Немеркнущая звезда. Часть первая

Но воспоминания мои - о другом. Я смотрю на громадное казённое фото нашего выпускного курса 1957 года, где каждый из нас в овальной рамочке, над нами несколько фотопортретов наших лучших преподавателей, в центре ректор МГУ Петровский, - смотрю, читаю фамилии, вглядываюсь в молодые студенческие лица и понимаю, что не менее 40 студентов из 220, поступивших на первый курс филфака, были нашими советскими евреями. И это - в период между 1949-м и 1953-ми годами, между кампанией против космополитов и “делом врачей”!
Судя по сегодняшним стенаниям борщаговских и рыбаковых, в те годы государственный антисемитизм якобы достиг такого накала, что легче было верблюду пролезть в игольное ушко, нежели бедному еврейскому отпрыску войти под своды главного храма науки… А тут почти 20%  - еврейские юноши и девушки!...»
/С.Ю.Куняев в своих воспоминаниях «Поэзия. Судьба.Россия» стр. 313/

Приблизительно то же самое говорил про себя и свою молодость в одном из телеинтервью бывший шахтёр из Донецка В.А.Садовничий - нынешний ректор МГУ. Его биография и вовсе удивительна и показательна во всех смыслах - как яркий образчик порядков советского времени. Виктор Антонович был родом из простой рабоче-крестьянской  семьи. Сначала окончил деревенскую школу-семилетку, потом учился в вечерней школе и одновременной работал рабочим на шахте в Горловке Донецкой области. А в 1958 году, страстно захотев учиться, приехал в Москву и с лёгкостью поступил на престижный мехмат. Это рабочий-то парень из вечерней школы. Нонсенс для нынешней “свободной” России. Вот какое тогда было образование, доставшееся в наследство от Сталина!!!
---------------------------------------------------------

Итак, первые советские педагогические опыты и наработки фанатично преданных своему делу учителей сложились с годами в целостную, до мельчайших деталей отлаженную и отшлифованную среднеобразовательную систему страны, давшую советскому государству в разные годы миллионы высококлассных специалистов и патриотов, - и нужно ли было реформировать ее, менять?
“Нужно, наверное”, - пожав плечами, неуверенно ответит автор, боясь прослыть в глазах либерально-настроенных читателей замшелым реакционером, колодой лежащим-де на пути прогресса, а то и ретроградом или мракобесом вовсе, которому путь в дурдом или на свалку Истории; ответит - и быстро добавит тут же, опираясь на собственный опыт и добытые этим опытом знания, что, тем не менее,  делать это всё необходимо было вдумчиво и аккуратно очень, обязательно - эволюционным путём, бережно сохраняя при реформировании драгоценнейшую основу прежней системы, “золотое” её ядро. И только тем людям делать - особо это подчеркнём! - кто, как и прежние авторы, очень любил детей и хорошо знал их возможности, способности умственные и психологию; кто ежедневно часами простаивал у доски, вдалбливая до хрипоты, до болей головных и мигреней прописные математические истины, а потом пристально вглядывался в лукавые детские очи, пытаясь разгадать в них реакцию на свои объяснения, понять и оценить её; кто мучился бессонницей и угрызениями совести после каждой неудачно написанной контрольной, придумывая долгими бессонными ночами новые способы и более доходчивые пути подачи не пошедшего в классе материала; кто знал, наконец, реальное положение дел в педагогических коллективах страны, реальные способности учителей, в основной массе своей - женщин, на хрупкие плечи которых и должна была лечь в первую очередь вся тяжесть предполагавшихся реформ. Поймут ли они их? потянут ли? - просто обязан был задаться вопросом будущий прогрессист-реформатор. - И как быстро поймут? и все ли? Ведь именно им, провинциальным малограмотным женщинам-педагогам, предстояло в недалёком будущем проводить реформы-новины в жизнь, им выпадала честь, а может и доля горькая, стоять у доски и краснеть перед не прощающими слабостей и невежества учениками.
Таких людей-знатоков было множество: по всем уголкам советской, в светлое будущее устремлённой страны работали тысячи заслуженных и народных учителей, готовых в любую минуту подняться и встать под реформаторские знамёна, сотни научно-исследовательских институтов вовсю занимались тогда проблемами детской психологии и педагогики, проблемами усовершенствования её, обновления и улучшения. Зови их отовсюду, организовывай, заводи, вдохновляй, устраивай между ними конкурсы творческие, симпозиумы, состязания… И направляй потом их усилия коллективные, знания и опыт на святое дело - на просвещение собственной страны, собственных детей и внуков. Результаты от такого Собора педагогического получились бы блестящими! - в этом нечего даже и сомневаться! Соборами Русь, как и Духом святым, с древних времён жива! И вечно жить будет!
Но ничего подобного сделано не было - из того, что необходимо было сделать даже и на первый, поверхностный, взгляд сторонних в вопросах педагогики людей: не позвали опытных и знающих поделиться богатейшим опытом, не кликнули всероссийский клич. Вместо них, по собственной инициативе, вызвались и сорганизовались тогда другие: не знающие, не умеющие, не работавшие… но зато сильно возжелавшие отобрать у педагогов-практиков их насущный хлеб, сделать их многолетние наблюдения и наработки творческие бессмысленными и никому не нужными…

20

Андрей Николаевич Колмогоров, с молодых лет связанный с Московским Университетом, со школою высшей и её проблемами, к школе средней не имел никогда ни малейшего касательства. Его интернат - не в счёт, потому как был он там уже с первого дня этаким праздничным фейерверком или же призрачным сиянием-миражом, кометой ослепительно-яркой как комета Галлея, появлявшимся два-три раза в год на интернатском небосклоне на пару-тройку часов и быстро уносившимся прочь в неведомом направлении. Кто увидел, как говорится, в памяти запечатлел его на небе след - тот счастливчик и молодец! тот умница! А остальные пусть сидят и горюют, сопли жуют - ждут следующего высочайшего появления.
Ещё он, помимо прочего, числился основателем (на пару с академиком И.К.Кикоиным) и первым заместителем главного редактором журнала “Квант” с 1970 года, - но именно числился: то есть зарплату заоблачную получал, да ставил в преподносимые ему на дом бумаги вельможную подпись. И только. И там, скорее всего (зная его возраст и в Университете и Академии наук загруженность), он этаким “свадебным генералом” был, и там от него требовалось, как теперь представляется, одно только громкое имя и связи.
Но почему-то именно он, деляга и ловкач Колмогоров - семидесятилетний дряхлый, ленивый и выживший из ума старик, лезший, тем не менее, во все щели и дырки, где пахло деньгами и славой! - возглавил группу молодых московских реформаторов, задумавших в первой половине 1970-х годов переделать и переписать на собственный лад всю школьную математику Советского Союза - ни много, ни мало! Как и все существовавшие тогда по данному предмету учебники, которые отчего-то показались им, столичным умникам и гордецам, до смешного простенькими и устаревшими, уже якобы не отвечавшими, на их просвещённый взгляд, духу времени...

21

Велик был соблазн у членов этой группы прославиться на всю страну, на всю советскую, гремевшую на весь мир Державу. Велики были, судя по всему, и денежные оклады их, премии и гонорары. К тому же и Колмогоров своим высоким заступничеством обеспечивал им в работе негаснущий зелёный свет, авторитетом громким, незыблемым, на личное тщеславие и прирождённое упрямство помноженным, двери министерств и ведомств, типографий и издательств для своих оборотистых подопечных как форточки оконные открывал, а учёных недоброжелателей от них как голубей дворовых отпугивал.
Новые книжки писались поэтому весело и споро: на сытый-то желудок чего не писать, сытый человек, он тебе чего хочешь напишет! Однако ж, свелась та удалая кампания, в итоге, к элементарному заимствованию некоторых уже давным-давно готовых кусков из университетских первокурсных программ и банальному перенесению их в среднюю общеобразовательную школу - только и всего! Зачастую даже и без переделок каких-либо, без упрощения и адаптации! Композиция, коммутация, гомотетия; коллинеарность и компланарность векторов, инверсия, конгруэнтность, конформность; аффинная и проективная геометрии, теоремы Дезарга, Паскаля, Брианшона, Шаля и Монжа; бесконечно удалённые точки, прямые, проективная плоскость, - этими и ещё многими-многими другими специфическими определениями и понятиями, доступными ранее лишь специалистам, специалистам-математикам прежде всего, запестрели тогда новые школьные учебники, выходившие из-под борзого пера таких же борзых просветителей. И шло это всё, несомненно, от самого Колмогорова, считавшего, что “существует большой разрыв между математикой, которая преподаётся в средней школе, и наиболее живыми и важными для естествознания и техники разделами современной математической науки”. От мудрёных понятий тех даже и у видавших виды заслуженных и многоопытных учителей вылезали глаза на лоб и волосы трещали на голове как дрова на пожаре, - что уж говорить про несчастных, задавленных колмогоровскими новинами детишек. Для них этот новый математический воз оказался и вовсе неподъёмным…

22

Новая школьная программа под редакцией академика А.Н.Колмогорова наделала в стране много шума. Большую сумятицу и переполох внесла она в устоявшуюся школьную жизнь, заставила непосредственно причастных к ней людей изрядно понервничать, поволноваться... и у доски постоять-покраснеть, когда на вопросы детские не находилось ответов, когда путалось-перемешивалось всё в голове из-за образовавшейся там “каши”.
Про героя нашего, Стеблова Вадика, скажем, что ему здесь некоторым образом повезло: он успел захватить лишь первую часть этой программы, касавшуюся вводимых в среднюю школу начал математического анализа - не самую трудную и путаную её часть. А вот его младшие брат и сестра уже захватили ту программу полностью, во всём её, так сказать, объёме и “блеске”, немало попотели и попыхтели над ней, перейдя волевым столичным министерским решением вместе со всей страной на новые колмогоровские пособия, которые Вадик из интереса читал, о которых даже составил мнение.
И увидел он, к большой математике и науке в некотором роде причастный, уже научившийся хорошо различать там “золото” и “изумруды” диковинные от элементарного и никому не нужного хлама, которого, как оказалось, в науке - горы! - так вот одну лишь гордыню он в пособиях новых увидел, желание удивить, перегнать, перещеголять-переплюнуть прежних советских авторов… А вот искренности и добрых намерений было мало: желания научить, образовать, приоткрыть, по-настоящему просветить и приблизить... Университетские курсы, увидел он, с которых те пособия и передирались, были куда доходчивее и понятнее, как ни странно, потому что писались предельно добросовестными людьми; и систему в себе содержали, которая в новых школьных программах напрочь отсутствовала… {2}

23

Интернат колмогоровский хотя и назывался физико-математическим - главнейшее и почётнейшее место в нём, вне всякого сомнения, занимала математика. Предмет