взводе. Если комполка схватится за пистолет, стреляй вверх. Если попытается стрелять в нас, бей по ногам.
Вошли в палатку комполка, козырнули.
Пошатываясь, невысокий упитанный полковник стоял у походного столика, застелённого картой-трёхвёрсткой. На карте лежала изуродованная половинка хлебного кирпича, стояла открытая банка тушёнки и кружка. В руке полковник держал литровую бутылку вина.
— Этого я не звал, пусть выйдет! — хмуро взглянув на вошедших, полковник размашисто перечеркнул ординарца бутылкой. — Разговор кон…хи…дици…нальный.
Пьяный язык едва выковырял изо рта многосложное слово.
— Это мой ординарец, он останется при мне, — возразил Тихонов.
— Вот так всегда… — полковник оттопырил нижнюю губу, выпучил глаза и покрутил растопыренными пальцами в воздухе: — Полный бардак и непослушание. Я, вашу мать, стратегию тут развожу, а вы, — полковник витиевато выматерился, — своей бездарной тактикой всё губите. Почему танки пропустили?!
— Товарищ полковник, у артиллеристов… — майор Тихонов попытался доложить, что в батарее не осталось ни одного снаряда, но полковник прервал его:
— У артиллеристов стволы погнулись? В штанах у них … стволы не погнулись? Не-е-ет, пора решительными мерами наводить порядок!
Комполка встал, покачнувшись и едва не опрокинув столик.
— Эй, кто там! Заводи машину, на позиции едем… Я наведу порядок, мать вашу… Р-распустились…
Майор Тихонов посмотрел на ординарца, пожал плечами: за каким чёртом его вызывал комполка?
***
Виллис полковника подъехал к батарее.
Солнце уже коснулось западного горизонта. Артиллеристы сидели на станинах и пустых ящиках, держали между колен котелки, ужинали. Те, кто успел поесть, курили. Один боец, разложив на ящике инструменты, ремонтировал сапог.
Вокруг батареи валялись пустые снарядные ящики, множество гильз. Но территория между станинами и вокруг пушек была расчищена.
Увидев подъезжающий виллис, бойцы неторопливо отставили котелки в сторону, курившие спрятали окурки в кулаки, поднялись. К виллису подбежал лейтенант, командир батареи, лихо козырнул, но доложить не успел.
— Это что за бардак?! — разразился возмущением полковник, густо перемежая крики матом. — Нет, ты посмотри на них! Сидят, от безделья, как коты, себе хозяйство вылизывают! Там, вашу мать, пехота под танки ложится, а они… кашами объедаются!
— Снарядов, товарищ полковник… — попытался объяснить лейтенант.
— Молчать! — сорвался на разъярённый дискант Коротков. — Кто тебе разрешил говорить?! То у них стволы кривые, то у них снаряды квадратные… Там грудью… Кровью… А они кашу…
Полковник захлебнулся собственной яростью, выхватил пистолет, в упор выстрелил в грудь стоявшего перед ним лейтенанта.
Ошеломлённые артиллеристы дёрнулись и замерли.
Лейтенант, схватившись за грудь, удивлённо смотрел на полковника и опускался на землю.
— Я калёным железом выжгу… Развели, понимаешь… Давай в противотанковый резерв, — скомандовал полковник ошеломлённому водителю.
Быстро наступили сумерки. Виллис подъехал к огневым позициям противотанкового резерва, который не участвовал в отражении танкового удара.
Полковника Короткова проводили к закрытому автотягачу, в котором находился командир резерва капитан Воронин.
— Ну что, держитесь? — поднявшись в будку, спросил Воронина Коротков.
— Держимся, товарищ полковник, — изобразив лицом и позой усталость, подтвердил капитан. — Поужинаете? Время как раз… принять лекарство от усталости.
Полковник усмехнулся, молча сбросил кожаное пальто на боковую полку, сел к столику. Водка, выпитая после обеда, выветривалась, и чувствовал себя полковник похмельно, мрачно.
Ординарец быстро организовал ужин, достал из запасов бутылку водки.
— Ну, за победу!
Выпили.
Посидели, прислушиваясь к теплу, расходящемуся по животам, поднимавшемуся вверх и заполнявшему добротой головы.
Вторую, как положено, выпили за товарища Сталина. Без этого нельзя.
Когда допили бутылку, полковник встал, накинул на плечи пальто, сообщил:
— Пойду покурю.
— Вы, товарищ полковник, на всякий случай, в кулачок… — предупредил капитан. — А то, чёрт их знает, фашистских снайперов…
— Ага… Это когда у тебя бабы не будет, тогда ты сам «в кулачок», — мрачно пошутил полковник.
— У меня, товарищ полковник, ещё есть, — стукнул пальцем по пустой бутылке капитан.
Полковник изобразил жестом одобрение.
Спустившись на землю и, чуть не уронив с плеч пальто, отлил, как заведено, на колесо. Вытащил сигарету. Ни зажигалки, ни спичек в карманах не оказалось. Увидел невдалеке силуэты пушек, пошёл на звук приглушённого разговора.
Подошёл к пушкам. Бойцы сидели на станинах, старший лейтенант стоял перед ними.
Никто при приближении военного в кожаном пальто без знаков различия не встал. Это полковнику не понравилось. Ткнув кулаком в бок старшего лейтенанта, буркнул, показывая сигарету:
— Дай-ка…
Старший лейтенант покосился на незнакомца. Ему тоже не понравилось, что кто-то, хоть и в офицерской фуражке, но без знаков различия, к тому же изрядно пьяный, тычет его кулаком в бок.
— Пьяным не подаю.
Полковник сердито засопел, закипая нутром. Ни с того, ни с сего требовательно спросил:
— Почему не цепляете орудия к тягачам?
— Команды не было, потому и не цепляем. Вообще-то, вы кто? — скептически, но без враждебности спросил капитан.
— А ты что, не знаешь меня? — язвительно спросил полковник.
— Не имею чести…
— Из офицеров, что-ли? — сделав ударение на последнем слоге, с той же язвительностью спросил полковник.
— Из командиров Красной Армии. Молод я для «офицеров», — повторил интонацию полковника капитан.
— Ну, может папочка у тебя из врагов народа, из офицерского сословия.
— Да нет, фабричные мы. Так сами-то вы кто?
— Я? Рабоче-крестьянский … в кожаном пальто, — полковник хлопнул по борту пальто. — А ты кто?
— А я командир батареи.
— Был командиром.
Полковник выхватил пистолет и в упор выстрелил в старшего лейтенанта.
***
Особист в звании полковника расспрашивал красноармейца-окруженца:
— Сводная дивизия, говоришь… Ну и кто там у вас кем командовал?
— Ну, там же несколько дивизий. Остатками нашей 134-й дивизии командовал бригадный комиссар Шляпин. Только от дивизии осталось всего ничего. Дай бог, две роты полного состава наберётся.
— Шляпин? Не знаю такого… — изобразил неведение полковник. — Он давно в дивизии?
— Никак нет, товарищ полковник, мы с бригадным комиссаром товарищем Шляпиным в 91-й стрелковой дивизии служили. А в сто тридцать четвёртую при отступлении прибились. Когда нас разгромили.
— Разгромили… Рассказывай, рассказывай боец. И каков же он, комиссар Шляпин?
— Наш он, из рабочих. В Гражданскую воевал простым красноармейцем. А большевиком стал ещё до революции. После Гражданской служил ротным библиотекарем, потом стал помощником политрука, выучился, лекции читал, коммунистами в части руководил, ну и дорос до комиссара дивизии.
— Ну, а сам он из себя каков?
— Ну, каков… Как была в нём рабочая закваска, так и осталась. С виду медлительный, вроде, увалень. Но только с виду. А изнутри он сильный и умный, не как иные командиры, глоткой не берёт, зазря на смерть не пошлёт. Да и чего удивительного? Пока библиотекарем служил, видать, столько книжек прочитал — подумать страшно! А в книжках-то про жизнь всё расписано. Люди чуют его силу и правоту, слушаются. В окружении сколько были, он всегда побритый и сапоги у него чистые.
— Как же ты, боец, с таким умным и аккуратным комиссаром в окружение вляпался?
— Немец сильный оказался. Попёр танками. Народ у нас не обвыкшийся к танкам, необстрелянный. Вот и побегли кто по оврагам, кто по кустам. Ночью собрал нас комиссар. Объяснил, что к чему… Решили мы к своим идти. А немец нас из пулемётов-миномётов накрыл. Люди назад. Комиссар к людям наперерез… Остановил — и давай, интеллигентно так, крыть неудобным для печати словом, да всё по матушке, по матушке... «Что это за трах-тарарах, в смысле — безобразие?». И такие у него красивые матюги получаются! А не обидно, потому как за дело костерил. Опять же — народу понятнее. Велел до опушки леса отступать и там ждать его приходу. Вишь, как хитро повернул: народ в штаны наложил и дал драпака, а комиссар повернул, чтоб по команде отступить — и только до леса.
— По законам военного времени беглецов-паникёров расстреливать надо, — скептически заметил полковник.
— Перестрелять, оно, конечно, можно хоть всех бегущих. Да только не помогут расстрелы, коли запаниковал народ. Усугубят только. А комиссар правильно сделал, — возразил полковнику боец. — Бегите, мол, дальше — это вы, вроде как, организованно и по моей команде отступаете. И вон там оборону занимайте. Так что, добежали мы до лесочка человек тридцать и остановились, как комиссар велел. Со стороны к нам прибились сотни полторы вояк. Напуганые вусмерть, но с четырьмя пулемётами. Ночью мы за лесом немецкие разговоры услыхали, меня комиссар на разведку отправил. Пошли мы с земляком. Сначала шли, потом ползли, а как на горочку всползли, так и дышать перестали. Мама дорогая, роди меня обратно! Луна из-за тучи осветила поле, а там от краю до краю танки стоят — столько не бывает!
Вернулись, доложили комиссару. Комиссар задачу поставил: «Через фронт нам ходу нет. Поэтому надо идти в тыл врага, организовываться, а потом снова на прорыв».
Слово мудрёное комиссар ввернул, толком никто не понял, что оно значит, но раз комиссар сказал, значит, надо.
В тылу примкнули к нам штабные командиры, писари, красноармейцев ещё человек тридцать. Не поверите, товарищ полковник, никогда окопники не уважали штабных, а тут будто сродственников встретили.
— Я тоже штабной, — усмехнулся полковник.
— Какой вы штабной… Вы из органов, — ни капли не сомневаясь в том, что особист не штабник, проговорил боец и продолжил: — Комиссар нас по компасу вёл, и вывел в густой лес. Там мы встретили ещё много людей, разыскали штаб 134-й дивизии с полковником Светличным. Потом повстречали ихних бойцов пятьсот человек, а немного погодя, ещё тыщи две.
Промаялись мы в лесу пять дней без харча на подножном корму, повёл нас комиссар на новый прорыв. И опять не прорвались. Полковник Светличный от нас сбежал. Прочитал листовку, какие немцы с самолётов кидают, как в плен сдаваться, и сбежал. Вроде грамотный и партейный, а гадом оказался.
— А откуда ты знаешь, что сбежал?
— Те, кто рядом с ним были, рассказали, что вёл он разговоры намёками на сдачу в плен. Как Светличный сбежал, стал главным над нами и над 134-й дивизией наш комиссар.
И сказал комиссар, что, коль не получается к своим уйти, станем мы «Лесной дивизией». Озадачил идти на запад. Да только немцы пошли на нас отрядом пехоты и три броневика прислали. Один мы подбили пушкой, а два от нас убегли. Дали мы фрицам крепкого жару и сами хорошо погрелись.
Поставил комиссар боевую задачу: бить врага в тылу. Поделил «Лесную дивизию» на отряды, отряды на роты, организовал штаб, политотдел, назначил командиров и комиссаров, прокуратуру и партийный отдел. Чин чином установил военную советскую власть. До этого-то такой штуки, как военная дисциплина, вообще не существовало, а комиссар её наладил. Приказал, чтоб все знаки различия
