, чувствуя, как беспокойно дёргается сердце.
Снаружи донёсся гул автомобильного мотора. Оба узнали грузные шаги командира полка. Понимающе переглянувшись, бросили папиросы, встали, поправили обмундирование, согнали складки гимнастёрок под ремнями назад.
Комполка вошёл грозовой тучей. Следом — ординарец.
— Товарищ полковник, разрешите доложить… — вытянулся Тихонов.
— Без тебя доложили. Веди к трусам, которые приказ нарушили.
От полковника сильно пахло спиртным в смеси с одеколоном «Шипр», которым он надушился густо, чтобы забить перегар. Его ординарец рассказывал, что полковник, будучи «нетрезвым», наливал «Шипр» в ладонь и умывал одеколоном лицо, шею и загривок.
Командир полка вышел из землянки первым. Ординарец пропустил комбата и политрука, вышел последним.
Сутулясь от переполнявшей его ярости, командир полка шёл вперёд. Наконец, догадался спросить:
— А где ваши… герои в кавычках?
— Отдыхают, — махнул в сторону комбат.
— Построй мне их.
Комбат кивнул Красовскому: организуй,
