ходить, время не отнимать у преподавателей.
Вёл семинары в девятом "Б" пожилой высокомерный еврей по фамилии Гринберг - огромного роста седой представительный мужчина с печатью усталой скуки и избранности на лице (по виду очень похожий на поэта-песенника И.Резника). Ему помогала некрасивая прыщавая девушка-аспирантка с полными бёдрами и такими же полными икрами на ногах, с холодными водянистыми глазами на лице - тоже еврейка по виду, учившаяся в то время (первая половина 1970-х) на физическом факультете Московского областного пединститута.
Про Гринберга этого скажем вкратце, по причине отсутствия информации, что был он из породы людей, чьё выпирающее отовсюду высокомерие, помноженное на его природную патологическую брезгливость и спесь, больно стебали по глазам и самолюбию каждого, входившего с ним в сношения, даже и мимолётно-краткие. Мало того, они вызывали в людях немую ответную агрессию вперемешку с яростью, как и устойчивую и плохо скрываемую неприязнь. Всю жизнь проработав учителем в средней школе (в молодости, по слухам, он закончил какой-то пединститут: только-то и всего, как говорится) и ничего не добившись там, ничего из себя, в сущности, не представляя ни в творческом, ни в педагогическом, ни в научном планах, этот человек, однако ж, держался со всеми так, будто бы именно он - и никто другой! - нёс на своих плечах всю славную советскую физическую науку. И будто бы ему одному - единственному и неповторимому! - принадлежат все свершённые в физике в советский период истории открытия, наработки и изобретения. Академики Басов с Прохоровым, во всяком случае, - нобелевские лауреаты! - ему и в подмётки бы драные “не годились”, Курчатов с Капицей и Сахаровым! Так он себя самого высоко и важно всегда держал! Так круто себя оценивал!
Он и занятия строил именно так: я, дескать, - гений, я - титан, я - пуп Вселенной и самый большой прыщ на заднице! Кто видит это и верит, кто в этом не сомневается, тот - за мной, к вершинам мудрости и славы человеческой. Такого человека я буду учить, буду помогать и опекать всемерно. Остальные же не получат от меня ничего, остальным - презрение полное и под нос кукиш с маслом…
Такое поведение вызывающе-гротесковое было непонятно и неприемлемо никому: даже и учеников-первогодков оно коробило и оскорбляло!... Про коллег-преподавателей и говорить не приходится: Гринберга они переносили с трудом и по возможности старались с ним не общаться. Как и он с ними…
Ещё про Гринберга надо сказать, что, помимо работы в колмогоровском интернате, он являлся также деятельным членом Оргкомитета по подготовке и проведению Всесоюзных физических олимпиад (по слухам, был в близких отношениях с академиком И.К.Кикоином, их отцом-основателем) и потому был хорошо знаком, естественно, с предлагавшимися на тех олимпиадах задачами. Автором их он, безусловно, не был: “калибр” его был не тот, масштаб личности, не смотря на саморекламу. Их придумывали и присылали в Оргкомитет другие - безымянные студенты и аспиранты, как правило, элитных московских вузов, для которых физика не была профессией, для которых физика была судьбой. Но он умел так лихо и быстро сродняться с чужими, блистательно поставленными и сформулированными задачами, так красочно их потом описывать и так живо рассказывать всем про них, то и дело вставляя в рассказы местоимение "Я": “по механике Я предложил Оргкомитету вынести на конкурс в прошлом году такую-то, мол, задачу, по электричеству - такую-то”, или, наоборот: “Я подумал-подумал… и решил такую-то задачу по статике на прошлой олимпиаде десятиклассникам не предлагать, потому как посчитал её слишком уж сложной”, - что непосвящённому человеку казалось со стороны, что заинтересованный и пламенный представитель всех этих диковинных задачек-головоломок, товарищ Гринберг то есть, и впрямь является их единственным автором и разработчиком.
Задачи Всесоюзных олимпиад, будь то физических или математических, были традиционно сложны, глубокомысленны и неприступны - и поддавались не многим (недаром же десятиклассников-победителей в советские годы зачисляли в МГУ, МФТИ и МИФИ без экзаменов, делали это с радостью и не разочаровывались потом). Они, задачи, всенепременно требовали кругозора широкого, прозорливости, смекалки научной; плюс к этому, требовали специальной усиленной подготовки и специфически устроенных мозгов. Уже одними постановками своими они выводили приобщавшихся к ним людей на передовые научные рубежи, на вершину современной физической (как и математической) науки, где они и рождались, собственно, откуда и сходили в мир.
Поэтому-то знание подобного рода задач, близкое знакомство с ними сильно кружило голову таким вот самовлюблённым и тщеславным личностям, как Гринберг, создавало иллюзию у них у всех собственной значимости и избранности, которую они и без того так яростно всю жизнь культивировали и пропагандировали…
38
Семинары-уроки Гринберга проходили так, ни разу не меняясь по сути за всё время его работы: он выходил к доске с неохотой, лениво писал на ней каллиграфическим почерком условие какой-нибудь олимпиадной задачи - не самой простой, как правило, которая, наоборот, самые жаркие споры вызвала и оказалась по силам, в итоге, лишь немногим школьникам страны. После чего, хитро прищурившись и ухмыльнувшись, он в любимое кресло у ближайшего к доске окна садился и начинал царствовать-изгаляться.
- Ну что? - самодовольно спрашивал он, обращая мутный старческий взор в притихшую аудиторию. - У кого будут какие мысли-идеи по поводу возможного решения?
Ни мыслей, ни идей в девятом "Б", как правило, не было - ни у кого. Тем более - сразу, навскидку, как требовал того учитель. Как не водилось в новом классе Стеблова и настоящих физиков - парней и девчат понимай, безгранично влюблённых в окружающий материальный мир, в его законы внутренние и устройство; и потому готовых изучать и исследовать его без отдыха и перерыва по 24 часа, ему всего себя целиком отдавать, без остатка!… Математики подобного рода были, и много - почитай что весь класс: набор-то в спецшколу, вспомните, после областных математических олимпиад проходил. Физиков - нет, не было…
-…Ну что, нет ни у кого мыслишек по этой задаче? - подождав с минуту, в другой раз ехидно спрашивал Гринберг учеников, при этом отводя сверлящий похотливый взгляд от стоявшей у задней стенки помощницы-аспирантки, которая всегда смущалась и густо краснела от этого его страстного и откровенного взгляда, нервно ногами перебирала как молодая кобылица весной, машинально бёдра друг о дружку под юбкой тёрла, внутреннее возбуждение стараясь унять. Было заметно со стороны, что она, бедняжка, с трудом себя сдерживает под наплывом чувств, чтобы в объятья старому ловеласу не броситься! И этим своим поведением непристойным оба они лишний раз подтверждали упорно ходившие по интернату слухи (настолько упорные, что через месяц о них уже знали, хорошо наслышаны были вновь набранные в спецшколу ученики) об их довольно-таки странных взаимоотношениях, перешагнувших - и широко! - рамки служебных...
Не получая ответа, довольный Гринберг хмыкал себе под нос, качал задумчиво головой седою.
- Плохо соображаете, уважаемые граждане, очень плохо, - говорил он со вздохом притворным, окидывая победоносным взором класс, похотливо задерживаясь опять на своей молодой помощнице. - С таким тугим соображением вам в большой науке делать нечего: поверьте мне, старику. Вы там глухими статистами будете… и попками.
Выдавив из себя такое вот оскорбительно-безнадежное пожелание классу, причём - с удовольствием, как всегда казалась Стеблову, он, как милостыню убогим, начинал давать первые по предложенной задаче подсказки… Потом давал вторые, третьи, - если первые не помогали…
Два-три ученика, колебавшиеся между физикой и математикой, знак равенства между этими дисциплинами в школе ставившие, хватались за эти подсказки с жаром и начинали пробовать, по мере сил, приблизиться к загадочному решению. Другие же воспитанники, в числе которых был и наш герой Вадик, пристыжённые напутственными словами о будущей своей судьбе - безрадостной, как предрекалось, и бесперспективной, - кисло сидели за партами, понуро брови насупив, и только поминутно взглядывали на часы, ничего из происходящего не понимая. Много ли было пользы им от такого рода задач и таких семинаров? - судите сами, читатель…
39
Остальные предметы в школе Колмогорова носили ярко выраженный декоративно-подчинённый характер и, казалось, существовали в расписании лишь затем, чтобы заполнять, по возможности, образовывавшиеся там от математики и физики пустоты. Да ещё чтобы необходимые формальности соблюдать - самые минимальные и необременительные - по отношению к существовавшей в те годы в стране школьной общеобразовательной системе, которую для воспитанников интерната никто, естественно, не отменял - де-юре, но не де-факто. Всерьёз же, однако ж, непрофильные предметы руководителями спецшколы, профессиональными математиками по преимуществу, никогда особенно не рассматривались, и их можно было поэтому не сильно-то и учить. На них, по правде говоря, даже и ходить-то было не обязательно. Во всяком случае - не на каждый урок. Потому как оценки по непрофилирующим дисциплинам выставлялись в школе в точном соответствии с оценками по математике, фактически копировались с них.
Даже и физика отступала здесь на второй план (как бы ни хорохорился в интернате Гринберг, гения-небожителя из себя ни строил), и её звонкий голос нигде особенно-то не учитывался: ни на каких педсоветах и совещаниях, планёрках еженедельных. «Учи математику, вгрызайся в неё, отдавай ей, королеве наук, весь жар и пламень души и всё свободное время, - словно бы разносилось изо дня в день по всем аудиториям и коридорам спецшколы путеводное интернатовское правило, негласный здешний девиз. - И можешь не думать более ни о чём - ни о каких других предметах и курсах. Все они в сравнение с математикой - ерунда, обыкновенный, без палочки, ноль. Все беззастенчиво пользуются всю жизнь её диковинными плодами. Они, элементарно, не могут без универсального математического языка обойтись, шагу ступить не сумеют: ни физика с химией современные, ни биология с географией и лингвистикой. Потому что они на удивление несамостоятельны в творчестве своём, не самодостаточны и вторичны… Ну и пусть тогда тихо сидят в стороне и не разевают ртов, как нам жить и действовать - не указывают! Нам, математикам-первопроходцам и первородцам, не нужны помощники и советчики из других наук: мы сами с усами, как говорится, и как-нибудь без них обойдёмся…»
Так или почти так думало в интернате подавляющее большинство педагогов, профессиональных математиков по образованию, в чём с ними солидаризировались, безусловно, и многочисленные ученики. Мысли такие и настроения, привнесённые в интернат из Университета, с механико-математического факультета его, довольно быстро получили здесь практическое воплощение. Они материализовались в дела, заключавшиеся в первую очередь в том, что большинство непрофилирующих дисциплин с негласного одобрения руководства превращались
