мол. Решил, что самому надёжнее остаться при полковнике.
Красовский побежал вперёд. Через несколько секунд послышалась команда:
— Первая рота… В две шеренги… Станови-и-ись!
И негромкое дополнение:
— Кто с ней вернулся, тоже.
Комполка и комбат вышли на поляну, где заканчивалось построение.
Политрук строевым шагом, держа руку у виска, пошёл навстречу полковнику, чтобы доложить о построении.
Полковник отмахнулся: отстань, мол. Критически оглядел измученных, небритых бойцов в грязном обмундировании. Окровавленные повязки на руках, головах и под разрезанными штанами на полковника впечатления не произвели.
— А где виновник… «торжества»? — с подчёркнутым презрением спросил у комбата.
— Вы про Говоркова? Он остался прикрывать отход.
— А кто же выводил личный состав?
— Политрук Красовский.
— Ну, тогда ты докладывай, политрук. Почему нарушил приказ? Кто разрешил отходить?
— Говорков дал приказ отойти и спасти личный состав, когда положение стало безвыходным. Немцы почти окружили нас…
— Кто решил, что положение безвыходное? Нет безвыходных положений! Приказ был — держаться до последнего. Стоять насмерть! На то и война, чтобы стоять насмерть. И живой ты не имеешь права оставить позиции без приказа. Ты можешь умереть, но никак не сдать своих позиций ради того, чтобы остаться в живых. Почти окружили? Раз «почти», значит ещё не окружили. За то, что покинули позиции без приказа — всех под трибунал! — почти выкрикнул командир полка и рубанул рукой воздух. — И тебя тоже.
— А меня за что?.. — с ноткой детской обиды вырвалось у политрука.
— За предательство, — тихо, но страшно отрезал комполка.
У Красовского ослабли ноги, похолодело в груди и потемнело в глазах. За предательство расплата одна: расстрел.
Комполка отвернулся от Красовского, заложил руки за спину и неторопливо пошёл вдоль строя.
Полковник дошёл до правого фланга, остановился, исподлобья окинул взглядом шеренги. То, что бойцы не опускали глаз, смотрели на полковника без страха, злило его.
— И это бойцы Красной Армии? — проговорил командир полка с максимальным презрением и пренебрежительно махнул рукой. — Вы сдали деревню без приказа, нарушили присягу! Вы не бойцы Красной Армии… Вы предатели!
Шеренгу словно ветром качнуло.
Бойцы первой роты хмуро глядели на командира. Лица их были суровы, глаза смотрели твёрдо. Не было в их душах вины, не было на лицах страха. Они совершили невозможное, взяли деревню, которую до них никто не мог взять. И держали до последнего. И если бы командир полка вовремя прислал пару пулемётов, сорокопятку или несколько миномётов, да взвод поддержки — они бы удержали деревню. Не прислал. Бойцы видели перед собой истинного виновника поражения.
Командир полка продолжал клеймить:
— Вы надеялись, что вас, сдавших позиции без приказа, здесь кашей с маслом накормят и в мягкие постели спать уложат? — склонив голову, словно бы с интересом спросил полковник. И, тут же набычившись, вынес приговор: — Сейчас поднесут патроны и гранаты. И вы пойдёте брать деревню, чтобы кровью искупить свой позор. Разойдись!
Полковник сцепил руки над ягодицами и шагнул к командиру батальона и политруку. Требовательно, как на допросе, спросил:
— Как вел себя Говорков в бою, политрук?
— Умело, товарищ полковник.
— Умело он сдал деревню, — усмехнулся полковник, — и умело остался там, чтобы сдаться в плен.
— Если Говорков останется жив, он вернётся.
— А я вот сильно сомневаюсь. Командир роты в прикрытии — где это видано?! Командир обязан роту вести! Но твой Говорков знает, что его ждёт расстрел за отступление без приказа. Может, не зря остался окруженец, а? Неизвестно ещё, где он в окружении бродил и кому что подписывал. Может, он плен предпочёл?
— Не может этого быть, — уверенно и без робости сказал командир батальона. — В окружении он, конечно, был. Но органы его проверили. Не знаю...
— Один раз в окружении был, второй раз чуть в окружение не попал… А потом и вовсе остался. В общем, так. Командовать ротой ты, политрук, пойдешь. Тебе в плен нельзя, немцы политруков расстреливают на месте, сам знаешь.
— А если вернётся Говорков? — спросил комбат.
— Сам расстреляю перед строем, как положено на войне за отступление без приказа. Иди, политрук, к людям. Вдолби им: если деревню не возьмут, путь у них один, в трибунал. Потому как на войне за невыполнение приказов карают. И ты, комбат, иди. Твои люди.
— Есть…
Тошно у обоих было на душе. Не шли, а брели к бойцам, наблюдая краем глаза, как командир полка, гордо неся брюшко, в сопровождении ординарца шёл к машине.
Пальцы комбата сжались несколько раз, будто разгоняя онемение, нащупали фляжку, висевшую на поясе. Комбат отцепил фляжку, открутил пробку, протянул фляжку политруку. Красовский выпил, не ощутив, что пьёт. А налита во фляжку была водка. Майор тоже выпил. Жадно, как воды в жаркий день.
— Вот ведь… — комбат недоумевающе шевельнул рукой, державшей фляжку. — Ладно бы, деревня сильно нужна была… На смерть людей посылает…
— А мне уже всё равно... — устало проговорил политрук. — Там, может, и не погибну. А в трибунале за то, что оставил позиции без приказа, расплата одна — расстрел. Но, думаю, не взять нам деревню. Один раз взяли «на ура», второй раз не выйдет. Под ней все ляжем. А мне, ежели ранят, ещё и стреляться придётся... Странное ощущение, знать, что через два часа умрёшь…
Бойцы, сидевшие и лежавшие на земле, вдруг оживились, зашумели, стали подниматься с земли.
— Наши идут! Говорков!
— Товарищ командир!
К бойцам тяжёлой походкой шёл Говорков в сопровождении младшего лейтенанта Темнова и нескольких неимоверно усталых бойцов. Говорков был без фуражки, раны на щеках в двух местах заклеены пластырем. Из раны на лбу сочилась кровь. Он стирал ее тыльной стороной ладони и размазывал по лицу. Кровь и грязь придавали лицу дьявольский вид.
Пулемётчик Корнеев нёс на плече немецкий «гевэр» с болтающейся за спиной металлической лентой. Остановившись, бросил пулемёт на землю, почти упал рядом.
С радостным писком Катя бросилась к Говоркову, повисла у него на шее, прижалась лицом к лицу Говоркова, жадно зацеловала, пачкая своё лицо его кровью:
— Я как услышала, что ваша рота вернулась, бинтов набрала, возницу кликнула, и сюда бегом.
Говорков коротко обнял Катю и мягко отстранил её:
— Доложить мне надо, Катюш.
Командир полка, увидев Говоркова и повисшую на нём санинструктора, ухмыльнулся, выпрыгнул из машины, и с видом уличного бойца, готового кинуться в драку, заторопился к пришедшим.
Говорков, увидев командира полка, сделал два шага навстречу и начал докладывать:
— Товарищ полковник…
Но комполка обрезал его:
— Тамбовский волк тебе товарищ! Ты почему деревню сдал? Ты почему приказ нарушил, с позиций роту вывел? Где твоя фуражка, командир? Почему одет не по форме?!
— Приказ рота выполнила, деревню взяла, — набычился Говорков. Усталое лицо его, покрытое кровавой грязью и копотью, посуровело, губы напряглись. — Фуражку тётушка Смерть забрала, когда когтистой лапой шваркнула меня по голове… Рота понесла потери в личном составе, истратив все боеприпасы. Воевали тем, что брали у немцев.
Говорков решительным жестом указал на лежащую на земле «эмгу» и с яростью продолжил:
— Без поддержки рота была обречена на бессмысленную гибель. Чтобы спасти личный состав, я принял решение…
— Он принял решение! — на крике возмутился комполка. — Упакуй свой мозг и спрячь подальше, «гражданин решительный»! Здесь я за тебя принимаю решения! А ты их выполняешь.
— Мы взяли деревню… Вы не обеспечили нас поддержкой...
— Они взяли деревню… А я не обеспечил! Ну, ты, окруженец, даёшь! Ты нарушил приказ, а я виноват? Я дал шанс твоей роте искупить вину кровью! Приказываю: немедленно выбить немцев из деревни и вернуть оставленные позиции. Понял?
— Люди измучены, двое суток не спали. Вы обрекаете людей на бессмысленную гибель... Я не могу выполнять этот приказ...
— Что?! — заорал комбат, расстёгивая кобуру. — Ты отказываешься выполнять приказ? Да я тебя на месте шлепну!
Полковник вытащил пистолет, передёрнул затвор и двинулся на Говоркова.
Говорков стоял не шевелясь, плотно сжав губы, исподлобья смотрел на полковника.
— Товарищ полковник...— негромко воскликнул политрук.
— Молчать! — фальцетом заорал полковник. — Повтори приказание, лейтенант, и марш — выполнять!
— Этот приказ я считаю преступным.
— Ну, что ж… За невыполнение приказа!.. — полковник поднял пистолет и направил его в грудь Говоркова.
Из-за неровного, замершего строя выскочила Катя, бросилась к командиру полка, загородила собой Говоркова.
— Не надо, товарищ полковник... Товарищ лейтенант хороший командир… Они же деревню взяли… А до этого, когда из окружения выходили, со старшиной ещё одну деревню взяли… Не побоялись на «эмгу» вдвоём пойти…
Командир полка на мгновение растерялся от такого неуставного поведения, схватил чумовую девчонку левой рукой за шиворот, попытался оттолкнуть. Катя вцепилась в руку полковника, держащую пистолет, повисла на ней…
Негромко щёлкнул выстрел...
Катя, удивлённо оглянувшись на Говоркова, сползла под ноги полковнику... Тот с брезгливой миной перешагнул через девушку, грубо выругался.
Говорков кинулся к полковнику, но бойцы, рванувшись из строя, схватили его под руки, остановили. Говорков вырвался, прыгнул к Кате, склонился над ней.
Катя, сидя на земле, одной рукой прикрывала рану на боку, другой словно останавливала Говоркова.
— Ничего страшного, Коленька, — болезненно улыбнулась и отрицательно покачала головой. — Ранение касательное, царапина.
Кто-то протянул индивидуальный пакет. Говорков поверх гимнастёрки перебинтовал Катю.
— Ты что натворил, гад?! Ты в медсестру стрелял, падла! Она нам жизни спасала!
С немецким пулемётом наперевес на полковника шёл Корнеев.
— Жизни спасала? Когда со всеми подряд спала? Арестовать! — взвизгнул полковник, но никто не двинулся с места.
Говорков оглянулся на полковника. Его рука медленно потянулась к кобуре.
— Не надо, Коленька… Не надо, — попросила Катя, придерживая его руку. — Он случайно. Пьяный же… А ты под расстрел пойдёшь. Не стоит он твоей жизни.
— При людях на шею вешается! Ротная пэпэже… — брызгая слюной, кричал полковник.
— Это у тебя пэпэже… А она невеста лейтенанту… — прорычал Корнеев.
Громко лязгнул затвор МГ.
Страшен был боец с почерневшим лицом в рваной, окровавленной гимнастёрке, с выпученными сумасшедшими глазами.
— Арестовать! — с паническими, визгливыми нотками крикнул полковник, но руку с пистолетом не поднял, потому что палец Корнеева лежал на спусковом крючке пулемёта. Полковник понимал, что в любую секунду немецкая «эмга» разорвёт его тело на куски. А полковнику так хотелось жить!
Полковник со страхом оглянулся и стал так, что за спиной у него оказались Говорков, медсестра и комбат: боец вряд ли выстрелит, опасаясь попасть в своих.
— Ты в невесту стрелял, гад! — как сквозь судорогу, выдавил Корнеев, надвигаясь на полковника. — Она для нас… Как светлячок…
Говорков прыгнул вперёд и встал перед взбешённым бойцом.
— Отставить, Корнеев. А вы, полковник, спрячьте пистолет и… Уходите! А мы пойдём брать деревню.
— Отойди, командир! Порешу
