решил вернуть его в реальность простым вопросом:
— Давно служишь?
— Я? — переспросил боец и остекленел глазами, пытаясь вспомнить, сколько он служит.
— Ты, ты! Про свою службу я всё знаю, а больше здесь никого нет. Сколько времени на фронте?
— Сколько времени? Три времени…
— Три месяца?
— Нет, не месяца… Дня…
— Понятно. Так сказать, войной ещё не целованный. Ну-ка, стащи меня вниз. Ты же не хочешь, чтобы меня здесь ранило в задницу?
Покривив лицо подобием виноватой улыбки, боец помог Говоркову свалиться в окоп.
— Попить есть?
Боец протянул Говоркову фляжку с водой. Говорков с кряхтением сел на корточки, сделал пару глотков, достал сигареты.
— Кури, — предложил бойцу.
Закурили.
Помолчали.
Говорков потихоньку приходил в себя.
— У тебя такое лицо, как будто ты нечаянно обкакался.
На подковырку старлея боец не отреагировал.
— Ну, фронтовой девственник по кличке «Неутомимый»… Ты чего здесь делаешь? Чего один? Где рота? — спросил, посматривая на очнувшегося новобранца.
— Я линейный телефонист. Сижу на связи.
— На какой связи, если с ротой нет связи?
Близко взорвались несколько снарядов. Сверху посыпалась земля. Оба втянули головы в плечи, съёжились.
— Рота у речки. Мне из отряда провод дадут. Я его до роты потяну.
— Где у вас командир роты?
— Командир роты? В роте сидит.
— Понятно, что не в кино. Где его окоп?
— Вон туда к речке и немного влево. Там брод, дно каменное. Тут наши танки должны пройти.
Понятно. Вот почему немцы фугасами долбят, подумал Говорков. Переправу держат под огнем. А снарядов они никогда не жалели. Нужно уходить, пока не накрыло случайным попаданием.
Но обстрел усилился. Земля металась, как припадочная. Столб земли вздыбился совсем рядом, заслонив небо. Хорошо, что Говорков успел враскорячку упереться руками в стенки окопа. Тряхнуло, как кувалдой стукнуло. Если бы он сидел, прислонившись спиной к стенке, все внутренности отшибло бы.
Как-то непривычно образовалась тишина. С неба падали, шуршат о листья на земле, мелкие камешки.
— Так как фамилия твоя, боец?
— Митькин, — ответил немного пришедший в себя новобранец.
— Новость слышал?
— Какую?
— Наступать будем. Немцев выбьем.
— Это почему выбьем?
— Да потому, что где Митькин, — там наступление и победа!
— Гы, — оскалился невесёлой улыбкой Митькин.
Говорков выскочил из окопа и побежал к речке. Пробежав кусты, метнулся влево и в неглубоком окопе увидел лейтенанта, надо думать — командира роты. Прыгнул к нему, но сказать ничего не успел: сзади послышался лязг гусениц, рычание моторов. К речке колонной шло несколько «крашеных пылью» тридцатьчетвёрок. Развернувшись на крутом повороте и взметнув облако пыли, передний танк, не снижая скорости, пошёл на окоп. Кричать в таком грохоте бесполезно. Махать руками тоже: в дыму и пыли сидящего в окопе человека через прыгающую смотровую щель механик-водитель вряд ли увидит.
Говорков скрючился на дне неглубокого окопа, а командиру роты пригибаться было некуда. Танк придавил рыхлую землю на четверть, забросал окоп землей, прошёл над головой командира роты, ударив траком по каске, и отравил выхлопными газами. Ротный скорчился на спине у Говоркова и не шевелился. Говорков дёрнул плечом:
— Жив, лейтенант?
Ротный с тяжёлым вздохом разогнулся, глубоко вздохнул и ничего не ответил.
Остальные машины проследовали чуть в стороне.
Говорков и ротный смотрели, как танки ползут через брод.
Немецкая пехота, увидев тридцатьчетвёрки, бросила окопы и побежала от реки. Говорков указал на немцев:
— Подымай своих и бегом за танками, пока немецкие пушки молчат! Чем плотнее прижмёшься к танкам и ближе подойдешь к немецкой пехоте, тем меньше людей потеряешь!
— Давай вперед! — с надрывным хрипом закричал лейтенант и широко махнул рукой, призывая бойцов в атаку.
Там и сям поднимались на ноги, вылезали из укрытий и бежали за танками пехотинцы…
***
Вечером Титов с разведчиками пошёл осматривать передний край. Говорков, пользуясь минутами безделья, спал.
В блиндаж вошёл дежурный.
— Товарищ старший лейтенант, там посыльный из штаба, Титова ищет.
— Нету Титова, — недовольно буркнул Говорков. От посыльных из штаба можно ждать или хлопоты, или вызов в штаб для нагоняя. — Ладно, позови.
Вошёл посыльный. Не видя в сумерках, к кому обращаться, махнул рукой, изображая отдание чести, доложил:
— Титова требуют в штаб.
— Титов на задании.
— Тогда, кто вместо него.
— Я вместо него, — пошутил Говорков. — Ладно, приду. Свободен.
Говорков намотал портянки, надел сапоги, покурил, неторопливо отправился в штаб. Спешить некуда. Если что срочное, позвонили бы или с посыльным письменный приказ передали. А, раз вызывают к себе, значит, у штабных есть личное желание отматерить за какую-нибудь высосанную из пальца провинность: служба у штабных матерная.
Минут через двадцать Говорков вошёл в штабной блиндаж. За столиком, освещаемым карбидной лампой сидели начштаба и комполка.
— Товарищ майор, старший лейтенант Говорков… — начал докладывать Говорков, приложив руку к фуражке, и осёкся. Потому что начштаба и комполка смотрели на него, как на пришельца с того света.
— Ты-ы? — поразился комполка.
— Я, — пожал плечами Говорков и опустил руку.
— А мы думали… Тебя же залпом накрыло… Мы посылали искать — даже ремня от твоих штанов не нашли! Писарь тебя уже как убитого оформил.
— Писарям лишь бы какую гадость «оформить», — без усмешки пошутил Говорков.
— Да в том обстреле невозможно было выжить! — возмутился комполка.
— Товарищ майор, я ж вам объяснял: мы, разведчики, по ночам на смерть ходим. А днём мы не умираем, потому как спать привыкли.
— Нет, ну ты… Ты не Говорков, ты «заговорённый»…
— С начала войны заговорённым прославился. А славу, как известно, отобрать нельзя. Умрешь — а она вся твоя. А чё вызывали-то?
— Да я Титова вызывал. Хотел его вместо тебя назначить.
— Я не против.
— Нет уж, нет уж… Нам такой живучий больше подходит.
— Ну, так я пойду?
— Иди…
— Только вы писарю скажите, чтобы он меня в живые переоформил — мёртвым старшина водку не даёт.
= 13 =
Оберст Генрих фон Леманн распорядился построить тех, кто вчера позорно бежал от нескольких русских тридцатьчетвёрок.
— Это чёрное пятно на знамени вермахта!
Оберст говорил негромко, но так, что слышали все солдаты и унтер-офицеры вытянувшейся во фрунт роты.
— Вы бежали при массированной артиллерийской поддержке, даже не попытавшись остановить русские танки! Ни единой гранаты не взорвалось под гусеницами. Вы бежали, как трусы!
Заложив руки за спину, опечаленно склонив голову, оберст размеренно шёл вдоль строя.
— Я сожалею, что мне приходится командовать полком, в которой рота трусов покинула позиции без приказа. Я бы очень не хотел, чтобы этот досадный эпизод нанес ущерб престижу полка, заработанному ценой большой крови. Вы прекрасно знаете, что люди предпочтут судачить о бегстве одной роты, забывая о геройстве всего полка, всей дивизии.
Оберст дошёл до левого фланга, чётко повернулся кругом, пошёл назад. Дойдя до середины шеренги, стал лицом к строю, чуть расставил ноги, расправил плечи, сурово и свысока глянул на каменно застывшие лица стрелков.
— Сожалею, что в роте нет ни одного солдата, который скажет «Я не трус!», и сможет защитить честь роты.
Из строя сделал парадный шаг вперёд командир второго взвода обер-фельдфебель (прим.: верхнее звание унтер-офицера вермахта) Прюллер:
— Могу я получить разрешение герра оберста на то, чтобы доложить ему, что настоящий мужчина знает, что такое упругость готового к выстрелу курка, и помнит теплоту лезвия кинжала, только что побывавшего в теле врага. Герр оберст, я готов доказать, что в нашей роте есть достойные солдаты. К сожалению, герр оберст, мой взвод занимал позицию вдали от прорвавшихся русских танков и не имел возможности остановить их.
Фон Леманн взглянул на обер-фельдфебеля. Из-под надвинутой на сухое лицо каски, словно из темноты, светили белками решительные глаза. Узкие губы обветрены, крепко сжаты, рот очерчен глубокими морщинами-бороздами. Глубокий шрам от виска до подбородка делал лицо свирепым. Серо-зелёный китель застёгнут на все пуговицы, вычищен. Над плечами обер-фельдфебеля поднимался высокий ранец с рыжим лохматым верхом, и от этого воин казался ещё мощнее. Сапоги чище, чем у любого из стоявших рядом. Всё в обер-фельдфебеле крепко и основательно, как в мощном и надёжном оружии. Вышколенный служака, о чём можно судить даже по идеальной манере обращения к старшему по званию. Обер-фельдфебель прибыл в роту несколько дней назад и командир полка не знал его.
— Убивать русских не сложно, — негромко утвердил обер-фельдфебель.
Фон Леманн недоверчиво усмехнулся и едва сдержался, чтобы не спросить, почему же мы застопорились в движении на восток.
— Но их очень много, — добавил обер-фельдфебель, словно услышав вопрос фон Леманна.
Фон Леманн посмотрел на обер-фельдфебеля заинтересованно.
— С вашего разрешения, герр оберст, ночью я схожу в оставленные трусами окопы, в назидание им убью десяток иванов и вернусь назад.
Фон Леманн задумался. Такой поступок имел бы хорошее воспитательное значение для подчинённых.
— Как мы узнаем, что вы убили обещанное число иванов?
— Я принесу их документы и награды.
Обер-фельдфебель Прюллер по праву считался опытным солдатом. Военный контракт он подписал в тридцать первом, с началом войны служил во Франции и Польше. Ранило его двадцать второго июня, при переходе границы Советского Союза. После госпиталя он прибыл в резервный отряд, где его оставили в качестве инструктора, а потом назначили гаупт-фельдфебелем (прим.: должность старшины роты вермахта) резервного отряда, где новобранцы проходили военную подготовку в течение трёх месяцев. Из лавочников, студентов, крестьян и прочего гражданского сброда он делал выносливых солдат, достойных вермахта.
***
Новобранцы, раздетые по пояс, стояли шеренгой на песчаном берегу.
Гаупт-фельдфебель Прюллер мерно расхаживал перед строем.
— То, что вы одеты в форму вермахта, не значит, что вы — солдаты вермахта. Пока что вы — дерьмо, по ошибке запакованное в армейскую форму. Чтобы стать солдатами вермахта, от вас потребуется гораздо больше усилий и терпения, чем вы можете себе представить.
В резервном отряде новобранцев учили, как скатывать шинель и через какое плечо вешать сухарную сумку, как отдавать честь и правильно маршировать. Новобранцы бесконечно разбирали, чистили и собирали карабины. Тренировались разматывать колючую проволоку и зарываться саперной лопаткой в мокрую землю. А, если, окапываясь, натыкаешься на труп, тебя это не должно останавливать.
Новобранцы уже усвоили, что начищенная пуговица здесь важнее многих гражданских премудростей, что край сложенного шерстяного одеяла должен идти строго параллельно краю кровати, а без сапожной щётки в вермахте так же невозможно жить, как в ресторане сидеть без носового платка, когда у тебя обильно течёт из простуженного носа.
Новобранцы уже знали, что закон номер один в резервном отряде — это беспрекословное послушание не только офицерам и унтер-офицерам, но даже ефрейторам и оберщютце — старшим стрелкам. Приказ старшего по
